Манекен за столом (СИ)

Гости без конца лицемерят, никому не доверяют. Как же они договариваются между собой? И тут я оказывался в тупике. Как договориться без обмана.
Как это мать сказала — стать настоящим человеком. Или не так? Встать прочно на ноги. Я почувствовал, как начинаю закипать. Человека ведут по жизни, как марионетку.
Я хорошо понял это. Вы, подумал я с вызовом, кукловоды. Кашлял я на вас. Я почувствовал себя самим собой. Я сел за стол. Тихо вечерело.
За окном завели свой оглушительный стрекот насекомые. Послышался длинный переливчатый свист, потом ещё и ещё, как удары бича. Я не замечал его поначалу, потом вскинул голову.
Я задумчиво сидел и смотрел в окно, пока в нём не появился Лагуна, чёрным силуэтом.
— Сидишь? — сказал он зловеще, повернул голову и сообщил кому-то рядом. — Сидит. Я свищу, а он расселся.
— Допустим, сижу, — сказал я. — А ты чего шумишь?
— Я надрываюсь, а он даже не соизволит… — начал Лагуна, но тут в проёме окна появилась маленькая рука и дёрнула его за локоть. Это была Мимика.
— Он уже набрался, — сказала она мне. — Добрый вечер. Я говорила ему, потерпи.
— А не хочу я терпеть, — сказал Лагуна с гонором. — Надоело! Пик, пошли, — требовательно сказал он.
— Идём, — сказал я и шагнул через подоконник.
Лагуну шатало. Шатало его здорово. Он потянулся и чмокнул Мимику в щеку.
— Ух, как я тебя люблю, — сказал он.
Мимика ничего не сказала.
На углу Лагуна не избежал столкновения с ябедой. Ябеда остановился и сказал:
— Места мало?
— Нечаянно, — сказал я.
— Не твоя забота, — сказал Лагуна ему.
— Молчал бы, пьяница — сказал ябеда. — Толкается, и ещё недоволен.
— В чём дело? — спросил я, начиная злиться. — Вам объяснили про неловкость. Идите своей дорогой.
Лагуна сказал Мимике: «А ну, отпусти!» и быстро, почти не шатаясь, подошёл к ябеде и сразу швырнул его. Тот согнулся и опал на спину, держась за живот от смеха. Я схватил Лагуну за плечи.
— Что ты делаешь? — сказал я.
Мы пошли, и я вспомнил, что Мимика не проронила ни слова.
— Делать людям нечего, — сказал Лагуна, сплюнув. — Доказывай потом…
Что за дебош, подумал я, он же пьяный был только что. Лагуна заметно помрачнел и ускорил шаг. Мимика шла около него, как тень.
— Куда вы так несётесь? — сказал я.
Я с трудом поспевал за ними. Будто скорость у них — у пары — удвоилась.
Новый кабак «Балласт» был освещен и маяком торчал на холме. Оттуда доносились музыка, и крики, и громкие голоса.
Из открытой двери первого этажа падала полоса яркого света.
Второй этаж, состоящий из выпирающих квадратом стен, тоже был освещен, и в цветных стеклах двигались четкие профили мужчин и женщин. Кабак был просторный, а наверху была терраса, где отдыхали и глядели на океан.
Мы прошли мимо широкой двери, за которой стоял мерный и мощный гул веселья.
Наверх вела лестница. Перила были новенькие, как и всё здесь. Из-за лестницы выходила стойка, здесь находился центральный бар.
Дверь сбоку вдруг распахнулась, и из помещения вынесся оглушительный шум, гам, и несколько вегетарианцев важно проследовало к центральному бару.
— Я желаю здесь! — возгласил один из них.
— Да, там, пожалуй, душновато, — сказал другой.
— Душновато! — сказал третий. — Я вам удивляюсь. К тому же сидеть со всяким сбродом!
С ними были две дамы.
У главного бара было очень чисто и опрятно. Блестел свежевымытый пол, стены и стойка сверкали. Всё убранство помещения было продумано до мелочей. На стенах висели расплывчатые, как было модно, фотографии знаменитостей во весь рост на фоне разных видов.
За стойкой находились сам Штамп.
— Идёмте дальше, — сказал я. — Наверняка наверху кого-нибудь встретим.
— Идёмте, — сказала Мимика.
— Я не против, — сказал Лагуна. — Только давайте здесь пропустим по стаканчику.
Я заказал три коктейля.
— Может, присядете? — вежливо спросил Штамп.
— Мы здесь ненадолго, — сказал я.
— Как, уже уходите? — удивился Штамп. — Так скоро? Вам не понравилось?
— Нет, — сказал я. Я отпил порядочный глоток. — Ты нас не так понял. Мы хотим подняться наверх.
 
