Истории замка Айюэбао
Куколка смутно чувствовала, что весь этот разговор имеет конкретное направление, у него есть лейтмотив и определённый фокус. Но она никак не могла взять в толк, что на уме у этого человека, что его тревожит, что он никак не может забыть. Рано или поздно ответы на эти вопросы станут очевидны, нужно только набраться терпения и ждать. Чтобы больше не слушать сплошные вздохи и сетования, она решила сменить тему и задала конкретный вопрос: когда выйдут в свет его мемуары? Работа над ними полностью завершилась или ещё есть, чем их дополнить?
Чуньюй Баоцэ задумался, а потом ответил:
— Может, ещё когда-нибудь дополню. Я думаю, это будет трёхтомник. Кстати, милая, как считаешь, какое имя ему лучше дать?
Куколка, уже нарисовавшая себе в воображении три книжных тома в кожаных переплётах, ответила:
— Так и назовите — «Мемуары»! Уже само это слово взволновало меня, на ум пришла строчка из стихотворения: «Мне припомнились дни отдалённой весны»[19].
Чуньюй Баоцэ хмыкнул:
— Я пока ещё не в том возрасте, мой возраст другой — «Мне припомнились дни постоянных страдальческих стонов».
Пока они разговаривали, постучалась и вошла начальница смены Застёжка и доложила, что хозяина хочет видеть генеральный директор Подтяжкин и сейчас он в Восточном зале.
— Тогда так и сделаем, — подытожил Чуньюй Баоцэ, обращаясь к Куколке, и вышел следом за Застёжкой.
Пока Застёжка шла впереди него, он успел рассмотреть её зад и счёл его огромным. И как начальнице смены управиться с хозяйственными делами и с подчинёнными, с такой-то неповоротливой тушей? Он нагнал её и сказал:
— Эй, послушай, сделай-ка задницу свою чуть поменьше.
Лицо Застёжки залила краска стыда, на лице было написано полное непонимание.
— Я говорю, похудеть бы тебе не мешало.
Всё время, пока они поднимались в лифте, Застёжка, закусив нижнюю губу, не смела поднять головы. Подтяжкин уже ждал их у лифта, растопырив пальцы, унизанные кольцами из бирюзы, и раскрыв рот, как старый пёс, страдающий одышкой. Чуньюй Баоцэ махнул ему рукой, и они вместе вошли в Восточный зал. Застёжка послала за чаем.
Подтяжкин положил свой пухлый портфель из чёрной кожи на чайный столик, а затем протёр очки. Приходя сюда, он всегда совершал один и тот же набор движений, производя впечатление чрезвычайно занятого человека. Чуньюй Баоцэ, внимательно наблюдая за ним, заметил, что щетина у него больше чем наполовину поседела, а на мясистом носу появилось несколько поперечных складок, какие можно увидеть разве что на хоботе у слона. Он прервал внука, который судорожно искал материалы в портфеле:
— Докладывай.
Однако Подтяжкин продолжал поиски:
— Нет, я хотел вам показать один утверждённый документ.
— Что за утверждённый документ?
Наконец Подтяжкин отыскал нужную бумагу и придвинул её вместе со стопкой материалов к хозяину. Тот пробежал их глазами и понял, что это план корпорации по развитию нескольких прибрежных деревень; там была целая подборка многократно исправленных проектов, а рядом лежал отдельный лист бумаги с печатным текстом: «Резолюция руководства». Он невольно стал серьёзным, поднёс бумагу к лицу и внимательно рассмотрел.
— Вы, может быть, не верите? Но это и вправду его подпись! — хихикая, отметил Подтяжкин.
Конечно, Чуньюй Баоцэ верил, он прекрасно знал почерк этого человека. Но он и не представлял себе, что всё столь быстро устроится и проект удастся продвинуть до такой стадии.
— Слов в документе немного, а выражения-то какие: «назидательный пример в процессе урбанизации», «пример», вы поглядите! — разъяснял Подтяжкин, тыча в бумагу пухлыми пальцами.
Чуньюй Баоцэ перевернул бумагу лицом вниз и спросил:
— А в городе как на это смотрят?
— С ними легко договориться. Некоторые питают к У Шаюаню особое расположение, поскольку он изменил бедную деревню. Дальше всё просто, им пора поторопиться с исполнением, перейти к конкретной реализации. Что до нас, то мы немедленно озвучим свою позицию, что мы «берём всю ответственность на себя» и «доброе дело готовы выполнить должным образом».
Чуньюй Баоцэ не выказал никакого поощрения сияющему от радости генеральному директору, лишь подумал: «Внук-то мой за столько лет учёбы вон как выучился, умеет говорить шаблонными фразами, умеет стащить то, что плохо лежит, и обратить силу противника против него самого». Предстояли большие хлопоты, но сам он появится только в ключевой момент, вся эта деятельность ему уже приелась. Ему хотелось отправиться в ту рыбацкую деревушку, побродить по ней, посидеть в сельском кабачке, потягивая старое вино. Он понимал, что, как бы ему ни хотелось, осуществить это будет не так-то легко. Однако в любом случае жребий брошен, назад дороги нет, и сейчас всё зависит только от скорости работы. Он считал, что ему не стоит вмешиваться в этот процесс, поскольку ни сидящий перед ним директор, ни его подчинённые не отличаются терпением: как только попадается благоприятное дело, они устремляются вперёд на всех парах, словно гонят осла вниз по склону, и не жалко им, если один-два ишака упадут и расшибутся насмерть. Однако сейчас хозяину хотелось выкроить минутку на праздную болтовню, и он спросил о Колодкине:
— Ты же распорядился, чтобы они нашли информацию о тех двоих? Я уже заждался.
