Мотылёк над хищной орхидеей (СИ, Слэш)

 — Это исключено, лейтенант. Видите ли — мне не очень хочется, чтобы вы совали нос в мою личную жизнь. По крайней мере, пока не получили ордер на мой арест. Неужели вы не понимаете, что вам ничего здесь не найти? — улыбка не сходила с его лица.
 Лейтенант Торренс, стоявший у него за плечом уже несколько часов, склонился к уху Реймонда и по слогам произнёс:
 — Где. Юрген. И Мика. Клерссен. Мерсер. Я. Задал. Вопрос.
 Реймонд повернулся к нему и выдохнул прямо в лицо.
 — Я вообще не знаю этих имён.
 — Не валяй дурака! — процедил Торренс и сунул фото близняшек ему под нос.
 Реймонд повёл плечом.
 — Кого-то напоминают. Ну и что?
 — Ну хорошо, — Честер Торренс улыбнулся, но — хотя и не так легко, как сидевший перед ним молодой человек — но позиции не сменил. — Тогда мы будем искать. И уверен, что-нибудь найдём.
 Торренс стоял, а Мерсер сидел в кресле рядом с ним — но при этом умудрялся смотреть на лейтенанта сверху вниз.
 — Думаете, я спрятал их в шкафу для бумаг? Неужели вы не понимаете, что вам ничего здесь не найти? — Рей кивнул в сторону двоих полицейских, сидевших напротив него. Улыбка не сходила с его лица, — Скажите, вам самому не смешно? — и, окончательно отвернувшись от лейтенанта, обратился уже к ним: — Продолжим, дамы и господа?
 Телефон скользнул во внутренний карман пиджака, а Реймонд откинулся на спинку кресла.
 Он окинул презрительным взглядом кабинет и скопившихся в нём людей. Мужчина и женщина со значками налоговой полиции на рукавах уже устроились по другую сторону Т-образного стола так, как будто собирались взять его в захват. Все остальные — по большей части его собственные бухгалтера и секретари, а заодно и несколько копов, которых проклятый Торренс притащил с собой, столпились вдалеке, как будто боялись подойти.
 — Перейдём к вашей налоговой декларации за 2014-й год. Здесь указаны доходы с отеля — а что насчёт денег, вырученных с продаж?
 Реймонд выудил из кармана пачку сигарет и закурил. Дым в комнате и без того стоял столбом.
 «Вот дерьмо, — подумал он, — Майкл, я тебя убью».
 ========== Глава 5. Города ==========
 Оставшиеся две недели до назначенной встречи Конрад провёл как на иголках.
 Он заранее начал откладывать деньги и просмотрел все возможные маршруты.
 Можно было ехать автостопом, на автобусе или на поезде. Перелёт на самолёте он позволить себе не мог.
 Экспресс шёл четыре часа, и это было в два раза быстрее, чем поездка на автобусе или вовсе непредсказуемый автостоп — но и билет на него стоил минимум девяносто фунтов, и так вот запросто Конрад не имел возможности его купить.
 
 Был вариант заказать его заранее за половину стоимости и к тому же вернуть себе кэшбэк — но для этого требовалась дисконтная карта  железных дорог или огромное везение, а он такой не имел, потому что никогда не ездил на поездах.
 В конце концов Конрад решил, что отправится на автовокзал вечером первого числа и там уже решит — автобус или автостоп.
 Он просмотрел все проспекты относительно намечавшейся выставки, какие только смог достать.
 Прошерстил сайт Британского музея от и до.
 Подобрал хостел и даже заплатил заранее за два дня вперёд.
 Заодно изучил все окрестности и посмотрел виртуальный интерьер кафе Блу Доор в 3D.
 К концу третьего дня он мог уже сам провести экскурсию по выставке, даже закрыв глаза.
 И всё это время Охотник на связь не выходил — так что Конрад начинал уже сомневаться, в силе ли их договор.
 В обычные дни зала для занятий лепкой была тем местом, где он мог проводить по много часов — если только кто-то его пускал. Здесь, даже оставаясь в одиночестве, он выражал себя на все сто.
 У каждого из студентов, занимавшихся по его профилю, было что-то вроде собственной ключевой темы, в которой тот с молчаливого позволения Огилви выполнял все зачётные работы. Речь здесь шла не только о манере, стилистику которой они ещё только начинали осознавать для себя. Скорее, это был ключевой мотив — кто-то любил лепить деревья, кто-то — дома. Особенной популярностью пользовались женская фигура и лицо.
 Конрад любил лепить мужское тело. Лоуренс сразу определил его в нетрадиционный лагерь, как только узнал об этом — да и ещё до школы отец всегда смеялся над ним и краснел, когда кто-то видел, что его сын лепил.
 Но для Конрада красота мужского тела была абстрактной, оторванной от сексуальных подтекстов. Когда он работал, перед глазами его стояли фотографии скульптур Донателло и Микеланджело, где каждая чёрточка дышала жизнью и особой, естественной красотой.
 Так и его фигуры обычно являли собой воплощённую в глине плоть. Глаз Конрада сам собой подмечал каждый нюанс, строение мускулов, изгиб пальцев или рук… Если линия не запоминалась сама собой, то иногда он ловил себя на том, что пальцами обрисовывает в воздухе зацепивший его внимание предмет, силясь запомнить его так.
 Сейчас же скульптуры его всё сильнее уходили в абстракцию. Он то и дело ловил себя на мысли, что не может изобразить того, что вертится у него в голове, потому что оно не имеет плоти.
 — Импрессионизм — это что-то новое для тебя, — замечал Огилви, глядя на то, что он сотворил, но Конрад лишь вздыхал.
 — Я знаю. И абсолютно к этому не стремлюсь.