Аукцион невинности. Его трофей (СИ)

Адам замирает. Медленно касается пальцами напряжённых сосков сквозь волосы, раздвигает пряди в стороны, и я снова зависаю от зрелища его красивых сильных рук на моём теле рядом с волосами.
Он медленно обводит пальцами соски, играет с ними, сжимает и покручивает и неприкрыто любуется. И я смотрю на это и не могу оторвать взгляда, настолько это красиво и чувственно.
Меня просто кроет желанием от вида, от ощущений, от пьянещей смеси похоти и смущения.
Адам сминает упругие холмики в ладонях, ласкает затвердевшие соски, ставшие дико чувствительными, и смотрит, смотрит, смотрит…
У меня уже между ног так влажно, уже не только трусики, но и кремовые брюки совершенно точно с мокрым пятном, интересно, он их тоже разорвёт?.. Наверняка…
Поднимаю голову и смотрю на Адама. Он встречает мой взгляд — мои бёдра рефлекторно сжимаются от ураганного спрессованного желания в сузившихся глазах, ставших тёмно-синими от расширившихся зрачков.
Моё же собственное желание выходит на новый уровень оттого, как он на меня смотрит: со сдерживаемой страстью и неприкрытым восхищением.
Я, сама не ожидая от себя подобного, вдруг говорю:
— Хочу тебя. Сейчас.
Вздрагиваю от неожиданности, испуганно смотрю на него. Он сжимает челюсти, поджимает губы и плотно закрывает глаза — его руки на моей груди стискивают меня, едва не доводя до боли, но тут же разжимаются и замирают.
Адам шумно переводит дыхание, и в следующий миг я оказываюсь спиной на диване с широко разведёнными ногами — вот ведь быстрый зверь — и вздрагиваю от треска ткани — сильные руки расстегнули брюки и рванули ткань дальше, разрывая молнию.
Та же участь постигает шикарные кружевные трусики, которые мне так понравились.
— Зачем, красивые же… — возмущаюсь я, хмурясь от острого чувства сожаления.
— У тебя их много, таких же красивых, — невозмутимо отвечает Адам, раздвигая большим пальцем щель между половыми губами. — Очень. Много. Какая ты мокрая уже, ты ж моя девочка сладкая…
Не успеваю ничего ответить. Адам мгновенно расстегивает брюки, стягивает их с пояса, обхватывает свой член и прижимает головку к половым губам.
Быстрый взгляд глаза в глаза. Сильное уверенное проникновение.
Мой протяжный длинный стон сплетается с его долгим выдохом. Тяну к нему руки, и он накрывает меня своим огромным телом.
Восхитительное первое проникновение, скольжение внутри и яркая острейшая наполненность. Смотрю ему в глаза, моё лицо искажается от желания, и я прошу:
— Ещё.
Адама просто срывает. Он издаёт глухой рык, наклоняется, обнимая меня под спину, прижимает к себе и начинает размашисто, сильно погружаться в меня, толчок за толком.
Предельно остро чувствую его внутри, крупный, мощный, и всё равно ведь сдерживается, чувствую, что опасается…
— Девочка моя, не больно? — вдруг глухо спрашивает он, прижимаясь губами к моему виску и не прекращая размашистых движений, — если вдруг… не молчи.
У меня слёзы проступают на глазах. Я обхватываю его руками и ногами, ловлю его ритм и шепчу:
— Всё хорошо. Мне… Мне очень. Хорошо.
34. Бассейн
Лежу в его объятиях.
— С чего вдруг тебя заинтересовало, больно мне или нет? — спрашиваю внезапно, не успевая подумать.
Чувствую, как он каменеет.
Сдвигает меня в сторону, встаёт резко и уходит, оставляя меня одну.
Закрываю ладонями лицо. Вот кто меня за язык тянул?
Вздрагиваю от спокойного вопроса:
— Пить хочешь?
Вскидываю глаза.
Адам стоит, прислонившись к косяку. Держит в руках два стакана с водой. Прищурившись, скользит по мне холодным взглядом.
— Не хочешь по-нормальному, да? — спрашивает он.
Не знаю, что ответить на этот вопрос.
— Хочу, — наконец отвечаю я. — И пить, и по-нормальному.
Адам не двигается с места, отпивает из своего стакана.
