Нерушимые обеты (СИ)

С кем и о чем Поля не договаривает.
Гаврила отпускает ее руку и стряхивает свою.
Господи, что она творит…
Саму от себя тошнит, а Поля всё равно продолжает. Идет к двери, прижимается к ней лбом и спрашивает:
– Кто?
– Это Сабина, Поль. Отец тебя ищет. Никита тоже. Я видела, что вы с Гаврилой… – дверь приглушает голос подруги, которая и так старается говорить тихо, но Поля слышит каждое слово.
А ещё чувствует взгляд между лопаток. Он никуда не ушел – остался в коридоре и смотрит. Молчит. Не вмешается. Он просто пропитывается очередной порцией разочарования в ней.
Лицемерной. Жалкой. Совсем не его Полюшки.
– Не выходи сразу. Пять минут хотя бы. Пожалуйста…
Она просит у мужчины, которому минутой ранее отдаться была готова, повернув голову, но смотря в стенку, а не в лицо.
В лицо уже не рискнет.
– Минуту… – говорит Сабе, а сама с ровной спиной, которая не имеет ничего общего с гордостью за себя, идет в ванную.
Включив свет, осматривает экстерьер Полины Дорониной. Стирает салфеткой то, что можно стереть. Поправляет одежду, прическу.
Чувствует себя грязной предательницей.
Не из-за того, что было между ними с Гаврилой. А из-за того, что делает сейчас.
Выходит из номера, больше на него не посмотрев.
Хватает Сабу за руку и тянет, не дав заглянуть внутрь.
Не потому, что не доверяет, а потому что слышит, как там что-то рушится.
Жмурится и ускоряет шаг.
– Вы там… – на осторожный недовопрос подруги реагирует судорожными переводами головы из стороны в сторону.
– Нет.
Тормозит только в лобби, потому что это заставляет сделать Сабина.
Она разворачивает к себе подругу, взглядом-рентгеном пробегается по лицу, шее, плечам, груди, ниже…
– Очень заметно? – Полина спрашивает не своим голосом. Он ломкий и сухой. Она хочет плакать, спрятавшись где-то, а не возвращаться в лицемерный зал.
– Нет. Все хорошо, – заверение Сабы должно бы подарить облегчение, но Полина сглатывает горечь и кивает.
На самом деле, всё ужасно. Катастрофически. Она чувствует себя летящим перпендикулярно земли самолетом.
Ничего больше не говоря, Сабина обнимает ее, прижимает головой к своему плечу. Гладит, успокаивая.
– Бегите, Поль. Они за каждым твоим шагом следят. Если я могу вам помочь – я всё сделаю. Только не играйте снова, это плохо кончится…
Конечно, плохо. Если играть. Но игр больше не будет.
Полина поворачивает голову к темному коридору, из которого совсем недавно вышла.
Чувствует поглаживания по голове и спине. Молчит и смотрит.
Гаврила показывается быстро. Он не стал ждать пять минут.
Выглядит равнодушным. Холодным.
Проходя мимо – уже не смотрит. А она, как дура, провожает взглядом до зала.
Жмурится, когда он в арке задевает плечом человека – её мужа. Того даже в сторону относит. Больно. И обидно. Он трет руку, смотрит вслед, ждет извинений, наверное, а Гавриле…
Гавриле похуй.
  
Глава 25
 
Первым делом, попав в квартиру, Никита громко швыряет ключи на одну из пустых полок.
Даже не разувается, молча идет в сторону кухни, провожаемый тяжелым взглядом жены.
Они молчали всю дорогу. И та тишина, и то, что происходит сейчас – это не усталость, а демонстрация отношения.
Только Полина – не мамочка Никиты, которая побежит следом, дунет в попу, будет заглядывать в глаза и умолять объяснить, как она может загладить вину. Ей глубоко фиолетово, что происходит в воспаленном наркотой и самомнением мозгу мужа. Она тоже зла и тоже на взводе.
Разувается, опускается босыми ногами на пол и движется туда же – на кухню.
Доронин, ожидаемо, топчется у бара.
Он уже набросал в широкий стакан льда и залил его виски.
Опрокинул, выпив в пару глотков. Потом снова налил.
Полину передергивает от его вида. На языке крутится множество оскорбительных слов. Еле удается сдерживаться.
Её тоже сушит, но, в отличие от муженька, выпить хочется просто воды. Поэтому она тоже идет вглубь комнаты, достает стакан и набирает из-под крана. Глотает жадно, чувствуя, как несколько капель скатываются из уголков рта по щекам.
 
