Аукцион невинности. Его трофей (СИ)

— Почему… — дыхание сбивает от медленных движений его умелых пальцев, — почему ты мне это… говоришь?
— Что говорю, Вика? — игриво спрашивает он.
Двигается во мне медленно. С паузами. И пальцами… ласкает тоже. Медленно.
Молчу, закусывая губу, откидываю голову на его плечо и закрываю глаза.
— Что я тебе сказал, сладкая?
От его мурлыкающего тона я резко втягиваю воздух, влагалище сжимается, Адам проникает на всю глубину и останавливается.
— Адам! — возмущаюсь я.
— Не двинусь, пока не скажешь, — развлекается он. — Что я тебе сказал?
Задвигал пальцами на клиторе быстро-быстро, так что я застонала, и тут же остановился, сдавливая, но не лаская.
— Что я сказал? — приказывает. — Говори!
— Ты сказал…
Дёргаюсь, пытаюсь высвободиться — нет, только придавливает к бортику бассейна, резко выходит и так же резко вбивает в меня член, и тут же замирает.
— Что? Повтори. Хочу от тебя услышать. Что я сказал?
— Ты сказал, что хочешь меня услышать! — почти выкрикиваю.
Я злюсь, и, кажется, кончу от одной этой игры, от того, как он приказывает и держит меня в воде.
Снова движения вокруг клитора, несколько проникновений, мой протяжный стон и снова…
— Адам, твою мать! — рычу я, — пусти!
— Нет, Виктория, ты скажешь, — в хриплом, до предела возбуждённом голосе улыбка, — что я сказал тебе сделать? Отвечай.
Вздыхаю глубоко и… признаюсь.
— Ты сказал, что хочешь услышать, как я кончу.
— Повтори. Дословно.
— Нет.
— Ты точно знаешь формулировку.
Адам касается самым кончиком пальца самой верхушки клитора, начинает дразнить, поглаживать, это возбуждает до безумия, и не даёт разрядки.
Ещё несколько толчков. Ещё несколько дразнящий движений, и я сдаюсь.
— Ты сказал, чтобы я для тебя кончила.
— Верно.
— Зачем ты?..
Он плавно двигается, наполняет, гладит медленно между нижних губ и говорит хриплым голосом.
— Разве тебя не заводят разговоры?
От чувственно-хриплых ноток в его низком голосе я начинаю пульсировать вокруг его члена, я уже в крайней степени возбуждения, мне кажется, я сейчас умру, если он не даст мне разрядки.
— Не знаю, — говорю я, потому что правда не знаю, заводят меня разговоры или нет, — меня ты заводишь до небес, а разговорами или прикосновениями не знаю, Адам, пожалуйста…
— Ммм… — Адам всё равно двигается медленно, и так же медленно продолжает ласкать, удерживая меня на самом-самом краю, — уже пожалуйста… какая прелесть, Виктория, ты прелесть, ты знаешь? Нет не знаешь, а если я расскажу тебе, какая ты чувственная малышка?
Я издаю протяжный стон, хотя он даже не двигался, он сам, член во мне, пальцы между нижних губ — ничего не двигается, но возбуждение от его слов взвилось на новый уровень.
— А если я расскажу, что я чувствую, когда мой член в тебе, Вика? Я расскажу. Ты очень тесная девочка. Мне достаточно просто быть в тебе, рассказывать тебе пошлости, а ты сжимаешься, и я тебя чувствую. Красивая чувствительная девочка. Наслаждаюсь каждую секунду, когда трахаю тебя. Смотрю на твой чувственный ротик. У тебя такие губы, Вика, так и хочется в них засунуть сначала большой палец, чтобы разглядывать, как ты его сосёшь, а потом член. А твои грудки…
Не знаю, как он это делает. От его слов я начинаю кончать. С криком, содрогаясь всем телом, зажатая между ним и шершавым кафелем. Адам вжимает меня сильнее, двигает на клиторе пальцами быстро-быстро, и я извиваюсь, запрокидываю голову на его плечо, с его именем на губах…
— Ада-а-ам… чё-ё-ёрт, а-а-а… ну ты и сво-о-о…
— Да Вика, да, — довольно говорит он, пока я выгибаюсь всем телом, вцепляясь в бортик, — даже не представляешь, насколько я сво… Мы только начали, а ты уже вошла во вкус.
Он вдруг отстраняется, выходит из меня, поднимает на руки — вот ведь сильный гад — и усаживает меня на бортик. Тут же выпрыгивает следом — кругом куча воды, но камень тёплый, чистый, шершавый.
Адам стаскивает меня с бортика на кафель рядом, раздвигает широко мои ноги и с размаху входит в меня.
Я с криком выгибаюсь, кажется сейчас вот-вот сорвусь в новый оргазм. Он накрывает меня своим огромным телом, упираясь локтями по краям от меня, замирает внутри, глядя на меня, глядя в глаза.
 
— А сейчас повторим Вика, — хрипло говорит он, — хочу смотреть на твои губы, хочу видеть тебя. Моя красавица, — он начинает медленно двигаться, — девочка моя чувствительная. Тесная. Сладкая Вика. Давай, сожми меня ещё.
А я и сама смотрю на Адама. Он шепчет пошлости, а я смотрю на его губы, чувствуя, что меня снова кроет. Плитка под лопатками и ягодицами горячая и шершавая, твёрдая, и жёсткий Адам, подминающий меня, имеющий меня самым бесстыдным образом на кафеле у бассейна, говорящий все эти пошлости…
Вдруг понимаю, что я поймала его ритм, двигаю бёдрами вместе с ним, смотрю в его до одури синие глаза, чуть сощуренные, переполненные похотью и желанием.
Проникновения всё размашистей и сильнее, резче, уже почти как удары.
Перестаю сдерживаться, вцепляюсь в него, насаживаюсь сама на него, нанизываюсь на его член, чувствуя, как меня затапливает запредельное напряжение.
Не выдерживаю, срываюсь сама, выгибаюсь под ним, пульсирую, сжимаю его.
Адам жадно смотрит на меня, приоткрывает рот и… кончает следом за мной, с рыком содрогаясь, вжимая меня в плитку, продолжая смотреть на меня.
Тут же перекатывается на спину, распластывая меня на себе, обхватывает меня ручищами, обнимает и крепко прижимает. Я дрожу на нём, кажется, у меня текут слёзы, я полностью потрясена этой близостью, тем, как он говорил про меня, тем, как он смотрел…
Не знаю, сколько мы так лежим. Мне хорошо. Мне безумно хорошо.
Встаёт, берёт меня на руки и несёт в дом.
— Я же говорил тебе, — довольно мурлыкает он, — что вода хорошо отвлекает от лишних мыслей. Как ты? Остались лишние мысли? Отдохнёшь или ещё заглянем в душ?
36. Ростки
Я не знаю, нужен ли мне душ, я просто растеклась, меня хватает лишь на то, чтобы обнимать его за шею подрагивающими руками, пока он несёт меня.
— Молчание знак согласия, — смеётся Адам, — душ, значит душ.
Пока я лениво думаю, что он, похоже, решил меня отыметь в каждой комнате этого дома, Адам вдруг замирает и разворачивается всем телом, глядя на полку у входа.
Я чувствую, как он каменеет. Поднимаю глаза, глядя на его лицо. Оно пугает неподвижностью, а выражение глаз… наверное, так смотрят снайперы в прицел, готовясь спустить курок.
Адам осторожно ставит меня на ноги, быстрым шагом подходит к полке, берёт в руки прерывисто моргающий в рваном ритме тёмный браслет. Надевает его на руку, листает что-то в телефоне.
— У тебя пять минут на душ, — ледяным тоном произносит Адам, продолжая листать телефон. — Ещё десять высушить волосы и одеться. В шкафу в спальне для тебя приготовлена одежда. Иди.
Я медлю, пытаясь понять, что могло вызывать такой резкий переход от игривой расслабленности к жёсткой собранности.
— Что случилось, Адам? — тихо спрашиваю я.
И тут же мысленно одёргиваю себя, нашла у кого спрашивать, растеклась совсем.
— Вика. Иди.
От его хлёсткого тона вздрагиваю, бегу искать душ. Справляюсь быстро, выхожу к Адаму уже через десять минут, одетая в кремовый брючный костюм, с волосами, стянутыми в тугой узел на затылке.
Адам возвышается посередине комнаты и выглядит чужеродно в тёмной одежде, в напряжённой позе. Меня передёргивает. Он выглядит ещё опаснее, чем там, казалось бы вечность назад, на аукционе.
Невольно делаю шаг назад. Передо мной снова пугающий незнакомец.
Он оглядывается, упирает в меня ледяной взгляд ярко-синих глаз, в глубине которых я вижу — сейчас, когда я уже лучше знаю его, вижу отчётливо — тщательно спрессованное бешенство.
Адам окидывает меня взглядом с ног до головы, молча протягивает руку.
Ёжусь, но перечить ему банально страшно. Быстро подхожу, позволяю ему взять меня за руку и вывести из дома.