Подтяжкин улыбнулся:
— Спрашиваете! Это не составило труда. Людям в секретариате всё равно нечем заняться, так что, как только они получили задание, сразу же к нему приступили. Они очень много выяснили: наконец стала вырисовываться стройная история, у которой есть начало и конец. Очкастый всё записал, а Колодкин прочёл, отредактировал и завизировал, напечатал четвёртым шрифтом, и вот текст уже у вас. Я понимаю, что для работы это необходимо: знай противника и знай себя, и будешь непобедим.
3
Конверт с иероглифом «Секретно» лёг на стол в мансарде штаб-квартиры. Чуньюй Баоцэ взвесил свёрток в руке и ощутил его массу. Это была печатная рукопись, выправленная Колодкиным и его командой. Он сгорал от любопытства, но вскрывать конверт не спешил. Рукопись получилась неожиданно толстой. Подтяжкин много и детально рассказывал ему о Цзитаньцзяо и об этих двоих — У Шаюане с Оу Толань, но он думал, что в печатном виде вся эта история составит не больше нескольких тысяч знаков, теперь же его глазам предстала рукопись аж на тридцать тысяч иероглифов! Эти ребята всё больше осваиваются с писательским ремеслом, и профессиональная болезнь прогрессирует с каждым днём. Чуньюй Баоцэ тянул время; он выпил чаю, а затем сунул в зубы сигару и, взяв в охапку конверт, развалился на удобном диване. Больше всего его удивило, что напечатано всё было на светло-розовой бумаге, как будто надушённой и издающей лёгкий аромат роз. В попытках угодить хозяину команда приложила все силы, но перестаралась.
Что касается подробных и достоверных сведений об историческом развитии, географических особенностях, демографической ситуации и экономической статистике всей деревни, то здесь не было ничего нового. В употреблении шаблонов они были мастера: среди слов и строк так и сквозил отвратительный душок бюрократического слога. К счастью, в данном случае всё это писалось не от имени председателя совета директоров, так что не нужно было напрягаться в поисках недочётов и придираться. Однако и цвет, и запах этой стопки бумаг настораживал. Сперва шло общее введение, но вскоре авторы переходили к описанию конкретных событий. Начиналось всё с повествования о предках главы деревни У в трёх поколениях, а далее внимание сосредоточивалось на самом У Шаюане: были указаны его рост и вес, полученное образование, успеваемость в начальной и неполной средней школе, уровень интеллекта, заболевания в подростковом возрасте — всё было запротоколировано пункт за пунктом. Чуньюй Баоцэ заинтересовался. По худощавому телосложению господина У автор этих заметок определил, что у того слабые селезёнка и желудок: люди, родившиеся у моря, привыкли питаться холодными морепродуктами, из-за чего из организма выходит много газа, который почти не компенсируется, — что называется, «прямая кишка как у утки», потому он не может располнеть. Его брак и семейная жизнь были расписаны во всех подробностях, включая сравнение финансового состояния мужа и жены, дату знакомства, инициатора отношений и использование услуг свахи — в записях воскрешалась каждая деталь. Супруга — единственная дочь местной ткачихи. Не знавшая ни бед, ни лишений, девочка росла избалованной, с изящным, прелестным личиком, белой кожей — настолько нежной, что стоило ей пройтись по горячему песку, как стопы краснели и обретали цвет батата, — в общем, очаровательное создание. У Шаюань, воспылав к ней небывалой страстью, преследовал её днём и ночью, так что их связь едва не обернулась внебрачным потомством. Как водится, одна крайность сменяется другой, и даже за несколько лет брака у них так и не родилось ни сына, ни дочери, что очень их огорчало. Из-за отсутствия этого высшего выражения супружеской любви их отношениям недоставало опоры, и при малейшем дуновении ветра они грозились рассыпаться на части. Тем временем армия и народ объединились в поисках врагов, и Цзитаньцзяо представляла собой образцовую поддержку для армии. На морских островах служил младший лейтенант гарнизона, бледный как смерть. Как-то раз он оказался проездом в той деревне, весело болтал, шутил и хорошо поладил с местными. Он положил глаз на хорошенькую жену У Шаюаня. Они общались взглядами, но не говорили друг с другом, и никто не ожидал, что однажды в январе, глубокой ветреной ночью, они сбегут на лодке. С тех пор в жизни покинутого У наступила чёрная полоса, он вечно был мрачнее тучи. Но нет худа без добра: погрузившись в пучину печали, оставшись без женского тепла и ласки, он сосредоточил всю свою энергию на делах деревни и посвятил им следующие десять с лишним лет своей жизни; он трудился добросовестно, не покладая рук, чтобы избавить деревню от нищеты, чем растрогал всех своих односельчан. Так он и сделался главой деревни.