Преследуя нас (ЛП)

Это переполняет меня, и желание родить ее разгорается с новой силой. Я раздеваюсь в быстром темпе и забираюсь в кровать. Она хнычет, и как бы я ни понимал, что ей нужен сон, эгоистичному, возбужденному Лексу она нужна больше. Я прижимаюсь к ее спине и без предупреждения ввожу свой член в нее, может быть, немного слишком быстро, но после нескольких ударов я чувствую, что влага накапливается, и ее стоны усиливаются.
— Лекс… — бормочет она, потянувшись сзади, чтобы притянуть мою голову к своей шее.
— Это я, детка, я скучал по тебе, — говорю я, вдавливаясь в нее сильнее на грани оргазма.
Она вскрикивает, ее тело напрягается.
Я не хочу, чтобы это заканчивалось — никогда не хочу, чтобы это заканчивалось.
— Кончи со мной, Шарлотта. Пожалуйста… вместе…
И вот так, я крепко притягиваю ее к себе и дергаю за ее эрегированные соски, заставляя ее выкрикивать мое имя, ее стенки сжимаются вокруг моего члена. Я держусь за ее бедро, стараясь не причинить ей боль.
— Блядь, — рычу я громко, так, чтобы услышали соседи и, возможно, весь многоквартирный дом.
Мы дышим неглубоко, она поворачивается ко мне лицом.
— Уже поздно. Я тоже по тебе скучала.
Я глажу ее по щеке и целую, не в силах скрыть улыбку, пока мои мысли блуждают.
— Почему ты улыбаешься? — спрашивает она, улыбаясь в ответ.
— Просто счастлив быть дома.
Впервые в жизни я нахожу его — не место, а человека, которого можно назвать домом.
Двадцать третья глава
Чарли
Когда я стою на крыльце и тупо смотрю на дверь, Лекс берет меня за руку и крепко сжимает ее.
Я очень волнуюсь, мои ладони вспотели, когда я начала возиться с кольцами на левой руке. Когда Лекс предложил вернуться домой в Кармел и наконец-то сообщить новость отцу, я изо всех сил пыталась придумать любую отговорку под солнцем.
Оказалось, что у каждой отговорки есть решение.
Никки заверила меня, что она справится с работой, а врач сказал, что мне можно лететь, так как я нахожусь только во втором триместре.
Лекс даже разыгрывает спектакль «я обижен, ты не хочешь выходить в открытую из наших отношений». Это выглядит так, будто он издевается надо мной. Может быть, это мое воображение.
Прошла неделя, и я стою на крыльце дома, который когда-то называла домом. Не то чтобы я не хотела говорить отцу, что я снова вместе с Лексом, просто я боюсь, что за девять лет его коллекция оружия увеличилась в три раза, и последнее, чего я хочу, это погони за дикими гусями по всему городу.
— Все будет хорошо. Прошло девять лет, Шарлотта, — спокойно говорит Лекс.
— Я неважно себя чувствую, — стону я.
— Опять утренняя тошнота?
Тот, кто придумал термин "
«утренняя тошнота», должно быть, был мужчиной. Это должно называться «тошнота на весь день». Список продуктов, которые меня отталкивают, становится длиннее с каждым днем. Когда я летела сюда на самолете, я официально добавила в свой список апельсины. Мужчина напротив меня съел три штуки подряд, а меня три раза подряд стошнило в крошечном туалете.
Была неделя или две, когда это чувство исчезло, но по какой-то непонятной причине я поймала вторую волну этого, молясь, чтобы оно было недолгим и не продолжалось всю беременность.
— Да… или нет… — я набралась храбрости и постучала в дверь.
Секунды кажутся часами, сердцебиение учащается, чем дольше мы стоим здесь. Но потом я вспоминаю, что внутри меня маленький малыш, а излишний стресс для ребенка — это нехорошо. Делая глубокие вдохи, я уговариваю себя успокоиться. Лекс прав, девять лет — долгий срок.
Дверь открывается, мой отец в шоке смотрит на меня.
— Чарли?
— Папа! — кричу я, бросаясь к нему в объятия.
Прошел год с тех пор, как я видела его в последний раз, но в отличие от всех других раз, когда я видела его, этот раз вызывает гораздо больше эмоций. Я здесь, больше не его маленькая девочка, а женщина, беременная ребенком от мужчины, которого я люблю.
