Нерушимые обеты (СИ)

Постоит с ним. Пропитается убийственно сладким ядом их запретных чувств. Вернется туда, где так противно находиться…
Руки Гаврилы съезжают с талии вниз на бедра, сначала сжимают, а потом он пальцами начинает собирать скользкую ткань платья. По Полиным ногам пробегается щекотка, у нее дыхание перехватывает. Она сильнее упирается лбом и сжимает плечи руками.
Сердце в висках. Им всё это нельзя…
Гаврила же целует в висок и шепчет на ухо:
– Полька-Полька-Полька… Полька моя… Моя же, Полька… – это не вопрос, а утверждение, с которым невозможно спорить. Конечно, его. Только бежит так, что сверкают пятки.
Но сейчас её побег откладывают движения его пальцев. Гаврила накрывает её ягодицы и мнет. Это чуточку больно, но совершенно не страшно.
Совсем не так, как с ненавистным мужем.
– Полюшка моя… – обращение звучит слишком нежно. У Поли сжимается горло. Очень хочется плакать. Он не заслуживает тех страданий, на которые она его обрекает. Вот бы он её разлюбил по щелчку пальцев… Только хватит ли смелости щелкнуть? – Ну что ты делаешь, а? За что ты меня убиваешь?
Поля знает, что убивает, а всё равно мотает головой, отрицая очевидное. Дальше – выныривает. Вдыхает так жадно, будто правда за всё это время не сделала ни одного вдоха. Находит его губы, ползет ладонями к затылку и тянет на себя.
Лучше целовать, чем разговаривать. Очень хочется.
Их языки сплетаются, а кажется, что души.
Полина несильно бьется затылком о стену. Гаврила берет, что дают, не стесняясь своей жадности.
Мнет тело и целует-целует-целует. Каждый их раз – как последний.
В нем слишком много чувств, они мешаются и мешают. Он снова её любит и ненавидит. Хочет только любить, но не выходит.
– Не могу на них смотреть рядом с тобой… Как на икону мне плюют… – Гаврила признается, оторвавшись от губ и упершись своим лбом в её.
От него волнами исходит злость. Полина ему ничего не противопоставит, он в разы сильнее Никиты, который мутузит её, как тряпку, но Гаврилу она не боится.
Боится только, что остановить не сможет.
Он же сейчас в зал вернется – такой же… Он же рано или поздно не сдержится…
– Я их убить хочу… Всех, блять, убить…
От признания Гаврилы даже немного тошнит. Потому что это правда. Он хочет.
И потому что в этом всем её вина – она раскрутила весь этот водоворот. В нем все всех ненавидят до слепоты. И готовы все на всё.
– Смирись, пожалуйста… Так лучше будет всем… – Полина уже даже не просит, а умоляет, сжимая мужские щеки и заглядывая в блестящие абсолютным отчаянием глаза.
– Мне не будет, – но Гаврила привычно, как мальчик, идет в отказ.
– Тебе нельзя глупости делать, у тебя обязательства перед Костей.
Гордеев – это последний аргумент Полины. Долг перед другом – одна из важнейших для Гаврилы ценностей. Он слов на ветер не бросает. Поклявшись раз – до гроба будет предан.
Это применимо и к их клятвам. И это делает больнее.
Для него их обеты – нерушимы, сколько бы раз Полина от них ни отказалась.
– Я уже тебя выбрал, Поль. Какой ещё экзамен сдать? Звезду с неба? Мир к ногам? Что мне сделать, чтобы ты одумалась?
– Смириться, – Полина просит, а Гаврила люто, преодолевая её попытки помешать, головой из стороны в сторону.
– Это – нет. Ещё варианты.
* * *
Он будет отметать все ее варианты. Будет видеть и думать, как бы украсть. Поэтому им лучше не видеться. Поэтому ей нельзя было соглашаться сюда приходить.
Спорить с ним Полина не станет – бессмысленно. Так же, как и его попытки убедить в глупости собственного поведения ее.
Она знает, что со стороны всё кажется глупым. Но это не влияет на принятые решения.
Ей просто хочется, раз уж они вместе, раз уж он так близко, немножечко зайти за грань.
Она смотрит Гавриле в глаза и гладит щеки. Там, в зале, они казались гладко выбритыми. Сейчас, в темном номере, она чувствует кожей легкие покалывания.
А еще она чувствует болезненные сжатия на ягодицах и упирающийся в живот горячий пах.
Он ее хотел, хочет и всегда будет хотеть. Она его тоже. Очень сильно. Но секса здесь у них не будет.
 
У них, наверное, вообще уже никогда не будет секса. Полина Гаврилу вот таким – шлюшьим, под носом у другого мужа, к которому непременно вернется, – больше не унизит.
Но и оттолкнуть его так просто не получается.
Она приподнимается на носочки и тянется к мужским губам. Прижимается осторожно, нежно… Фокусирует взгляд на них же, оторвавшись.
Она его так сильно любит, что грудь разрывает на клочья. Каждую клеточку. Каждую его точечку.
Снова тянется и так же целует. Гаврила недолго остается настороженным, а потом опять перехватывает инициативу. Давит на ее губы своими. Раскрывает. Хочет глубоко. Полина должна отказать, но не может.
Дает себе последнюю минуту – клянется в голове, что дальше оттолкнет.
Но почти сразу перестает считать секунды, их снова затягивает в водоворот. Они целуются, как дорвавшиеся друг до друга подростки. Гаврила позволяет немного скатиться по ягодице шелку, убирая руку. Сгоняет с её плеча бретельку, оголяет беззащитную грудь. Сжимает ее, горбится и вбирает губами сосок.
Полина не сдерживает полный удовольствия стон. Запрокидывает голову, ударяясь о стену, и уже под веками закатывает глаза.
Стоит Гавриле оторваться и снова найти её губы, подставляет рот для поцелуев. Чувствует и другую руку тоже на своей груди, пусть и через ткань.
– Полька… Доверься… Ну Полька… Ммм? – Гаврила мучает ее ласками, приправляя их слишком заманчивыми просьбами.
Полин максимум – просто молчать и оттягивать момент расставания. Она уже не считает ни минуты, ни секунды. Просто ловит их, давая себе же клятву на каждой, что эта – последняя.
Замирает вместе с Гаврилой, услышав резкий звук.
Это стук в номер.
Руки Гаврилы замирают, Полина уворачивается от губ и немного отстраняется. Смотрит в его лицо.
Сама боится, а он – вообще нет.
У нее колени моментально ватные и мысли о самом плохом, а он будто шанс получил.
– Нет, – Полина шепчет, осознав, что он правда это так воспринимает. Если там – за дверью – её муж… Гаврила возможность не упустит. Ему похуй на скандалы. Ему похуй, что это очередное унижение её отца.
Ей тоже похуй на отца и Никиту, но на Гаврилу-то нет.
Он снимает с её тела руки, делает шаг назад. Хочет открыть.
Но Полина не даст. В лепешку расшибется, но не даст.
Мужчина разворачивается и шагает к двери, Поля хватает его за запястье, больно впиваясь.
Стук повторяется. Он громкий и уверенный. Это совершенно точно не случайность.
– Нет, – и Полина тоже повторяется. Снова шепотом, но уже настойчивей.
Гаврила оглядывается, едет взглядом по ее лицу вниз. Платье не поправлено. Помада наверняка размазана.
Полина знает – их сейчас бросает в одну и ту же точку сладко-горького прошлого. Когда-то давно она не позволила Гавриле выйти к Марьяну, который поливал её грязью. Это сошло ему с рук. Это адски задело гордость Гаврилы.
С тех пор она долго верила, что с ней так нельзя. А потом оказалось – всё можно. Всё и всем. Она позволяет.
Тогда Гаврила готов был от нее отказаться. Наверное, так всем было бы лучше. Ей ещё тогда не стоило к нему приходить и просить о шансе. Она пришла, но, как показывает жизнь, не изменилась.
Они смотрят друг на друга и всё понимают. В Гавриле расцветает горечь. Она кривит лицо. И пусть Полине больно, хочется верить, что так будет лучше.
В дверь снова стучат, она отпускает руку мужчины и поправляет одежду.
– Не смей, – на её приказ Гаврила реагирует усмешкой, полной сарказма.
Позволяет себя обойти, но всё равно придерживает за локоть, склоняется к уху:
– Предлагаешь мне в окно выйти снова?
От его тона у Полины по спине идет мороз. Она сама виновата, но его холодность всё равно ранит.
– Хотя бы уйди в спальню, я не хочу объясняться…