Раиет (ЛП)
Я посмотрела на свое отражение в зеркале и задержалась на платье, в которое меня одели для сегодняшнего вечера. Оно было темно-зеленого цвета, и сшито из той же прозрачной ткани, что и предыдущее. Майя надела мне большие серьги, и завила мои волосы так, что они ниспадали с одного плеча.
Господин весь день меня не тревожил. Когда я проснулась, то услышала, как Майя наполняет для меня ванну. А сейчас, стоя перед зеркалом, я знала, что меня отведут к 901-ому. Или к другому бойцу. По словам Майи, Господин никогда не взял бы меня в таком одеянии.
Такая одежда нужна была лишь для соблазнения.
Пока Майя застегивала ремешки платья на моих плечах, я смотрела на большой деревянный комод в углу боковой комнаты. Туда я положила простынь из камеры 901-ого. Не знаю почему, но мне хотелось сохранить ее. Нестиранную. Никем больше не тронутую. Сегодня я спала хорошо, впервые с тех самых пор, как оказалась в Кровавой Яме, полностью понимая и осознавая свое окружение. Именно его запах помог мне в этом. Я не могу этого объяснить, но так оно и было.
Охранник, тот, что был прошлой ночью, постучал в дверь.
— Идем! — приказал он.
И мы с Майей последовали к выходу. Она отступила в сторону, когда я последовала за охранником. Когда оглянулась, Майя шла в противоположную сторону. Мне стало интересно: где она находится, когда не помогает мне. Я сделала мысленную пометку позже ее об этом спросить.
Охранник шел впереди по знакомому мне коридору. Мое сердце бешено заколотилось, когда я поняла, что мы направляемся в камеры бойцов. К 901-ому? Я все еще не была в этом уверена. Мои украшенные драгоценными камнями сандалии мягко ступали по каменному полу. Затем мы вошли в секцию соединенных коридоров, где жили бойцы.
Слева от меня раздавались громкие, хриплые звуки. Охранник внезапно остановился. Его внимание привлекла эта какофония. Мое лицо побледнело, когда я представила, что сегодня вечером мы пойдем тем же маршрутом. Но звуки прекратились, когда раздалось несколько выстрелов. Я подпрыгнула, когда звук от пуль эхом донесся до того места, где мы стояли.
Охранник, убедившись, что стало безопасно, двинулся вперед. Облегчение возвращалось в мое тело с каждым шагом, которые были направлены в сторону покоев чемпионов. Всего за несколько минут мы достигли уединенных камер. И, конечно, охранник остановился перед знакомой камерой — самой большой камерой.
Камерой 901-ого.
Охранник открыл дверь. Не нуждаясь в дальнейших инструкциях, я поспешила войти, и тяжелая решетчатая дверь захлопнулась за мной. Я чувствовала, что охранник стоит совсем рядом. Подняв голову, я осмотрела камеру. Сначала я его не заметила, но потом в дальнем углу показался номер 901. Он упражнялся на полу. Его руки поднимали и опускали тело; обнаженный торс и мышцы спины сокращались от напряжения.
Я не была уверена, слышал ли он, как я вошла. Но, закончив с отжиманиями, он вскочил на ноги. И посмотрел прямо на меня.
Я отступила назад, когда вспышка гнева мелькнула на его лице. Он оскалил зубы. Ошеломленная его ростом, я отступила в сторону, когда он прошел мимо меня к двери. Он встретился взглядом с охранником и прорычал:
— Снова?
Охранник уставился на него.
— Подарок Господина. Судя по тому, как ты трахал ее прошлой ночью, я удивлен, что ты так быстро забыл ее киску.
— Почему ее вернули? — требовательно спросил он. — Я сделал то, что хотел Господин. Я подчинился.
Охранник ответил:
— Тогда, думаю, он хочет, чтобы ты сделал это снова. — И с этими словами он удалился, оставляя нас одних в камере.
Я отступила еще на шаг назад, почувствовав спиной холодную стену.
Мой желудок скрутило от тона его голоса. Я сделал то, что хотел Господин. Я подчинился…
Я зажмурила глаза от боли, которую принесли эти его резкие слова. Почувствовала, как он прошел мимо меня. Открыв глаза, я увидела, как 901-ый вернулся в темную часть камеры и продолжил свои отжимания. Хотя на этот раз он делал их с гораздо большей агрессией.