Ставит на стол тоже громко, но не чтобы кому-то что-то показать, просто не рассчитала силу. Прижимает ладонь ко рту, отталкивается и собирается выйти, но тормозит посреди кухни, услышав:
– Какого хуя ты меня позоришь?
Никита спрашивает, смотря при этом куда-то вниз – на свои упертые в стол руки, но ясно – адресован вопрос ей. Точно так же ясно, что независимо от её ответа, дальше будет скандал.
Самое время включить мудрость, гибкость, хитрость, но у Полины – совершенно не то настроение.
Она поворачивается к мужу, складывает руки на груди и вздергивает бровь. Смотрит на него – стоящего в неповторимо пафосной позе взведенного до предела страдальца… И абсолютно не разделяет это его возмущение.
– Что, прости? Я тебя позорю? – Полина переспрашивает, будто недослышала. Спокойно следит за движением желваков на лице Никиты. Как он отталкивается от стола, вырастает и делает шаг к ней.
Выставляет руку и тычет пальцем:
– А кто, блять? Кто, блять, перед родителями меня позорит? Кто, блять, рот своей закрыть не может? Просто, блять, закрыть. Сложно, да?
– Так может тебе стоило свой закрыть и не нести херню? – Никита реагирует на ответы Полины в том же тоне вспышками ярости. Полина видит их в глазах, но опять же не испытывает страха, хотя уже пора. – Ты знаешь, что я не беременна. Зачем ты делаешь вид…
– Да потому что от меня, блять, ждут!!! – Никита уже кричит. Его глаза расширяются. Градус злости возрастает. Вероятно, в его крови бурлит не только безобидное шампанское, но и кое-что покрепче. Точно алкоголь, возможно и дурь тоже. Полина не бегала за ним в туалет, когда муж отлучался.
– Потому что это не тебе вот сюда капают… – он бьет себя по темечку пальцами. Типа его заебали намеки на внуков.
Только Полине его не жаль. Её вот муж заебал, но она же как-то держится…
– Внуков им подавай. Тебе блять так сложно, что ли? Твои же тоже заебывают…
Он ерничает, вспоминая Полиных отца с матерью, но этот аргумент не работает.
– А у моих уже семь лет мог быть внук. Представляешь?
Конечно же, Полина с Никитой раньше никогда об этом не говорили. Доносили ли информацию до него, Полина не интересовалась. Но сейчас, по выражению лица, видит, что нет.
Оно вытягивается, он удивлен. Никита выглядит даже комично, немного напоминает барана. Над этим можно было бы посмеяться, но Поля находит свое извращенное удовольствие в другом – погружать мужа в правду еще глубже.
– Я влюбилась в парня, который устроился к отцу водителем. Безумно его любила. Просто безумно. Он был моим первым. Он навсегда остался лучшим. Забеременела от него, отец о нас узнал. Закрыл меня дома, его – в каком-то вонючем подвале. Соврал, что я рожу урода. Ложью заставил согласиться на аборт. Так что он убил свой шанс на внука, а от тебя я рожать не стану. Лучше сдохну, чем…
– Вот сука…
Никита перебивает, делает несколько шагов к Полине и больно сжимает плечи. Снова до синяков.
Тянет вверх, заставляя подняться на носочки и запрокинуть голову.
Блуждает взглядом по её лицу, пытается разобраться – пиздит или правду говорит.
Полина же непроизвольно улыбается. Потому что правду. И потому что приятно макать в неё Доронина.
Да, зайчик. Всё так. Тебе подсунули совсем порченную. Под какого-то водителя она – с радостью. А ты рожей не вышел.
– Забыли тебя предупредить? Черт, как неловко-то... – её полное сарказма замечание и цоканье языком с неправдоподобным сожалением привлекает внимание Никиты к глазам. Он смотрит в них и снова источает злость.
Они так же близки, как в темном номере с Гаврилой. Между ними тоже коктейль чувств. Но этот – такой тошнотворный…
– Что это за мудак? – Никита – прямо-таки мастер перевода тем. На её вопрос он не реагирует, а свой задает, чем вызывает у Поли новую улыбку.