Лавина любви
Он ответил таким страстным поцелуем, что ей лишь с трудом удалось перевести дух.
— То, что между нами было, ты считаешь глупостью? — Его теплое дыхание грело ей ухо.
Она почувствовала, как внутри нее неудержимо нарастает новый приступ желания.
— Ну… я почти не знаю тебя… — прошептала она, закидывая руки за голову, чтобы он мог любоваться ее грудью во всей красе. Чем он и занялся с довольным вздохом. — Можешь верить, можешь не верить, но курортные романы не для меня… — Он прикусил ее сосок. Джинджер застонала. Кажется, она всю жизнь готова вот так лежать рядом с ним и позволять ему исследовать ее тело. Она взъерошила его светлые волосы.
— Для девушки, которая не признает курортных романов… — он искоса посмотрел на нее, на секунду оторвавшись от своего увлекательного занятия, — ты на удивление опытна.
— Все из-за тебя, — быстро проговорила Джинджер, уже жалея о минутной слабости.
Он поднял голову и приблизил к ней лицо.
— Считать твои слова комплиментом?
Она пожала плечами. А что такого? Обычная случайная связь. Женщины то и дело совершают подобные глупости. Да и кем, как не случайными спутниками, считать трех ее последних дружков? Их связь продолжалась в разных случаях от нескольких дней до нескольких месяцев, но о свадьбе она и не помышляла.
— Я не уверена, — проговорила она чуть дыша, опустив глаза под его взглядом. — Мне нужно нечто большее, чтобы решиться на более прочные отношения.
— Распутница! — Он тихо рассмеялся.
— Если бы можно было… — прошептала она. — Лично я думаю, это выдумки, что бывают такие выносливые мужчины, которые могут всю ночь…
— Значит, тебе еще ни разу не попадался настоящий мужчина. Если захочешь, дорогая, меня хватит на всю ночь. — Он дунул ей в ухо, потом осторожно принялся ласкать его языком, пока она мечтательно не улыбнулась и не забыла обо всем на свете. Скоро она вернется домой и снова станет влачить пустое, жалкое существование, но сейчас она возьмет от жизни все…
5
Последнее утро в хижине Джинджер провела в приподнятом настроении. Всю ночь напролет они занимались любовью; им казалось, что время остановилось. Им была дарована вечность для того, чтобы исследовать друг друга, чем они и занимались. Ее руки и губы нежно ласкали его. Временами она отдыхала на его мускулистой груди, гладя широкие плечи, радуясь при виде его восстающего мужского естества.
Он, в свою очередь, был неутомим в ласках…
Разбудили ее яркие лучи солнца. Она проснулась с чувством, что видела самый сладкий сон на свете.
Когда она повернулась на спину и приоткрыла глаза, то увидела, что он уже проснулся и любуется ею.
— Ты выглядишь такой довольной. — Он заговорщицки подмигнул ей. — Кого ты видела во сне, уж не меня ли? — Мэтт сдернул с нее пуховое одеяло, обнажив ей грудь. Розовые соски маняще выпрыгнули ему навстречу. — Да, вижу, я прав.
— Который час? — В его двуспальной широкой кровати так удобно! Джинджер потянулась и выпростала руки, отчего одеяло съехало на пол. Она даже не попыталась снова прикрыться, бесстыдно выставив ему напоказ свою грудь. Никогда прежде, ни с одним другим мужчиной ей не было так хорошо! Под его взглядом ее снова охватило неудержимое желание. Он знает, как довести ее почти до изнеможения, даже не притрагиваясь к ней пальцем.
— Какая разница? По-моему, на сегодня можно забыть о времени и жить как живется.
— То есть целый день не вылезать из постели?
— Ну, не целый день, но… — Он подул на ее сосок. Струя холодного воздуха охладила ее пыл, и она вздохнула от радости. — Но утром иногда так приятно поваляться подольше. Ты так не считаешь? Можем немного расслабиться и… — он снова подул на ее сосок; она в ответ блаженно застонала; он улыбнулся улыбкой искусителя и закончил: — и поболтать!
— О чем ты хотел бы поболтать?
— Обо всем, о чем захочешь, дорогая… — С этими словами он погладил ее по бедрам, все еще теплым и удивительно податливым со сна, свидетельствующим о том, что болтать ей хочется меньше всего. — Не обращай на меня внимания, — негромко проговорил он. — Я внимательно тебя слушаю. — Он легко поцеловал ее в губы, но поцелуй тут же удлинился и стал более страстным и жгучим. Потом его губы двинулись вниз, пока не добрались до ее груди. Он перевернул ее на спину, наклонился над ней и взял в рот ее соски.
