Нерушимые обеты (СИ)

Поймав момент, когда в уборной – никого, Гаврила выглядывает в темный коридор с пульсирующим светом, закрывает нужник на замок.
Катастрофы не случится. Чуть-чуть подождут.
А он тут пока наедине побеседует.
Первое понимание приходит к Гавриле и бьет злостью по вискам вместе со звуками. К сожалению, это не пердеж. Это затяжки кокса через нос. После них Доронин еще какое-то время остается в кабинке. Ждет эффекта, выдыхает, тихо ржет...
Гаврила помнит все эти ощущения. Помнит и ненавидит.
Выйдя, муж Полины ведет себя так, будто ему похер на мир, а миру на него. И это почти так. Только его «почти» делает вид, что моет руки под соседним смесителем.
В одну длинную раковину стекает вода с кожи Доронина и Гаврилы. Мешается и убегает в слив.
Никита стряхивает, тянется за бумажным полотенцем. Гаврила тоже – со своей стороны.
Движение Доронина можно перехватить, но Гаврила ждет, когда он подойдет к двери, дернет ручку, произнесет:
– Не понял…
Дернет еще раз. И еще…
Бухой и вдохнувший легкости.
Смотрит на двери, как баран на новые ворота, по-дебильному дергает и дергает.
Гаврила же, пытаясь хотя бы немного контролировать злость, подходит сзади. Бьет по плечу, следит, как Доронин, дернувшись, оборачивается.
Его зрачки – микроскопические точки. Белки увиты красной сеточкой. От него несет алкоголем, но блевать Гавриле хочется не поэтому.
Когда-то его подсадили на жесткую наркоту. Ему повезло – смог слезть, потому что врожденной склонности к зависимостям не было, но та самая наркота столько горя сотворила, так его изуродовала, что теперь – на всю жизнь отторжение. И слава богу.
Но её, сука, отец… Её, тварь такая, отец… Пять минут назад казалось, что хуже быть не может, но вот оно – хуже. Стоит и смотрит, быковать готовится…
– Это ты, блять, закрыл? – язык ворочается плохо. Хуй пойми, как собирается хером орудовать. Домой добраться там… К жене…
– Предупредить хочу… – Гавриле вроде бы понятно, что разговоры сейчас бессмысленны, но в радость будет даже просто повод получить, чтобы в морду заехать.
Хотя разве ж нужен какой-то повод? Он же есть уже.
– Ты кто вообще? – Доронин продолжает изображать барана. Гаврилу – тошнить от вида Полининого мужа.
Он внимательно смотрит, чтобы убедиться на все сто – под кайфом. Сука.
– Полине плохо сделаешь – сдохнешь.
На угрозу мужчина реагирует смехом. Его проблема. Сам виноват.
Убеждать Гаврила не собирается. Не его проеб, что в отличие от самого, Доронин не потрудился узнать, с кем имеет дело. Что идет в комплекте с богатенькой женой.
– Какой нахуй Полине? Она Марго вроде… Или Марина… – Он реально пытается вспомнить имя. Хмурится и трет лоб. Бубнит что-то себе под нос.
Это так отвратительно, что даже к горлу подкатывает.
– Жену позорить не смей. Напился как свинья, на руки шалаву посадил…
Гавриле ничуть не лучше от мыслей, что этот же вечер они могли бы провести вдвоем, но когда Полине вот так в лицо плюют – это как ему плюют. Дебил он, да, но вот такой уж…
Деревенщина. Три класса.
А городской и наверняка с люксовым высшим ржет почему-то…
Теряет равновесие, падает спиной на дверь и смотрит на Гаврилу.
Ему похуй на угрозы, он их не воспринимает. Блуждает мутным взглядом по явно неизвестному лицу, улыбается пьяно…
– А я потому может и напился, что жена у меня…
Дальше будет оскорбление. Но оскорбления не будет.
Гаврила вдавливает в дверь еще и плечи.
Это говно пьет и нюхает. Может сдохнет просто? Хорошо было бы…
О стыде за мысли и речи быть не может. Не все люди заслуживают жить, Гаврила давно понял. От этой собаки в мире точно больше зла, чем пользы.
Гаврила склоняется и говорит тихо прямо на ухо. Может так в мозгу отложится. Если нет – он повторит.
– Веди себя образцово, понял меня? Волос с её головы упадет, слезку из-за тебя пустит, слухи о ней из-за тебя пойдут – яйца отрежу. Это для начала. Понял меня? Услышал?
Он-то услышал, но слушать явно не хочет.
Толкает в плечи, но результата не имеет.
Гаврила сам отщелкивает замок, двигает ублюдка в сторону и стряхивает руки. Только зря, блин, мыл.
 
– Сегодня чтоб домой не являлся. Проспишься – тогда можешь ей на глаза показаться.
Эту угрозу произносит, сжимая щеки и заставляя смотреть себе в лицо.
Ощущения – мерзкие. Злость на всех. Катастрофическая.
– Ты кто вообще, черт?
– Заразишь её чем-то или расстроишь – сдохнешь в муках. Понял?
– Ты кто, блять? Спрашиваю…
– Молись, чтоб повода ближе познакомиться не было.
* * *
Полина заходит в кондитерскую, крутит головой в поиске нужного столика.
Увидев профиль красавицы-Сабы, которая задумчиво смотрит в окно, придерживая пальцами соломинку, направляется в её сторону, лавируя между столиками.
Она игнорировала подругу долго. Сколько могла. Хотела бы дольше просто потому что говорить не готова, но Сабина не позволила. Стребовала встречу в удобное для Поли время и в удобном для Поли же месте, иначе заявится к ней сама в тот момент, который посчитает нужным.
Подобного Полина позволить не могла. Поэтому сегодня. Поэтому в пахнущей корицей и ванилью кондитерской.
Не её, конечно же. О своей мечте она забыла. Ей не нужны больше цели и свет в конце тоннеля. Ее тоннель ведет прямехонько в ад. Она уверено спускается.
– Привет, – здоровается с Сабиной, заставая подругу врасплох.
Саба чуть дергается, оглядываясь. Наверное хочет первым делом рассмотреть Полю, но она не дает особенно. Клюет поцелуем в щеку, садится напротив и утыкается взглядом в меню.
Есть не хочет, но делает вид, что выбор десерта крайне важен.
Чувствует на себе внимательный взгляд, злится, но старается успокоиться.
Её не нужно сейчас жалеть. И на искренний разговор желательно не выводить.
– Как дела, Поль? – Саба спрашивает, когда Полина откладывает меню, сделав заказ.
Она не может долго смотреть никому в глаза, поэтому только на секунду пересекается взглядом с Сабиной и уводит свой чуть в сторону от лица.
– Всё хорошо, а у тебя? – врет, улыбается, средненько отыгрывая легкость.
Сабу таким, конечно же, не проведешь. Её наполненный пониманием и просьбой открыться взгляд пробирается под кожу.
С ней почти так же больно, как с Гаврилой. Они – два чистых человека, которых Полине не хочется марать собой. Ей больно, что жизнь подкинули им именно бракованную Полюшку.
– Что с губой, Поль? – Полина непроизвольно тянется к лицу, и тут же мысленно называет себя идиоткой.
– Ничего. Треснула. Холодно.
Почти все следы их последней "беседы" с мужем сошли, как и следы их с Гаврилой отчаянной телесной любви. Осталась только запекшаяся разбитая губа. И Саба – первый человек, которого она вообще заинтересовала.
– Витамины пью, – Полина снова улыбается и ненадолго фиксирует взгляд на глазах Сабины. Подруга хмурится, сжимает свои губы.
– Зачем ты это сделала, Поля? Зачем ты за него замуж вышла? Он тебя насилует?
– Нет, – в ответ не приходится врать, что приятно. Пока не насилует. Боится остаться без яиц. – Это мой выбор, я не должна за него отчитываться…
Сабина не заслужила, чтобы с ней так грубо, но Полина произносит, чтобы потом сожалеть, ненавидеть себя за жестокость к тем, кто искренне любит, ещё сильнее.
И Сабине, и Гавриле лучше всего как можно быстрее в ней разочароваться.
– Твой ублюдок не просыхает, знаешь? Его вечно в клубах и рестах ловят с какими-то телками. Он даже не пытается делать вид, что женат и верен. Вот это всё – твой выбор? Чтоб тебя бил, а других трахал? – Сабина злится и её злость пробивается в тоне и словах.
Полине проглотить бы, потому что всё сказанное – чистая правда. Но что поменяет её признание?
– Не придумывай, Саба. И дальше не неси. Услышала меня? – Полина то ли просит, то ли уже приказывает. Смотрит в глаза, в которых всполохами настоящее пламя. Видит, что губы Сабины сжимаются еще сильнее.