Плюс

Но имена поступали из бледно-зеленых комнат на Земле. Он не вполне знал эти имена. Они, возможно, маскировка, но не въедливый смех. В то же время эти имена, некоторые, поступали от въедливого смеха и не главным образом из большой комнаты, где был въедливый смех и слова въедливого смеха Ты ведь не хочешь длиться вечно. Вместо этого имена поступали в комнате поменьше — нашей клетки, сказал тогда он, — где въедливый смех был всего лишь въедливым голосом. И одно из имен, произнесенных въедливым голосом, поступившим сейчас так, будто Имп Плюс сам должен был его знать, было митохондрия. И еще два — двуокись углерода.
Но к этому моменту то, что влажно тыкалось, толкаясь, чтобы выбраться из той стены, уже больше не похрустывало. Хотя вообще-то и не похрустывало. Поскольку не было никакого звука.
То, что пыталось выбраться, с таким же успехом могло быть глазами, что у зеленого, похоже, когда-то имелись.
Но если у Имп Плюса были не вполне глаза, и потому он не мог видеть глаз у зеленого, не обязательно поэтому он теперь знал, что у зеленого, в конце концов, нет глаз.
Я — Имп Плюс или часть, сказал Имп Плюс.
Он прежде был в другом режиме, слово для которого казалось неизвестным.
Вновь настало вваливание, разделяя расстояние на большее, поэтому вваливание было еще дальше от слабого эха, занятого своими компоновками. И на сей раз вваливание или вываливание было взрывом, неизвестным кашлем, обособленным в своем распаде, чей продукт не отхаркали и не сглотнули, а наоборот, частей, где произошел взрыв, раньше на том месте не было. Словно после того, как развеялся дым, они там были. Или нет, дым предшествовал взрыву в обратном порядке.
Но расчистившийся дым был не совсем здесь. Он был в большой бледно-зеленой комнате на Земле, где Имп Плюс с покраснением кожи произнес въедливому смеху Не возражаете.
Но если не здесь, тогда почему он расчистился здесь? Поскольку он расчистился, и в хлорелле двигалось то, что не было не только хлореллой; и то, движущиеся, что скручивалось и называлось, что Имп Плюс был готов вспомнить, но они не имели значения, разве что звук их скручивания, который Имп Плюс желал, чтобы Земля не подслушала, и его он предпочел не делать даже передачей дыхания слабому эху прямо здесь, которое говорило себе или Имп Плюсу: «Хлорелла содержит фотосинтетические клетки, клетки содержат цитоплазму, цитоплазма содержит хлоропласты, у которых есть мембраны, мембрана содержит структуру, структура содержит хлорофилл».
Но слабое эхо, которое Имп Плюс ощущал частью себя в изгибе того, что произошло, сказало такое, что заставило эти хлоропласты биться как блестящие веки не больше, чем въедливый голос, когда тот показывал Имп Плюсу сад.
Но вот оно: зеленое не так, как он готов был или мог бы подготовиться помнить, — не темное свекольно-зеленое, шпинатно-зеленое или тусклые изумруды бутонов, поименованные брокколи. И не та зелень, какую однажды видели глаза в недавней зеленой комнате. Нет, зелень его собственного дыхания, его вдоха.
Если обваливания — видение, так ли он видит без глаз? Вряд ли такого много.
И если б Имп Плюс не знал, с желанием, что как стремительный полет длиннокрылых птиц, срезающих верхушки моря, что слабое эхо — не его настоящая часть, а часть того, частью чего был Имп Плюс, он бы мог счесть, что это чужой исследователь, или сам бы подумал, на что маскировка предназначена быть ответом.
Предназначена? Манипулируема. Манипулируема — вот слово. Сказанное не-въедливым голосом в бледно-зеленой комнате на Земле. То был хороший голос. Не въедливый голос.
