Ни конному, ни пешему... (СИ)
****
Белые сполохи кружат вокруг дома шальным хороводом, растекаются невесомой поземкой, вихрями взлетают в ночное небо.
Сквозь завесу метели не разобрать — свеча ли горит заполночь в темной хате или щербатая луна отражается в заметенном окошке.
Всласть нагулявшись за зиму, духи зимы веселятся перед долгой летней спячкой. Щедро сыпят колючим мокрым снегом, закрывают пути-дороги. Назавтра яркое вешнее солнце растопит рыхлые сугробы, щедро напитанная влагой земля обернется непролазным болотом, надежно заслонив мельницу от непрошеных гостей.
Обережной лентой течет река, несёт черные воды по каменным перекатам, грозно пенится на скользких порогах…
Много видела на своем веку старая мельница.
Многим давала приют…
И людям, и нелюдям…
Скрипит колесо…
Шумит вода…
Нежная колыбельная сплетается с голосами ветра…
И нет туда хода ни конному, ни пешему...
Эпилог
Лиза медленно возвращалась в ранний декабрьский вечер с его праздничными огнями, терпким запахом глинтвейна и рождественскими мелодиями городского оркестра.
Звуки прошлого медленно угасали, сплетались в причудливую вязь.
Скрип мельничного колеса, призрачный волчий вой и журчание реки смешивались с гудками машин, звонким детским смехом и гомоном толпы.
Девушка растерла лицо ладонями, шумно выдохнула и откинулась на спинку лавочки, оглядываясь по сторонам.
С наступлением темноты парк преобразился. Черно-белая чопорность морозного дня сменилась беспечной фривольностью зимнего вечера.
Деревья превратились в сверкающие обвитые гирляндами факелы.
Сувенирные лавки и торговые киоски напоминали сказочные шатры, усыпанные мерцающими золотыми огнями.
Отчетливо запахло жарящимся на открытом огне мясом и копчёными сосисками. Аромат цитрусов и горячего шоколада, имбирных пряников и свежего пива…
Шумная молодежь, вездесущие туристы и степенные горожане после захода солнца дружно потянулись к городскому парку. Взрывы хохота, задорные выкрики и радостные приветствия раздавались со всех сторон.
Только вокруг их лавочки было темно и тихо. Не светились фонари, не искрились гирлянды, толпы гуляющих обходили стороной скрытую в тенях скамейку…
Лиза пошевелила замерзшими пальцами, спрятала ладони в рукава куртки. Надо бы достать из рюкзака варежки.
И термос с горячим чаем.
— Пей, — бабушка, словно услышав ее мысли, протянула дымящуюся кружку.
Лиза обхватила ее ладонями, осторожно сделала обжигающий глоток. Зажмурилась от удовольствия.
Смородиновый лист, сладкая малина и капля осеннего солнца вперемешку с пьянящим ароматом поздних яблок…
Жар прокатился по телу, вытесняя стужу.
Ещё глоток…
Хорошо…
Лиза молча пила отвар, чувствуя, как отпускает тоска и напряжение, как возвращается привычная уверенность и рассудительность, а чужая память сворачивается плотным клубком пушистой пряжи.
Сколько же прошло времени?
Часа полтора?
Она неспешно допила чай, и только потом решилась спросить:
— А…дуб? Ну…тот Жёлудь? Когда ты его посадила?
Ядвига перевела взгляд с внучки на лесного великана. Тонкий перезвон окутывал ветви призрачным льдистым облаком. Отблески огней отражались в крохотных колокольчиках. Могучая крона поднималась над освещенными аллеями и терялась в черноте ночного неба…
— Через год, — наконец ответила старая ведьма. — Мы с Янушем смогли вернуться через год. Дом был обгоревший, с черными провалами вместо окон. Все вокруг заглушила лесная поросль. Даже внутри выросли тоненькие осинки, — она грустно улыбнулась. — Лешек как мог, закрывал поместье от грабителей. Я нашла могилу отца. Его холопы закопали. Без всяких почестей. Его и Лукаша в одной яме. Тогда я и посадила Жёлудь. Наложила заклятие на охрану рода и земли. Такое…детское, простенькое. Но тогда казалось, что это очень-очень важно.
