Все лестницы ведут вниз (СИ)

— А могла бы! — почувствовав за собой правоту, настаивала Лена. — Подруга — это та, кто… Хотя… Ладно. Прости, Аня. Я что-то и не подумала. Мне все хуже, — захныкала сморщив лицо Лена. — Мне страшно, потому что с каждым разом все хуже… все сильнее…
— Понятно, — прожевывая сказала Аня. — Ты мне одно скажи. Что ты хочешь? Чтобы я тут жалела тебя, а ты ревела, хныкала, говорила как тебе плохо, что жить не хочется… Или все же попробовать решить свою проблему? Да подожди, дай закончу! То есть нашу… нашу проблему. Да не смотри ты так на меня! — усмехнулась она. — Все я понимаю. Не такая дура, как ты. Тебе, наверное, это странно слышать, подружка, но эта боль и мне не чужда, — говорила Аня, не прекращая есть бутерброд.
— Решить чтобы стать счастливыми? — Лена впилась глазами в подругу, как в олицетворение последней надежды.
— Ну это на вряд-ли, — усмехнулась Аня, приглядываясь к бутерброду в руках и решая, с какой стороны лучше откусить. — Вот смотри. Ну побегаешь ты там недельку, две от силу. Как всегда будешь надоедать своей проповедью любви, начнешь собирать там… ромашки… жучков всяких начнешь обожать… И что? Ты же знаешь, что это только передышку тебе дали, а потом бац! Adiós! И еще хуже, как ты говоришь. Ведь жить не хочется, так?
— Так!
— Ну и зачем тогда жить? — потянулась она за кофе. Лена молчала, она никак не могла понять мысль Ани, то есть думала, что не могла понять, ведь то, что уловила, не укладывалось в голове, потому что сильно пугало. — У нас два пути, подружка моя: страдать дальше, или поступить по-умному как Наумов. По-умному Наумов. Ха! Забавно, — испила из стакана.
Лена вздохнула, грустно глядя в окно.
— Сопля! Цепляешься за всякую херь!
— Иди в жопу! — прикрикнула Лена, но тут же перешла на тонкий свой голосок. — Я думаю. Может ты и права, — и промолчав, добавила. — Только страшно очень.
— Говорят, это по началу страшно, а там уже, потом… Там уже само собой, и даже, слышала, с охоткой. Интересно узнать, кто это сказал. — посмеялась Аня. — Ты не думай, — отодвинула она стакан и направила взгляд прямо в голубые глаза Лены. — Думать часто вредно. Единственное, я не хочу вдвоем. Я найду еще пару человек и мы сделаем это группой.
— Но… Но зачем? — затрясла головой Лена.
— Мы не уйдем, как все эти придурки-одиночки, — увлеченно с шепотом сказала Аня. Глаза ее оживились, загорелись. — Как хочешь, а я не сдохну, не оставив им посылочку.
— Зачем? — поморщившись пожала плечами Лена. — Зачем ты всегда все усложняешь?
Аня посмотрела на нее с неприязнью. Во взгляде читалось обращенное к Лене: «дура».
— Ну и что этот недоумок сделал? Развел, идиот, грязь, — с накопившейся злостью произнесла Аня. — Свалил, урод, да и все, а ведь подумали, что из-за трусости то он… того — свинтил. Скажешь, не так? Ты же сама слышала. Я знаю как у них головы устроены. Шакалки небось решили, что это естественный отбор такой. Это в их духе!
— Я тоже слышала, как они что-то в этом роде говорили.
— Я не слышала, я знаю, — проговорила Аня, испив кофе.
С минуту помолчав, Лена спросила:
— Что за посылка?
— Ты не поймешь, — мотнула головой Аня.
— Ну почему ты меня ни во что не ставишь? — с обидой начала Лена. — Аня! Ты правда считаешь, что я такая тупая? Даже когда мы говорим о… о решении проблемы, ты… Мне кажется, я была права… — грустно произнесла она.
— Ладно-ладно, — перебила ее Аня. — Не тупая ты, а просто слабо соображаешь, и не поймешь ни хрена. Вот ты ноешь, что я тебя не понимаю, а сама то хоть раз меня поняла? Я ведь пыталась с тобой говорить, что меня волнует. Вот-вот! Я об этом. Ты даже не понимала, когда я хотела с тобой поделиться. У тебя только ромашки и бабочки на уме — больше нечего, — а потому и соображаешь туго; только тупеешь от этого. Ну ладно, проехали. Тут мы обе хороши, не так ли, подружка моя? — усмехнулась Аня, но тут же приняла серьезный вид. — Раз ты так обижаешься, то расскажу. Только если засмеешься… вот… вот слово даю — я тебя побью.
— Да разве я…
— На всякий случай предупредила. Честно говоря, я еще не продумала до конца, как эта посылочка будет выглядеть… Но так, в общих чертах что-то есть.
 