Въедливый голос, которому кто-то сказал «Повторите еще», сказал ближе к концу этого Ты ведь не хочешь длиться вечно, не так ли? и еще сказал в бледно-зеленой комнате поменьше, тогда и полного года не прошло, такое, что походило на поступавшее здесь от слабого эха сейчас на орбите, хоть и с ощущением бреши в слогах и в словах эха, которые сейчас, но даже тогда вываливались и вваливались, словно некое стремление Имп Плюса. Из-за этого стремления, казалось, он теперь их и припомнил, вот только он был из тех, кто сказал «Повторите еще», но то ли в ответ на вопрос о вечно, то ли о тех других, он не припоминал. Вот только он тогда подготовился вспомнить некоторые, но сейчас не совсем эти: цитоплазма (сказал въедливый голос в меньшей комнате), цитоплазма, ты о ней знаешь, и мы говорим (сказал въедливый голос) о цитоплазме клеток, называющихся эукариотическими, клетками с уже хорошо сформировавшимися центрами — для тебя ядрами (сказал въедливый голос — но что имел в виду? — и Имп Плюс не узнал тон голоса, вот разве что почувствовал, что ему больше не дают спрашивать, затем, казалось, временами перестал и слушать: такие слова, как митохондрия, которое имело к нему отношение, но не настолько, чтобы вынудило его отвечать, пока въедливый голос продолжал именовать события, при которых, как сейчас сказал голос) нам нужно увидеть, что происходит между двумя видами органелл. Первые являются структурами, превращающими свет в химическую энергию, — для тебя хлоропласты (сказал голос с отзвуком нездорового желания, так что Имп Плюс не спросил, что означает органелла — и все же он знал!) А другой вид — структуры, в которых системы ферментов помогают окислять пищу, затем восстанавливают полученную энергию в форме АТФ, [1] и тем самым служат электростанциями клеток, — для тебя митохондрии.
 
Но почему для Имп Плюса?
Для него все должно быть совсем иначе — электростанции для Имп Плюса. Его дополнительный инструктаж от въедливого голоса нарастил в нем холодный заряд, который был крупным, отрицательным и более чем полным. Но инструктаж после этого не позволил заряду вылиться в большее, чем — единственный вопрос, который ему тогда так сильно хотелось задать, что стены меньшей бледной комнаты на Земле начали двигаться больше внутрь, чем наружу, увеличивая его громоздящийся дискомфорт, и заряд выбирался наружу лишь в прыжках по комнате, выпущенный словами Имп Плюса Я нездоров. Что не стало новостью для въедливого голоса.
Да и не стало более новым для Имп Плюса, чем его собственные скачущие слова по прошествии неполного года Не возражаете: поскольку они были среди вопросов, которые в меньшей комнате в нем подавлял холодный въедливый голос, а если и меньше по сути, чем вопрос Что такое органелла? или Что такое окислять? или Какая связь между тем, как ферменты подавляют и как высвобождаются? — то внезапное Не возражаете, изданное Имп Плюсом спустя год в большей бледно-зеленой комнате среди въедливого смеха, также было больше по другой сути: суть же эта, тем не менее, сама не имела ничего общего с проектными данными по электронам, пробитым ферментами вдоль клеточной цепочки респирации, или по носителям электронов, называемым цитохромами, или касательно обычной цитоплазмы, которая, как слабое эхо здесь на орбите сейчас — как в целом далеко от бледно-зеленых комнат — напомнило Имп Плюсу, была веществом за пределами клеточной сердцевины. Этот въедливый голос на Земле отбрасывал на экран, чтобы показать притаившийся возле стенки клетки чужой эллипсоид — ту знакомую энергетическую станцию-митохондрию, которая в больших количествах должна как энергетическая станция была бы испускать смех, которому Имп Плюс отвечал импульсом еще там, в большей бледно-зеленой комнате. Отвечал выстрелом Не возражаете на въедливый голос, что швырнул тогда в него дополнительную массу табачного дыма. От него Имп Плюс отвернулся к микроскопу на столе. Он вновь угадал чувство курящего. Оно предшествовало выделению дыма, но держало себя теперь позади дыма. И Имп Плюс был тогда готов вспомнить, для чего предназначали его управляющие проектом, но и что-то еще, думал он тогда: и то была маскировка, о какой говорили в этой комнате, под конец всего — эта маскировка, которой можно манипулировать (произнес один голос), чтобы убедить, — можно использовать не на чужом исследователе, а на этом неизвестном дополнении, этом последнем добавлении к ПС, а именно на Имп Плюсе.