Три мести Киоре (СИ)
Кардиналу и Дорану оставалось только покорно склониться, принимая решение императора, который жестом приказал им удалиться. В коридор они вышли вместе.
— Доран, поскольку сегодня день поминания усопших, я не сообщил Его Величеству одну крайне неприятную новость. Думаю, вы еще не получали бумаг и ничего не знаете о свершившейся этой ночью трагедии.
Герцог и кардинал шли, и если первый не терпел витиеватых и пустых речей, то второй будто специально издевался, не подбираясь к сути.
— Сэф, у нас мало времени.
— Ошибаетесь. Сейчас у вас много времени, но когда скорбная весть дойдет до Его Величества, его не останется, смею уверить. Вы, конечно же, знаете монастырь святой Алатарины?
Доран кивнул, смутно припоминая, что оный должен находиться где-то недалеко от дома, в котором он имел честь провести ночь.
— Этой ночью убили монахиню.
— И? — пожал плечами глава Тайного сыска.
Убийство — это всегда плохо, но обычная монахиня не могла вызвать у Паоди каких-то сильных эмоций. Доран сбился с шага и посмотрел на возвышавшегося рядом старика (и этому совершенно не мешал их равный рост).
— Убили Иари? — спросил он.
— Именно, — вздохнул кардинал. — Вы должны помнить, что ее замуровали в келье. Этим утром принесшая пищу и воду послушница не смогла дозваться ее. В келье было темно, и она опустила свечу через окошко. Иари лежала на полу, лицом вниз. Келью размуровали по приказу настоятельницы, и оказалось, что ее убили ударом ножа в сердце. Возле тела лежал хаанатский вьюн.
— Сэф, благодарю, что рассказали мне. Вынужден немедленно удалиться в управление.
Кардинал кивнул, чинно сложив руки перед собой, и Доран ушел. Хаанатский вьюн! «Может, я уже сотнями убивала», — звенел в голове голос Киоре.
— Не лишитесь места, Доран, — раздалось ему вслед пожелание старца.
На миг глава Тайного сыска остановился и обернулся, но коридор опустел. До управления он добрался очень быстро, и на столе его в самом деле ждал пухлый конверт с нетронутой печатью кардинала. Бумаги он просматривал неохотно. Иари Доран помнил: тощая, похожая на вяленую рыбу женщина, чьи убеждения всегда отличались категоричностью. В монастырь Паоди сослал ее незадолго до того, как Доран занял пост главы Тайного сыска, значит, чуть больше семи лет назад, но причина высшей немилости к кровной родственнице, кажется, кузине, упорно не вспоминалась, пришлось все-таки вскрывать конверт и углубляться в бумаги.
Оказалось Иари, когда Паоди пытался ранее наладить отношения с хаанатом, невовремя сменила убеждения в сторону ненависти к колдунам. Истериками и скандалами она доводила послов, оскорбляла, и Паоди едва удавалось их задабривать. Когда оказалось, что Иари причастна к убийству послов, император не выдержал и приказал замуровать ее в монастыре. Мужа и детей, способных попросить помилования, у нее не было.
Доран откинулся в кресле и потер переносицу. Заглянувший мальчишка-помощник робко сказал о новых делах, но герцог послал его к заместителю, невзирая на повышенную загруженность последнего. Дорана терзал, уничтожал гнев. Ему следовало все-таки придушить Киоре! Кликнув помощника, приказал немедленно привести ему офицера, которому подчинялись патрули.
— Ваше сиятельство, прибыл! — низкий офицер с хваткой сторожевого пса замер перед ним, представившись.
— Вашим заданием с сегодняшнего дня становится поимка Киоре. Действуйте, офицер.
Тот с кратким «Есть!» удалился, явно ошеломленный. Усталость и пустота поглотили Дорана. Когда часы пробили три пополудни, он вздрогнул, уставившись на циферблат, на котором замерли тонкие, изящные стрелки. С трудом оторвал взгляд. На столе, поверх всех бумаг, лежала фотокарточка трупа Иари. Голубая ряса с пятном крови, тонкие, ухоженные руки, благородное лицо, искаженное странной эмоцией, чистое, холеное. И было в этом какое-то несоответствие, не позволявшее отвернуться.
