Все лестницы ведут вниз (СИ)

Их взгляды пересеклись, когда Аня подошла к стоящей напротив кофейни Лены. Опять этот тоскливо-заплаканный вид!
— Меня сейчас стошнит, — сказала Аня. — Да говорю: не смотри на меня так!
Лена, отведя в сторону мокрый взгляд, в нерешительности прикусила губу.
— Этот что-ли еще не открылся? — претенциозно дернула она головой в сторону двери.
— Не знаю. Я тебя ждала, — понурила голову Лена.
Удивительно, как ловко Анька находит и привязывается к убогим местам, подумала Лена, пройдя следом в помещение. Чего стоят этажка, а еще это. Пожалуй, это худшая кофейня города и, возможно, не только, заключила Лена. По своему характеру совсем не брезгливая, здесь она наконец узнала, каким смыслом обладает это ранее неясное для нее слово.
— Американо и три этих, — ткнула Аня пальцем в стекло витрины. — Горячими только, — приказала она Николаю, а потом кивнула подруге, спрашивая, что будет она.
— Не хочу. Я уже завтракала, — тихонько ответила Лена.
— Пять тогда. Только горячими, — повторила указ Аня.
Не первый день стараясь избегать взгляда Николая, Ане пришлось отвернутся от стойки, прислонившись к ней спиной.
— Не смотри, — напомнила Аня подруге. Вздохнув, Лена пошла за столик, не забыв присмотреться к сидению стула, за который сядет, и к поверхности самого стола.
После недавно произошедшего случая, Ане было противно сюда приходить, но теперь это дело принципа. То, что только она виновата в этом несущественном разногласии, ее совсем не волновало. Если Воскресенская объективно, по всем пунктам не права, то это не имеет значения, даже если она это прекрасно осознает. В таком случае она права по-своему, а ее правда гораздо выше всех возможных правд, вплоть до основ мироздания!
Дело пустяковое, и если Николай даже придал ему значение, то вскоре забыл, а вспоминав о прошедшем при виде «истеричной девчонки», нисколько не отреагировал. Пожалуй, он мог бы и улыбнуться, вспоминая тот день, если бы, конечно, не застывшее его лицо, вынашивающее банальную, но по его собственному мнению — глубокую идею.
Это было через неделю, когда Аня в последний раз посетила комнату этажки. Стресс только прошел, а за место него явилось раздражение, поддергиваемое въевшейся мыслью о «милосердных целях святой сестры», то есть Лены. Все было не так! Солнце стало слишком яркое, ночи слишком душные, а конфеты не такими сладкими, от чего все кондитеры мира были подвергнуты проклятию Ани, прозвучавшему прямо на кухне сквозь жующий рот. Тогда и кофе стал не таким уж кофейным, сахар совсем безвкусным, а бутерброды слишком горячими. Заглушив ноющий желудок и удовлетворив чувство голода, Аня, оставив половину недоеденного бутерброда и с треть стакана недопитого кофе, демонстративно бросила остатки бутерброда, а кофе медленно, с ехидным удовольствием, вылила на пол. Для пущей красоты Аня наступила на бутерброд ногой и размазала его по полу.
На спокойное поучительное замечание Николая, что Ане не плохо было бы научиться контролировать свои чувства, а для начала совсем хорошо, если бы она теперь сама убралась за собой, ответом в его сторону посыпалось множество молний, копий и стрел, мерцающих в ее зелененьких гневных глазках и срывающихся с языка разъяренной собственной неправотой Ани.
Выслушал он что-то о приличных людях и то, что только в них и осталось, как одно лишь приличие, а на деле «паучиный род с ядовито-липкими клешнями»; о грязной, измученной, обруганной человеком землей, которая, «отравившись людской скверной», стала оттого тяжелой и жадной; услышал о страдающих от «отравленного человеческими миазмами» воздуха животных. Досталось и городу, который с каждым днем «скрывает свое двуличие ширмами и масками». Под конец Аня заключила, что она уже давно поняла какой Николай «всем своим существом и характером урод», а еще «жмот, причем, особой, редкой породы». Она бы и дальше продолжила, да и словечки могла подобрать более горячие и едкие, только вот спохватилась, что и так переборщила, а ходить ей сюда все еще желательно. Где же в ином случае она будет проедать деньги Лены?
 
Не выразив до конца мысль вслух, Аня ее закончила про себя, традиционно громко хлопнув дверью, а прежде того, еще раз наступив на бутерброд ногой и повозив его по полу. Николай не разозлился, а даже улыбнулся, как только «неадекватная девчонка» хлопнула дверью. Произошедшее очень его развеселило — Аня была так смешна со всеми своими странными выражениями, которыми бросалась с таким серьезным видом. Но он понял, что у девочки какие-то личные проблемы, иначе такое поведение объяснить совсем проблематично.
3
— Это мой стул, туда сядь, — скомандовала Аня, подойдя с тарелкой и стаканом кофе в руках.
Словно завороженная, Лена наблюдала за тщательной процедурой подготовки кофе к годному для употребления состоянию: ни одна сахаринка не упущена, каждая растворилась. Взяв кончиками пальцев бутерброд, Аня поднесла его ко рту, но замерев, грубо сказала:
— Ну только не смотри, а! Сядь лучше сюда.
Она послушно пересела на другой стул. В молчаливом одиночестве двух подруг, Аня с блаженным умилением кушала бутерброды, а Лена с грустным, пустым взглядом смотрела на потертую поверхность стола. Ей что-то припомнилось, но скорее молчание пробудило ту тишину, которая безжалостно теребит все раны — глаза ее зажмурились, а лицо напряглось.
— Ой, ну не надо, а! Я же ем, — прошипела нервно Аня.
— Я не могу… — подняла она голову к потолку, стараясь сдержать рев. — Мне страшно, — шмыгнула Лена. — Я боюсь.
Не сказанное, а именно интонация, сам тон в голосе больно полоснули Аню прямо по сердцу. Это было что-то свое — своя боль и тревога. Рефлекторно захотелось закатать рукав левой руки и достать нож. Челюсть ее сжалась, губы напряглись, замерли, а кусок с трудом пролез через сузившееся горло; взгляд впялился в стену. Аня полезла рукой проверить, лежит ли в кармане нож. Он там — все хорошо; спокойнее, когда нож рядом. Возобладав над собой, Аня откусила от бутерброда и преспокойно, холодным тоном сказала:
— Всем страшно, — а после наиграно усмехнулась.
— Аня! — подняла голос Лена, слабо ударив ладонью по столу. — Ты хоть раз можешь меня выслушать? Или я для тебя так и останусь игрушкой, которую когда хочешь, в луже поваляешь, а когда надо, постираешь? Ты что, меня всю жизнь презирать будешь? — горячилась Лена.
Аня молча покосилась на подругу — смотрела на нее раскрыв глаза и держа кусок бутерброда во рту не разжеванным. Такого Ленка еще не выдавала.
— Ты хоть немного будь участлива, — продолжала она. — Хоть чуть-чуть, я же многого не прошу. Ты хоть раз можешь быть нормальной подругой, или нет? К твоему сведению, если ты забыла, у тебя тоже больше никого нет и будь уверена, что не будет. По крайней мере в этой школе, где все тебя сторонятся, как холеры. А теперь и меня из-за… — она остановилась, набрала воздух в легкие и плавно выдохнула.
— Тебя, — закончила Аня с набитым ртом.
— Да! Да из-за тебя, — опять разгорячилась Лена. — Потому что ты нелюдимая, злая… Аня, я тебе очень благодарна, честно. Я никогда не забуду, что ты для меня сделала, клянусь тебе. Но ведь я тоже имею право быть выслушанной! Неужели тебе так сложно хотя-бы претвориться? Для тебя что, дружба ничего не значит? Или… Или ты не считаешь меня за подругу?
— Ладно, говори, делись, страдай, — недовольно проговорила Аня. — Что там у тебя? Я тебе даже плечо подставлю, если уж так свербит. — Она хотела сказать по доброму, мягко, но вышло как всегда — остро и резко.
 
— Ответь! — подалась вперед Лена. — Ну же, ответ мне. Это правда? Ты меня используешь, а за подругу не считаешь? — Ей и произносить это было неприятно, ведь для Лены дружба — это нечто святое, светло-светлое, как семья. Подруга — это чуть ли не родственница, почти родной человек, а в некоторых случаях даже ближе, чем кто-либо из родных.
— Слушай, бестолочь! — начала Аня. — Ты меня с утра подняла, вытащила на улицу. Вот, я пришла слушать твое нытье. Вся тут перед тобой сижу и слушаю. Ну уж прости, как умею! Что ты хочешь? Чтобы я тебя тут обняла, пожалела… сказала какая ты бедненькая, несчастненькая кроха?