Лизе внезапно захотелось подойти к старому великану, погладить шершавую кору, вслушаться в скрип и шепот темных ветвей, улыбнуться добродушному ворчанию древнего лесного духа, обитающему в стволе не одну сотню лет.
Она повернулась к бабушке.
— Януш знал о… тебе? — тихо спросила.
— Да, — так же тихо, не глядя на внучку, ответила Ядвига.
— А…Лих и Марийка?
— Знали. И их дети. Когда уже и они умерли, я ушла от семьи. Обо мне постепенно забыли. Я…помогла забыть, — она хмыкнула. — Вечно молодая тетушка пугала. Да и смотреть, как стареют и умирают родные люди, знаешь ли, больно.
— А…старуха? Старая Яга? — все-таки решилась задать мучивший ее вопрос Лиза.
Бабушка всегда очень скупо говорила о своей наставнице. В детстве Лизка представляла ее страхолюдной колдуньей из дурацких сказок, и однажды поинтересовалась: «Правда, что у Яги была костяная нога, бородавка на носу и длинный кривой зуб?» Бабушка тогда непонимающе уставилась на любопытную внучку, а потом вдруг выпалила:
— Нет! Неправда! Она была… как глубокие корни. Как камень, как черная степь, как лютый мороз зимней ночью! Она…ее никто не помнит, кроме меня. Только имя осталось. Я его себе взяла, чтобы… она знала, что я…что мне её не хватает…даже сейчас, спустя столько лет!
Лизке тогда почудилось невероятное — бабушка вот-вот заплачет! И девочка, всхлипнув, сама кинулась ей на шею, молча прижалась, уткнувшись носом в плечо, и засопела.
Ей-то можно…
Она маленькая…
Как же давно это было…
Ядвига помолчала минуту и ответила:
— Яга прожила ещё три года. Гоняла меня, как сидорову козу. Я же кто была — дитё балованное, шляхетское семя. Гонор с придурью вперемешку. Сколько она со мной возилась и нянчилась, я поняла, только когда у меня появилась Мара... Когда Яга ушла, я тосковала едва ли не сильнее чем за отцом. И злилась, что она меня бросила, что не все знания передала. Она считала, что я не потяну, что я не той крови, что мир изменился, и многое должно уйти с ней. Наверное, она была права. Я же девчонкой сопливой была. Младше, чем ты сейчас.
Ведьма устало прикрыла глаза и подняла лицо к черному небу. Ветер к ночи стих. Редкие снежинки кружили в морозном воздухе, невесомо касались серого волчьего меха. Лиза настороженно прислушалась.
Надвигалась буря — девушка явно чуяла ее приближение. Им нужно торопиться в Лес. Ближайший мало-мальски порядочный перелесок далеко. Городок пусть и небольшой, по современным меркам, но на километры вокруг раскинулись частные застройки, распаханные поля и скоростные трассы.
Значит, придется открывать тропу прямо тут, около трехсотлетнего великана. В толпе отвести глаза несложно. Даже если кто и заметит внезапное исчезновение двух очаровательных пани, то…мало ли какие чудеса случаются зимним вечером около колдовского дерева. Местные жители суеверны, а туристы спишут все на лишнюю чарку спотыкача и волшебную атмосферу близкого рождества.
Лиза отряхнула снег с колен и решительно поднялась, закинув на плечо рюкзак. Вопросительно глянула на бабушку. Та кивнула — пора!
Они шли сквозь толпу, как нож сквозь масло. Люди, казалось, не замечали двух женщин, идущих прямиком к старому дубу. Не замечали, но почтительно расступались перед ними, поспешно отходили в сторону, пропускали вперёд.
Зашумели ветви, приветствуя долгожданных гостий, закачались, зазвенели колокольчики на тонких цепочках.
Лиза взяла бабушку под руку и, не останавливаясь, шагнула в густой туман открывшейся тропы.
Звуки города и шум сотен голосов остались позади, истаяли вместе с запахами свежей выпечки и бензина, сладких духов и алкоголя.
Ледяной ветер сорвал с головы капюшон, запорошил глаза пригоршней колючего снега. Лиза вытерла рукавом мокрое лицо и разлепила ресницы. Осмотрелась вокруг.
Еловые лапы до самой земли.
Сугробы по колено. В белом ночном сумраке между деревьев мелькали призрачные огни. Вспыхивали желтые точки глаз.
Волки?