— Отвечаю на твой вопрос, — пожимает плечом он. — Больно ли тебе или нет, вопрос не праздный. У меня член здоровенный, а ты узкая. Я тебя девственности сегодня лишил. Довольно грубо, между прочим. Тут с медициной так себе. Если тебе было больно, значит мог повредить. Или порвать. Носиться с тобой и искать, кто тебя зашьёт, такое себе удовольствие.
 
От этой его грубой прагматичности становится внезапно больно. На глаза наворачиваются слёзы, я осматриваюсь, беру порванную тряпку и пытаюсь прикрыться.
Адам подходит и протягивает стакан воды.
— Если хочешь пить — пей, — тихо говорит он. — Если хочешь по-нормальному, то не задавай вопросы, на которые я могу ответить. Я ведь отвечу, Виктория.
Писец. Приплыли. Охренеть приземление с небес на землю. А на что я рассчитывала? Дура Вика, вот дура…
Беру стакан, отпиваю, почему-то только сейчас замечаю, что дрожу — зубы стучат о стекло.
Он забирает у меня стакан, ставит на столик. Протягивает руку.
— Пойдём в бассейн. Вода хорошо отвлекает от лишних мыслей.
Бросаю на него убийственный взгляд. Адам усмехается, руку не убирает.
Закусываю губу, кладу пальцы на широкую ладонь.
Адам дёргает меня на себя, заставляя встать, отбирает тряпку, которой я пыталась прикрыться, отшвыривает в сторону. Хватает меня, устраивает животом на плече и под мои визги и прочие вопли возмущения направляется к бессейну за панорамными окнами.
— Нет-нет-нет-нет-нет, — я бормочу, хватаясь за него, — не надо, не бросай! Нет!
Толку-то. Ага. Эта груда мышц отдирает меня от себя и с размаху швыряет в воду.
Всплеск, погружение, чувствительно ударяюсь бедром о дно, бултыхаю беспорядочно руками, но всё же тело у меня тренированное, плаваю быстро, всплываю и оглядываюсь.
Адам уже в воде — только глаза над водой, ну точно крокодил, сейчас доплывёт и сцапает.
Взвизгиваю и начинаю от него улепетывать. У меня почти получается — цепляюсь за бортик, подпрыгиваю, но сильные руки хватают за талию — и я лечу обратно в воду.
Погружаюсь, открываю глаза под водой — Адам совсем рядом, водит сильными руками, удерживая себя под поверхностью, рассматривает и… улыбается. Широко так, открыто.
Пока я зависаю, пытаясь сообразить, куда плыть, Адам решает всё за меня — хватает и увлекает к бортику, разворачивает от себя и вжимает животом в стенку бассейна.
До меня доходит вся красота его манёвра — дом за нашими спинами, а перед нами — океан, пляж, пальмы, дивная красота.
Я зажата между прохладной чуть шершавой плиткой и его огромным телом, чувствую его особенно остро.
Мы голые, поэтому Адаму ничего не препятствует — поднимает мою ногу, безошибочно находит головкой члена половые губы и уверенно проникает в меня, наполняет до краёв.
Меня выгибает от остроты ощущений, от его бесцеремонности — хочет и берёт.
— Долго ждал, — довольно выдыхает он у моего уха, — слишком долго, Вика.
Толчок. Мой стон. Плеск воды. Новое проникновение. Его рука на моей груди — собственнически сжимает, стискивает сосок. Новый толчок, почти как удар.
— Невыносимо долго, Вика. Но теперь ты моя. Вся моя. Совсем. Напрочь.
Каждое слово — новое проникновение, размашистое, сильное, присваивающее.
— Держись за бортик, сладкая, — в его низком голосе появляются хрипловато-бархатные нотки, — давай, обеими руками.
Делаю, как он говорит. Рядом с моими руками оказывается его ручища — держит нас в воде, прижимает надёжно.
Всхлипываю, чувствуя, как он разводит ногами мои ноги шире и касается второй рукой моего живота, ведёт её ниже, гладит лобок, обхватывает двумя пальцами клитор и нажимает, водит кругами. И неторопливо имеет меня, размашисто, глубоко, сильно.
— Моя Виктория, — говорит он хрипло. — Чего молчишь? Ты же хочешь постонать как следует.
А я и сама не знаю, чего молчу, мне слишком хорошо, горло перехватило, я только и успеваю что глотать воздух от новизны и остроты ощущений.
— Хочу снова услышать, как ты кончаешь, Виктория, — шепчет он. — Давай. Кончи для меня.
35. Отвлечение от мыслей
— Почему?… — выдыхаю я.
— Что, почему? — смеётся хрипловатым смехом Адам.