…Мать часто водила Дорана в монастырь с лечебным источником, искренне полагая отпрыска слишком слабым телом для столь сильного духа, какой он демонстрировал даже в восемь лет. Он помнил холодные стены обителей, ласковые, кроткие взгляды монахинь, которые всегда радостно приветствовали герцогиню. Молиться долго непоседливый ребенок не мог, и мать, когда он слишком начинал вертеться, всегда отпускала его погулять. Но среди однообразных построек и молчаливых сестер было скучно, потому мальчик убегал на волю, где его развлекал кучер. А если старик был не в духе и курил трубку, Доран гулял вдоль стен, высоких, широких и неприступных. В самом низу, почти на одном уровне с землей, в стене шли окошки-щели, в которые могли пролезть лишь кошки или человеческие руки с небольшими предметами. Их мальчик заметил, лишь когда упал и совершенно неблагородно расквасил нос о камень. Капля крови сорвалась вниз, во тьму щели, и оттуда раздался хриплый голос:
— Какой странный дождь сегодня, кровавый и с чистого неба, — и рассмеялся, сумасшедшее, прерывисто.
— Что вы там делаете? — со страхом гнусаво спросил Доран, зажимая ладошкой нос.
— Ну, посмотри, коли так хочется.
Внизу вспыхнула лучина, осветила лицо с запавшими щеками, болезненно худую фигуру в жалких остатках рясы, босую, с длинными волосами, грязными, сбившимися в колтун. Это была затворница, отказавшаяся от свободы ради искупления грехов. Как она сказала мальчику, для такого облика достаточно три года посидеть под землей.
Доран на всю жизнь запомнил ее треснутые, сухие губы, изможденный вид и ослабевшее тело. И теперь он снова посмотрел на фотокарточку Иари. Без сомнения, кузину императора кормили лучше, возможно, давали ножницы, чтобы она стригла волосы, приносили новую рясу, если старая рвалась. Но в любом случае заточение должно было сделать ее белее молока, как-то отразиться на фигуре! Однако на фотокарточке лежала, хоть и мертвая, но совершенно обычная женщина, как будто ради шутки примерившая одеяние монахини.
— Транспорт! — приказал он, и только вернувшийся мальчишка умчался по новому поручению.
Монастырь святой Алатарины находился через пару улиц от дома сапожника. Предвидя новый скандал с кардиналом, Доран постучался в деревянные двери. В ожидании он осмотрел хилые стены, увитые плющом, треснутые, возвышавшийся над ними шпиль молельни… Чем думал Паоди, помещая свою кузину в подобное место? Почему в столице, а не на задворках Лотгара?
— Чего желает странник? — деревянная задвижка отодвинулась, явив строгий профиль настоятельницы со следами оспы: от монашек ее отличал головной убор с зеленым шитьем.
— Я желаю осмотреть келью убитой. Это приказ.
— По заветам предков, заложивших этот монастырь, ни один мужчина не имеет права переступать порог. Тем более в святой день! — настоятельница привычно отвечала, как будто в ворота монастыря каждый день стучались толпы мужчин.
— Осмелитесь не пустить главу Тайного сыска? Я желаю осмотреть келью убитой, — уже строже добавил он, но настоятельница даже не шелохнулась. — Или вы настолько не уважаете императора, что помешаете расследовать гибель его кузины?
Настоятельница поджала губы и процедила:
— Следователи уже осматривали келью, я и так взяла достаточный грех на душу, пустив их!
— Значит, я начинаю ваш допрос сию секунду. Готовы ли вы во всеуслышание рассказать, как убитая выбиралась из замурованной кельи? Не с вашей ли помощью?
— Бесстыдная ложь!
Настоятельница дернулась, желая закрыть задвижку, но герцог опередил ее:
— Тогда мои люди вышибут эту дверь. Или взорвут. А вы отправитесь в тюрьму как пособница преступника.
Настоятельница позеленела лицом, почти слившись цветом с плющом, и дрогнувшей рукой закрыла задвижку, чтобы через минуту громыхнул засов, и ворота приоткрылись.
— Покажите келью убитой.
Настоятельница, миниатюрная женщина, дышавшая Дорану в живот, поклонилась и повела его монастырским двором, не забыв закрыть двери. К келье был спуск, как в подвал, Дорану даже пришлось наклониться, чтобы войти и не зацепить головой опорных балок. Деревянные, плохо обструганные ступени скрипели, и он пристально рассматривал их, как будто в полутьме улика на них могла светиться. В конце оказалась железная дверь без ручек изнутри, гладкая, толстая, такую женщине открыть невозможно.