Я прошла вдоль стены камеры, затем опустилась в угол, в котором спала прошлой ночью. От его гневного отказа у меня в животе образовалась дыра.
901-ый был хладнокровным, жестким бойцом. Я знала это. Могла это ясно видеть, но мне тоже было больно потому, что это был не мой выбор. Мне было приказано сюда вернуться. Господин приказал обслужить его. Как и у него, у меня не было выбора, кроме как подчиниться.
Я сцепила кисти рук на поднятых коленях, когда те начали дрожать от страха. Мой взгляд замер на браслете на моем запястье. Я с трудом сдерживала слезы, когда думала о том, как сегодня вечером эта штука накачает меня наркотиком, и 901-ому придется меня трахать.
Я рискнула взглянуть на него, тяжело дышащего в своей части камеры. Теперь он лежал на спине. Его колени были согнуты, когда он поднимал свое тело, напрягая брюшные мышцы. Когда я вновь подумала о наркотике, который в скором времени наполнит мои вены, мне хотелось, чтобы 901-ый ничего не делал. В груди образовалась пустота, и на этот раз я молилась, чтобы он оставил меня корчиться на полу. Прошлой ночью я услышала, как боец с другого конца коридора сказал 901-ому, что, если он не наполнит меня своим семенем, я могу умереть.
Я подумала о последних нескольких неделях, пойманная в ловушку постоянно меняющегося настроения Господина, его ложной привязанности, и теперь я была вынуждена обслуживать 901-ого в качестве своего рода наказания за его непослушание. Все больше и больше мне хотелось, чтобы меня оставили в покое. Заключенная в клетку с мужчиной, который меня отталкивал, я осматривала сырую, темную камеру. При этом я чувствовала, как умиротворение укореняется в моем сердце при мысли о том, что я никогда больше не проснусь после того, как наркотик возьмет надо мной власть.
Звук открывающейся двери камеры заставил меня поднять голову. Там стоял охранник, отворяя дверь для старой женщины чири, которая дрожащими руками держала поднос с едой. Мои глаза расширились при виде огромного количества различных продуктов и большого кувшина с водой.
Чири бесшумно вошла и оставила еду на полу. Она развернулась, даже не встретившись со мной взглядом. Глубоко вздохнув, 901-ый вскочил на ноги, разминая из стороны в сторону свою накачанную шею и не отрывая взгляда от подноса.
Он приблизился к нему и опустился на пол. Без промедлений он принялся есть. Я наблюдала, как 901-ый торопливо поглощает свой обед. У него было так много еды, что моя голова пошла кругом. Меня кормили лишь малыми порциями. Мой желудок заурчал, пока я смотрела, как он жадно поглощает еду.
901-ый перестал есть, когда звук моего урчания заполнил большую камеру. Я покраснела от смущения, ощутив на себе суровый взгляд бойца, светлая прядь волос которого упала на лоб от быстрого движения. Я не знала почему, но эта выбившаяся прядь волос делала его почти… доступным?
На долю секунды он перестал быть воином, каким я его знала.
Щека 901-ого раздраженно дернулась, когда мой желудок снова заурчал. Бросив еду, он выругался:
— Шлюха.
Не раздумывая, я подняла голову и ответила:
— Да, я — шлюха. Та, которая не хочет, чтобы ее отдали тебе.
Как только слова слетели с моих губ, мои глаза расширились. Поднесся пальцы к губам, я побледнела. Краем глаза, я заметила, как голова 901-ого наклонилась набок. Подняв свою голову, я увидела, что его сердитое выражение лица сменилось на шокированное.
Я прокрутила в голове его слова и мой ответ. Напрягла мозг в поисках ответа. Потому что это не был родной язык Господина или охранников. Это также был не родной язык Майи. Это был другой язык. Язык, который я знала, который ощущался так же естественно, как дыхание, но на котором я понятия не имела, что говорю.
Я сглотнула, покачав головой в замешательстве от слов, которые произнесла. 901-ый хриплым голосом спросил:
— Ты говоришь по-русски?
— Я — русская, — машинально ответила я.
Я заерзала на месте, от шока прикрыв рот рукой. Затем убрала руку и прошептала: