Моя ревность тебя погубит (СИ)

Когда она останавливается на последней ступеньке, я обхватываю её за талию и приподнимаю в воздухе. К моему сожалению, она всё ещё вздрагивает от моего прикосновения — не так сильно, как вчера, но её тело всё ещё напряжено и зажато.
— Это я, Полина. Ни один мужчина больше никогда не посмеет дотронуться до тебя.
Одной рукой я удерживаю её за талию, прижимая её тело к своему обнажённому торсу. Другой рукой я обхватываю её за затылок и чуть наклоняю в сторону своего лица, чтобы поцеловать. Полина не сопротивляется и открывает для меня свои губы, когда я впиваюсь в них. Даже несмотря на моё дикое желание беспрерывно целовать её, я могу поклясться, что ей некомфортно. Её выдаёт дыхание, глубокий вдох, заторможенность в действиях. За все одиннадцать месяцев нашего знакомства я изучал её робость, смущённость, стеснение. Я влюблён в любое проявление её личности, во все её эмоции, но я работал над тем, чтобы она не зажималась рядом со мной.
Сейчас всё хуже, чем было — она боится моих поцелуев, вздрагивает от прикосновений. Я знаю, что это защитная реакция её мозга — и боится она не меня, а тех ублюдков, оставивших в её психике след.
Поставив Полину на тёплый пол, я приподнимаю её подбородок большим и указательным пальцами.
— Я надеюсь, ты голодна. Потому что твой любимый завтрак готов.
— Стас, я не хочу, чтобы из-за меня ты пропускал работу.
— Все мои подчинённые будут очень рады, поработав один день без меня.
Услышав это, она улыбается и садится за стол. Мы завтракаем в полной тишине, она сосредоточена на еде, хоть и ест без аппетита. Скорее, просто заставляет себя жевать и проглатывать.
Она смотрит на тарелку без эмоций и почти не моргая, тогда я встаю со стула и подхожу к ней сзади. Кладу ладони ей на плечи, игнорирую очередное вздрагивание и массирую их.
— Скажи мне, что вчера случилось.
Она кладёт вилку на тарелку. Хотя резкий звон говорит о том, что она просто выпадает из её руки. Полина опускает голову, долго колеблется и молчит.
— Почему это так важно?
— Для меня всё важно, принцесса. Каждый твой шаг и каждый твой брошенный взгляд.
Она сидит, всё ещё не поворачиваясь ко мне и не вставая. И у меня складывается ощущение, будто таким образом ей легче со мной разговаривать — когда я не смотрю на неё и не давлю своим жёстким взглядом. Он хоть и мягок по отношению к ней насколько это вообще возможно, но для неё этого недостаточно.
— Твоя мать тебя туда отправила? — спрашиваю я, но на этот раз мой голос действительно звучит жёстко и даже жестоко. Я думал об этом и не видел никакого другого объяснения. Точнее что-то другое могло быть, но мои пазлы усердно складывались именно в такую картину.
— Нет, — чётко отвечает она, но я знаю, что это всего лишь фасад.
Она мне лжёт. И возможно, впервые эта ложь настолько серьёзна. И вообще — она есть. По крайней мере, я не помню других моментов, не говоря о том чёртовом свидании с тем мелким ублюдком. Она сказала, что хотела пойти к нему. Это было абсолютная ложь, но она хотела сделать мне неприятно. Она сказала это, руководствуясь эмоциями и болью, которую я ей причинил.
— Скажи мне правду.
— Я говорю.
— По какой причине тогда ты туда поехала?
— Я подумала, что папа там.
— Ты сама об этом подумала? Или кто-то тебе сказал? — я снова говорю про её мать, отходя на пару шагов назад. — Я узнаю, почему и благодаря кому ты там оказалась. И если я узнаю это не от тебя, то будет намного хуже.
Когда я иду к холодильнику и достаю график со свежевыжатым соком, она чуть отодвигается на своём стуле, а затем встаёт из-за стола.
— Спасибо, — она игнорирует все мои сказанные до этого момента слова. — Было очень вкусно.
Её маленькая фигурка быстрым шагом подходит к лестнице и убегает наверх.
Каким бы её травмирующий опыт ни был, она всё равно остаётся неопытной и слишком юной. Ей легче убежать от вопроса или проблемы, чем обговорить её и решить.
Но мне не нужно, чтобы она что-то решала. Я всё сделаю сам и позабочусь о ней. Поставив графин на стол, я отправлюсь вслед за ней и пройдя нашу спальню, сразу же отправлюсь в её студию. Почему-то я уверен, что она сейчас там — так и есть.
 
Она стоит возле окна, наблюдая за видом в сад и пасмурной погодой снаружи. В своей шёлковой, недозрдящей до коленей ночнушке она выглядит слишком великолепно. Будто она не в ночнушке, а в коротком платье, длину которого я не хочу видеть на ней вне дома.
Она не оборачивается, когда я даю о себе знать и подхожу к ней совсем вплотную.
— Не убегай от меня.
— Я не убегаю.
— Я напугал тебя?
— Нет.
Несмотря на эти слова, она стоит передо мной совершенно уязвима, как и всегда.
— Я просто не хочу, чтобы ты вмешивался в это.
— Я вмешиваюсь во всё, что касается тебя.
— Но не в мою семью.
— Я — твоя семья, Полина, — я обхватываю ладони её горящие щёки. Она краснеет, когда дело касается её семьи — а именно, её матери. — Я твой мужчина и твоя семья, повтори это.
— Ты мой мужчина, — медленно проговаривает она, словно пробуя на вкус слова или дразня меня, а может и всё вместе. — И ты моя семья.
— Я, и никто другой. Поэтому я хочу, чтобы твои проблемы, заботы, страхи, печали, переживания — чтобы всё это стало моим.
— Ты и так забрал все мои заботы, страхи и проблемы.
— Я забрал недостаточно.
— Когда-нибудь ты устанешь забирать всё это, — в её голосе слышна обречённость, что убивает меня. Потому что даже она не может понять, что значит для меня. Я не могу описать это словами даже у себя в голове. Я могу описать это лишь придуманными ситуациями.
Сейчас она со мной по своему желанию. И если она когда-либо захочет уйти, она не уйдёт, это будет лишь иллюзия. Если она влюбится в другого мужчину, я убью его. И так я буду делать всегда, пока она не вернётся.
— Никогда, принцесса. Я никогда не устану от этого.
— Ты лучший мужчина на свете.
Когда она говорит подобное, у меня срывает крышу и учащается сердцебиение, хотя внешне я стараюсь держаться спокойным.
— Мне нужно сделать несколько звонков по работе и мы сможем делать всё, что ты захочешь.
— Даже можем посмотреть комедию?
— Можем и несколько комедий. Только скажи.
Завтра явно будет не до комедии, потому что я собираюсь нанести визит её матери.
***
Когда я отвожу Леонида к нам домой, я возвращаюсь обратно. Её мать видела меня и с окаменелыми глазами слушала, как я приказывал ей никуда не уходить и ждать меня.
Если бы она попалась мне позавчера, после того, что случилось с Полиной, я задушил бы суку голыми руками, не колеблясь.
Полине не нужна эта мамаша. Не понимаю, почему я постоянно шёл у неё на поводу. Видимо, не хотел травмировать и без того её шаткую психику.
Открыв дверь своим ключом, не равуясь, я иду в гостиную. Эта женщина сидит на диване, как прилежная ученица. Но её лицо это просто смесь отёков и красноты. Синяки под глазами, впалые глаза, скулы.
— Станислав, я действительно.
— Закрой свой поганый рот.
Я встаю напротив неё, прикуривая.
— Прежде, чем от твоей старой жизни не останется ни следа, скажи мне, почему ты так ненавидишь свою дочь.
— Ч-что? — я уже не могу слышать их семейное заикание и закрываю глаза от раздражения.
— Ты слышала. Отвечай.
Стряхнув пепел в стакан на журнальном столике, я продолжаю стоять над, как её блядская смерть, которая вот-вот наступит.
— Я вовсе не ненавижу её.
— Её чуть не изнасиловали твоим ёбанные собутыльники. Ты этого хотела?
И если бы её не стошнило на себя, как она мне вчера призналась, и они не отшатнулись от неё, она бы не смогла убежать и запереться на какое-то время в ванной.
Я бы не успел.
Я в любом случае убил бы их, но они бы смогли причинить ей невыносимую боль.
— Н-нет.