— А-а! — облегчённо сказал Штамп. — Обязательно поднимитесь. Уверен, вам понравится.
— А там всё на месте, спускаться не придётся? — сказал Лагуна.
— А разве кто-то спускается? — с чарующей улыбкой сказал Штамп.
Лестница в самом верху вдруг натужно заскрипела и сразу заметно прогнулась. Появились две огромные ноги, переступающие со ступеньки на ступеньку и, глядя, как ноги растут, и как появляется туловище, мы напряглись, гадая, что это за циклоп, а за туловищем появилась голова, пригнутая, чтобы не зацепиться макушкой, и мы увидели Шедевра. Он сразу заметил нас и сказал с улыбкой:
— Вы, аборигены! Где вас носит? Я вас жду, жду…
Он был громаден и казался ещё больше здесь, в помещении, занимая значительную часть его объёма.
— Ах, Шедевр! — сказал я ему снова, как днём на пляже. — До чего ты здоровый!
— Тихо, мелкота! — сказал он, умеряя свой низкий, рыкающий голос, при звуках которого замирало сердце — такой он был грозный, даже когда спокойный.
Все с уважением и со страхом взирали на великана.
— Я оставил свою крошку, — прорычал Шедевр, — чтобы промочить горло.
Бармен сразу понял намёк и быстро смешал коктейль. Шедевр следил за ним одним глазом.
— Расторопный малый, — проговорил он, протягивая ручищу и принимая объёмистый кубок, наполненный до краёв. Он поднёс его ко рту и спокойно сделал несколько больших глотков. — Прилично, — сказал он и обратился к нам: — Здесь получше, чем у Абсурда.
— А ты откуда знаешь? — спросил Лагуна.
— Заходил к нему днём, — сказал Шедевр.
— Он, наверно, очень тебе обрадовался, — предположил я.
— Без ума, — кратко ответил Шедевр, и было ясно, что Абсурд испытал всю гамму человеческих ощущений, кроме радости. — Когда я уходил, гостеприимный хозяин потерял сознание, — сказал Шедевр. Он увидел наше недоумение и пояснил: — Я его пальцем не тронул.
— Нервы сдали, — догадался Лагуна, очень довольный.
— Именно, — сказал Шедевр. Он повернулся, налёг своей массой на стойку и в упор посмотрел на Штампа. — У тебя, надеюсь, нервы покрепче, а, гений?
Штамп льстиво хихикнул. Он заёрзал, как жук, пронзённый гневным немигающим взглядом гиганта в упор и, снова глупо оскалив зубы, хихикнул. По лицу поползли красные пятна. Он вспотел.
Шедевр, не дожидаясь ответа, повернулся к нему спиной и сказал:
— Моя девочка наверху заждалась, наверно. — И он мягким движением опустил осушенный бокал на стойку.
Мы пошли наверх, несколько подавленные.
Это помещение существенно отличалось от того, что осталось под нами. Оно было очень большим.
Везде вкраплены тусклые разноцветные оттенки, подобранные со вкусом. В зале царил растворенный ими полумрак, и в нём были видны очертания низких столиков, разбросанных по всему залу на удачном расстоянии друг от друга, и за каждым столиком сидели и тихо переговаривались.
В дальней части зала звучала стелющаяся мелодия, в которой неподвижно застыли две-три обнявшиеся пары. Музыка текла прямо из стен, из невидимых пор, поверхность стен была своеобразным динамиком.
Шедевр и здесь привлекал всеобщее внимание.
Мимика села на высокий вращающийся стул. Лагуна заказал напитки. Бармен кивнул и стал разливать, а я смотрел на него. Бармен был молодой, красивый. Глаза у него были большие, почти чёрные, с длинными ресницами, нос прямой. Рот великолепного рисунка, с изящно выпяченной нижней губой, гладкой и блестящей, изображал снисходительную скуку.
Это выражение дополнялось глазами, устремлёнными вниз, ровными густыми бровями, высоко поднятыми, отчего на лбу собралось несколько неровных складок. Под гладко выбритым подбородком была посажена бабочка, безукоризненно смотрящаяся на крахмальной белизне сорочки.
 
Глядя на него, я тоже ощутил лёгкую тоску.