— Скажи… что… мы… делаем? — Голос Джинджер пресекся. Он стимулировал рукой и языком. Она развела колени в стороны… Она взлетала высоко над землей, словно на качелях; потом он замедлил темп только для того, чтобы вскоре начать все снова.
— Ты что-то сказала? — Он наконец оторвался от своего занятия и посмотрел на нее.
— Что мы сегодня будем делать? — Она попыталась отстраниться.
— Что ж, пора тебе отдать должок, — сказал Мэтт, — и позаботиться обо мне. Я имею в виду, удовлетворить все, абсолютно все мои желания!..
Уже перевалило за полдень, когда они наконец спустились вниз. Было ясно и солнечно; стоял один из редких зимних дней, когда воздух такой прозрачный, что, кажется, видно все на многие километры кругом.
Джинджер поспешила в кухню. Как приятно готовить поздний завтрак! Мэтт растянулся в кресле и смотрел на нее. Пока она готовила, он развлекал ее рассказами о тех местах, где успел побывать, и по сравнению с тем, что ему пришлось пережить, все ее похождения показались ей ничтожными.
Глаза ее расширились, когда она услышала о его приключениях на Дальнем и Ближнем Востоке и даже в Китае.
— Скажи-ка, а ты все это, часом, не придумал? — недоверчиво спросила она. — Как-то не верится, что ты ел овечьи глаза и насекомых!
— В чужой монастырь со своим уставом не ходят. — Он пожал плечами и рассмеялся. Ее недоверчивость его забавляла. — Мудрец будет уважать чужие обычаи и культуру. Кстати, вот поэтому ты сейчас и готовишь. Ты действуешь в соответствии с уставом моего монастыря.
На завтрак Джинджер соорудила нечто вроде омлета и была рада, что ему понравилась ее стряпня.
Она никогда не испытывала ни малейшей тяги к кулинарии, за что отец не уставал ее корить. Ее покойная мать прекрасно готовила, собирала поваренные книги, любила экспериментировать. Слова отца насчет того, что женщинам место на кухне, Джинджер считала старомодными воззрениями. Таким взглядам не место в двадцатом веке, не уставала она повторять своему папочке. Только теперь до нее дошло: как и дизайн, как и тысяча других вещей, кулинария на протяжении многих лет была для нее всего-навсего еще одним занятием, которое она оставила по причине того, что у нее не хватило упорства довести дело до конца.
Когда после завтрака она попыталась изложить свои мысли Мэтту, он отозвался вполне сочувственно:
— Если ты разобралась, чем ты недовольна в жизни, так почему бы не начать что-то делать, когда ты вернешься домой? — Он поманил ее к себе и, когда она подошла, усадил к себе на колени, словно десятилетнюю девочку, которая ждет утешения, и погладил по голове.
Она прикорнула у него на плече. Ей было спокойно — так же, как в детстве, когда отец усаживал ее к себе на колени и утешал после детских обид.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что…
— Может, ты боишься? — мягко, но настойчиво спросил он. — Боишься неудачи, боишься, что не справишься? Понятно, понятно… — Он продолжал поглаживать ее по голове.
Она чувствовала: он все понимает, даже ее тайные страхи, о которых она никому, в том числе и отцу, не говорила. Куда проще преуспеть, будучи хорошенькой юной пустышкой, чем позволить всему миру судить тебя по твоим достоинствам.
Джинджер ощутила, как к горлу подкатывает ком. Ей стоило большого труда не расплакаться.
Остался всего один день, да и то не весь! Она вздохнула. Он притянул ее к себе и поцеловал так нежно, что она сразу ослабела.
Быть с ним рядом, целовать и ласкать его — вот чего ей так недоставало! Не надо думать, анализировать свою жизнь и хныкать от жалости к себе. Ее мягкие губы податливо раздвинулись, и началась яростная игра языков. Ловко извернувшись, она обхватила его ногами и толкнула назад, на спинку кресла, так и не отрываясь от его рта. Именно сейчас ей больше всего хотелось забыться, раствориться в его любви. Когда она покинет его хижину, он навсегда исчезнет из ее жизни, останется у нее лишь в воспоминаниях, а ей придется начинать все сначала.