Я прижимаюсь к нему, позволяя его запаху охватить меня, смеси «Олд Спайс» и стирального порошка — знак того, что о нем заботится хорошая женщина. Он отстраняется, не улыбается, но смотрит таким холодным взглядом, что, клянусь, птицы слетели с деревьев, словно шестое чувство подсказывает, что сейчас произойдет.
 
— Какого черта Эдвардс здесь делает? — повышает он голос.
— Папа, пожалуйста. Нам нужно поговорить.
— Ему здесь не рады.
— Папа! Можем мы, пожалуйста, вести себя как взрослые люди и поговорить?
— Взрослые люди? Он был взрослым, Чарли, когда ты была подростком. Взрослым, который воспользовался тобой, — отвечает он.
— Папа… — стенки моего желудка слабеют. Прикрыв рот, я отталкиваю его с дороги, — Мне нужна ванная.
После неприятной ситуации в ванной, когда я увидела, что у меня было на обед, стою у раковины и брызгаю на лицо холодной водой. Серьезно, когда же, черт возьми, прекратится эта утренняя тошнота? Я открываю дверь и слышу разговор отца и Лекса, голоса приглушены, и я не могу расслышать его. Однако догадываюсь, что он не из приятных.
Я вхожу на кухню и прерываю то, что выглядит как жаркий спор.
— Чарли…
— Папа, если ты говоришь о недалеких людях в этом городе, то мне действительно все равно на то, что они говорят, они могут говорить о нас сколько угодно. Я знаю, кто я. Я женщина, которая упорно боролась за то, чтобы оставить свое прошлое позади. Я училась и окончила Йельскую юридическую школу. Я открыла юридическую фирму в Нью-Йорке. Мне дали второй шанс с единственным мужчиной, которому принадлежало мое сердце, и теперь… теперь… у нас будет ребенок.
Вот так, я проболталась, без прикрас — все по-настоящему. Я решила придержать информацию о том, что мы поженились по прихоти в Хэмптоне.
По одному кусочку информации за раз, Чарли.
Его лицо меняется, я никогда раньше не видела такого выражения. Я нервно бросаю взгляд на Лекса, который пожимает плечами, очевидно, ему так же интересно, как и мне.
— Я стану дедушкой? — спрашивает он с легким скрипом в голосе.
Я киваю, и он тут же заключает меня в крепкие объятия. Слава богу! Напряжение спадает, и как раз в этот момент у меня заурчало в животе. О, позор.
— Пора подкрепиться… но это не значит, что ты не на крючке, Эдвардс, — предупреждает он.
— Папа, оставь это. И, пожалуйста, не используй слово «крючок». Это звучит как что-то, что ты нашел мертвым на дороге и решил зажарить.
— Я подумал о твоих любимых куриных крылышках «Баффало», — гордо говорит он.
— Без крылышек, — отвечаю я с тоской.
— Как насчет жаркого от Дебби?
— Слишком сочное мясо.
— Ну, а ты что хочешь?
Я задумалась на мгновение, и тут меня как молнией ударило.
— Сэндвич с арахисовым маслом, желе и кетчупом, — гордо заявляю я, и от этой мысли у меня текут слюнки.
— Что? — спрашивают они оба в унисон.
Мы все смеемся, и папа сразу переходит к делу. Десять минут спустя я сижу перед их отвратительными лицами и макаю свой сэндвич в кетчуп. На вкус он как рай и идеально подходит.
— Так надолго ты здесь? — спрашивает папа.
Я поворачиваюсь к Лексу, не зная, как долго он ожидает, что мы останемся в Кармеле.
— Четыре дня, — отвечает Лекс.
— И где вы остановитесь?
— Эм… мы надеялись здесь, но если это проблема, мы можем найти отель.
— Вы знаете, что можете остаться здесь… в отдельных комнатах, — добавляет он.
— Э, привет, папа… Я думаю, что дело сделано. Если, конечно, ты не считаешь, что этот ребенок был зачат непорочно?
Лекс смеется, пока мой отец морщится.
Мы еще немного говорим о жизни в городе, когда Дебби приезжает домой. Я очень рада ее видеть. Она, возможно, лучшая мачеха, о которой только можно мечтать. Лекс уходит, сказав, что ему нужно забрать несколько вещей из магазина.
Я кричу: — Эй, если ты все равно направляешься в ту сторону, как насчет того, чтобы купить мне ванну мороженого с ванильной помадкой?