Аукцион невинности. Его трофей (СИ)

Машину Адам ведёт быстро. Даже агрессивно, но очень уверенно.
На трапе самолёта Адам пропускает меня вперёд.
Самолёт другой, поменьше. После взлёта Адам разрешает отстегнуть ремни безопасности. Молчаливая бортпроводница приносит еду.
Я ничего не спрашиваю. Едим в молчании.
Потом Адам достаёт планшет, подключает к нему маленькую плоскую клавиатуру и долго что-то печатает.
Кажется, я снова задремала. Просыпаюсь от щелчка отстегиваемого ремня безопасности и ощущения, как меня берут из кресла сильные руки.
— Спи, — тихий голос Адам.
Я сонная, не совсем понимаю, что происходит. Адам усаживает меня у себя на коленях, обхватывает ручищами и зарывается лицом в мои волосы.
— Мы ещё летим, — поясняет он тихим бесцветным голосом, — посиди со мной.
Сон разом слетает с меня. Да что у него стряслось? Затаилась в его объятиях, прислушиваясь к его глубокому нарочито-спокойному дыханию.
Кожей чувствую его ярость, он неподвижен, но у меня стойкое ощущение громадного зверя перед смертоносным броском.
Он держит меня в руках, мнёт волосы, дышит размеренно и, кажется, его потихоньку попускает.
Ловлю момент, когда он более-менее расслабился и набираюсь смелости.
— Поговори со мной, — осторожно произношу я.
Адам замирает на несколько мгновений, кажется, даже не дышит, но тут же снова возобновляет свои поглаживания.
— О чём?
— О чём хочешь. Но лучше, если расскажешь, из-за чего мы сорвались с места.
— Лучше для кого?
Я сама расслабляю плечи, чтобы он чувствовал меня более мягкой, и как можно спокойнее говорю:
— Для тебя.
— Почему ты так думаешь? — интересуется он.
Ну хоть какие-то живые ростки тепла в этой ледышке. В его голосе и в самом деле слышится интерес.
— Я чувствую твоё напряжение. Если поделишься, тебе станет легче.
Адам издаёт смешок, откидывается на спинку кресла и смотрит на меня.
— Ты уверена, что мне станет легче? — усмехается. — Может, если поделюсь, то ни мне не полегчает, зато тебе крепко потяжелеет. Оно тебе надо?
Я пожимаю плечами.
— Ты сказал, что мы будем жить вместе. И я буду везде тебя сопровождать.
— Сказал, — подтверждает Адам.
— Это бросает меня в новые обстоятельства, — осторожно улыбаюсь я. — Мне спокойнее, когда ты спокоен. А сейчас ты просто в адамовом бешенстве.
— Адамовом? — вдруг улыбается Адам.
Невесело улыбается, через силу, но это всё-таки улыбка.
— Ага, в нём, — киваю я, — совершенно жуткое и не на что не похожее явление.
— Тебе больше по душе адамово возбуждение? — усмехается он.
Пожимаю плечом.
— Когда ты зол, это страшно, — признаюсь я.
— Знание причин моей злости не убавит твой страх, — говорит он, заправляя прядь моих волос за ухо. — Возможно, добавит.
— Одним страхом больше, другим меньше… — тихо говорю я.
Адам держит меня на коленях, гладит тыльной стороной пальцев мою щёку, рассматривает моё лицо задумчиво.
Не знаю почему, я вдруг трусь щекой о его пальцы. Тут же удивляюсь самой себе, смотрю на него настороженно.
Он никак не реагирует. Гладит пальцами по моей щеке.
Мы молчим. Я впадаю в какой-то транс.
Вздрагиваю оттого, что Адам вдруг отвечает.
— Моим отсутствием воспользовались, атаковали один из моих информационных центров. Римма тяжело ранена, Сергей ещё хуже, оба в больнице. Я надеюсь успеть в Москву до смерти кого-то из них.
37. Синдром
Римма и Сергей при смерти?
Вспоминаю ледяное выражение глаз холёной красавицы-Риммы и насмешливо-улыбчивый взгляд Сергея в зеркале заднего вида.
Я же их совсем не знаю. Почему мне их жалко? И почему мне сейчас так…
Какого чёрта я вообще взялась говорить с Адамом? Может, у меня и в самом деле крышняк поехал? Стокгольмский синдром, или как там его? Когда заложники вдруг начинают испытывать симпатию к похитителю?
— Ты права, — усмехается Адам, — мне полегчало. Но, похоже, и я прав. Тебе явно потяжелело. С чего это ты вдруг утешать меня решила?
О, не одна я сомневаюсь в целостности моей психики. Забавно.
— Сама не понимаю, — в тон ему, с усмешкой, отвечаю я.
 
— И всё же?
Я делаю паузу, думаю. Адам обнимает, перебирает пальцами мои волосы, и мне от этого уютно и спокойно. Наверное, я и в самом деле двинулась мозгами, но мне не хочется от него отстраняться. Почему-то я уверена, что мне нет угрозы от него.
— Я думаю, — осторожно отвечаю я, — что я их совсем не знаю. Но вряд ли они заслуживают смерти.
— Интересно, — усмехается он. — Твоя Анька, она же тебя предала, но для неё ты тоже не хотела смерти. Интересно, думаешь ли ты, что смерти заслуживаю я?
Каменею в его руках. Вот зачем это он?..
— Вот для чего ты это спросил, Адам? — всё же задаю вопрос.
Он пожимает плечами.
— Интересно. Вот и спросил.
— Ты же хотел по-нормальному.
— Вполне нормальный вопрос. Нормальный интерес. Я удерживаю тебя против воли. Забрал с аукциона. Трахнул вот…
— Я же согласилась.
— Ты защищаешь меня, Вика?
Я издаю глухое рычание и утыкаюсь в его плечо.
— Адам, тебе обязательно каждый раз задавать вопросы, которые расшатывают мне мозги?
— Я их задаю именно для того, чтобы узнать, насколько сильно они у тебя расшатаны.
Вскидываю голову, смотрю прямо в синие глаза. В них странное выражение.
— Я не понимаю тебя, — признаюсь честно.
— Зато я себя очень хорошо понимаю, — усмехается он. — Ещё лучше, Вика, я понимаю тебя. Тебя тянет ко мне, ты ластиться начинаешь, поддерживать морально даже пытаешься. Что? Словосочетание «Стокгольмский синдром» уже возникло в твоей голове?
Закусываю губу. Смотрю ему прямо в глаза.
— Да, возникло.
— Как давно?
— Только что.
— Я рад этому, — вдруг улыбается он усталой тёплой улыбкой. — Могу тебя успокоить. С тобой всё в полном порядке.
Вздёргиваю брови, удивлённо смотрю на него.
— Ты по природе своей очень женственная, ласковая малышка, — говорит он, убирая прядь моих волос за ухо, — просто отбили у тебя это, вот и отрастила колючки, чтобы защищаться. С мной, как бы это ни звучало безумно в наших с тобой обстоятельствах, ты себя чувствуешь защищённой. Секс, особенно такой бурный и откровенный, как у нас с тобой, тоже располагает к тому, чтобы открыться и довериться.
Я опустила глаза, не зная, как относиться к его словам. Прям психолог, мать его.
— При этом ты умная, — добавляет Адам, опуская руки на подлокотники и откидываясь на спинку кресла, оставляя меня просто сидеть на его коленях, — и все эти вопросы, учитывая наши обстоятельства, разумны. Я их тоже не могу игнорировать, всё время держу в голове.
— Для чего?
— Чтобы предугадать твои возможные реакции. Потому что если ты вдруг решишь, что со мной всё же опаснее, чем без меня, ты попытаешься сбежать. Я хочу, чтобы ты держала это в голове. Что сбегать от меня не надо. Во всяком случае пока.
Совершенно перестаю что-то понимать.
— В смысле — пока? — спрашиваю я озадаченно.
— В смысле, что когда я разберусь с моим врагами, — поджимает губы Адам, мрачно сверкнув глазами так, что меня пробирает до нутра, — когда я их закопаю, не в прямом, сугубо в переносном смысле, я смогу тебя отпустить. Возможно, ты захочешь после этого со мной по-нормальному. Или не захочешь. Это будет пока.
Салон наполняет звук тихого автоматического голоса: «Уважаемые пассажиры. Через пять минут начинаем снижение. Просим вас занять свои места…»
Адам берёт меня за талию, усаживает в кресло, пристёгивает мой ремень. Опирается двумя руками на подлокотники моего кресла, наклоняется ко мне так, что наши лица оказываются на одном уровне.
— Я не уверен, Вика, что простые просьбы и разговоры тебя удержат от побега, — тихим страшным голосом говорит Адам, — поэтому я иду проверенным путём. Здравый смысл подсказывает, что тебя рядом со мной в данный момент способен удержать только страх.