— Я не буду смеяться, Ань. Обещаю.
— Ага, а то смотри. Жалеть не буду. — Аня сделала паузу. — Ты знаешь, что все отравлено скверной?
— Ну да, — вздохнула Лена; ей очень не нравилась эта Анина идея, принявшая навязчивую форму. Более того — она была Лене противна. — Ты как-то говорила об этом, — отвела глаза.
— Все, абсолютно все отравлено, и виноваты в этом люди. Земля не может быть грязной, и воздух… Но человек изгадил все. Все изгадили. До чего мог прикоснуться, то и превратил в грязь. Сам стал пауком и все теперь хочет обмотать своей липкой, вонючей паутиной! Он пустил в свое сердце скверну и она его отравила, а он отравил все остальное, и так пошло по замкнутому кругу. Теперь даже стали появляться такие, которые рождаются со скверной — уже отравленные. Ты с одной такой дрянью знакома.
— Кто это?
— Не важно, — огрызнулась Аня. — Среди всей этой вонючей грязи, знаешь, кто может быть чистым?
— Нет, не знаю, — грустно ответила Лена.
— Ты удивишься, что я это скажу. Дети! Вот они чистые. Я наблюдала за ними. Они не отравлены скверной. То есть в большинстве своем… Есть, конечно и такие малолетки… Конченые, одним словом. Я к чему! Ты, Ленка, тоже когда-то была чистая. Да я тебе даже, как подруга, скажу… Без шуток, — серьезно, с загоревшими глазами продолжала объяснять Аня. — Ты самая нормальная из всех этих членистоногих уродов… Среди нас самая нормальная, но и тебя скверной заразят. Да уже заразили. Хандришь не по-детски, как и я… Только я родилась такой, а ты… Ну да ладно. Ты, вообще, понимаешь, к чему я?
— Не знаю. Наверное понимаю. Но лучше, если ты сама объяснишь.
— А то я имею ввиду, что все эти уроды виноваты. Они живут в своей грязи и считают это нормальным. Они не видят, что мир от них задыхается, но заражают чистых, не скверных, а те потом других и так постоянно, без конца. Разносят заразу, как спид. Понимаешь?
Лена снова тяжело вздохнула, упав на спинку стула.
— Ты права — дура я тупая. Ничего я, Ань, не поняла. Но не важно, — махала она опущенной головой.
4
Не совсем обычное знакомство словно предопределило не вполне равные отношения в дружбе Ани с Леной. В те дни Воскресенская уже приобрела сомнительную репутацию самодовольной единоличницы, но, что называется, еще не вполне раскрыла весь свой потенциал. Лена же — из параллельного восьмого «В» класса — на глазах всей школы неумолимо теряла всякое достоинство своего любвеобильного, добродушного имени; правда, не по своей вине.
Тогда Лена старалась держаться стороной Воскресенскую. Уже пробежал по классам неопровержимый слух, как за школой она неистово колотила палкой Котову Настю, а испуганные Танька с Машкой стояли в стороне. Да и слух этот был налицо, ведь не спроста Котова с две неделю безуспешно старалась скрыть свою хромоту на две ноги, особенно на левую.
Как рассуждала Лена, случившееся между ними — это обыденная внутренняя разборка среди девчонок одной породы, которые не редко случаются. Такого же мнения она и поныне, и, надо сказать, не безосновательно. Все эти Котовы, а особенно Ершовы, Зорины, а с ними и Воскресенская, мало, на ее взгляд, отличаются друг от друга — разница только в подходе. Они как-бы люди одинаковые, но начинающие свой путь с противоположных концов дороги, а потому с разным углом обзора, но похожим восприятием всей окружающей действительности.
 
Вполне вероятно — родись Аня в обеспеченной семье, имела бы она все для себя необходимое, вполне возможно, щеголяла бы в туфлях на высоких каблуках, подобно двум своим идейным соперницам, которых она прозвала шакалками. Тянула бы слова как Зорина, а добрую половину перемены посвящала своей прическе, разглядываемой с экрана телефона. Тем более внешность Ани на то позволяет. Безусловно, она была бы популярна, а имея такой волевой характер, предводительствовала бы над этой маленькой стайкой модниц, причем держала бы всех в своем небольшом, но упрямом кулачке. В таком случае, не сложно представить, как и с Аниных губ слетают два слова, ныне ею ненавистных по известным причинам. В том нет ничего удивительного, потому что это вполне соответствует ее характеру. Как Ане не чуждо делить мир на два противоположных цвета, так ей и не зазорно разделять подобным же образом людей между собой. Только подход — в том и разница. У Ани свой естественный отбор — пускай и наивный, нафантазированный, в каком-то отношении перевернутый и извращенный, может быть отчасти мистичный, но как ни как, а это своего рода личная философия Ани, в каком-то плане ею же выстраданная.