На грани фола (СИ)

«В трусах дымится, мне срочно нужен ОГНЕВАтушитель» 
Я снова не успеваю прикрыть рот рукой и громко прыскаю от смеха, отчего теперь на меня косится не только Балашов. Боже, все что, пришли учиться сегодня? Обычно половина спит после удавшейся пятницы мертвым сном или ржет в голос, а мне отвлечься нельзя? Я много и упорно трудилась, я тоже имею право…
«Булочка, вали домой, а?»
Домой. Звучит так… по-домашнему. И мне, конечно же, хочется загнаться по этому поводу. Ну а почему нет? Особенно из-за поведения Вени и общей обстановки, которая, не жалея меня, напоминает, где я, а где Громов. Я вот как раз сейчас вполне могла бы с тоской поразмышлять о его баскетбольном будущем и моем никаком, но, уверена, у меня еще найдется на это время. Сейчас я хочу снимать для Арсения селфи на мутную после нескольких фееричный падений камеру, надув губы и накрутив локон на палец, тем самым изображая скуку смертную, и читать его неприличные и даже вульгарные сообщения.
«Если тебя не будет через час, я объявлю тебя в розыск, лады?»
«Я тебя предупредил»
Но в конце лекции нам очень внезапно дают тестовую работу — одну из тех, за которые можно заслужить автомат. Я забываю про телефон и с головой ухожу в задания, тем более что большинство из них решаю легко (говорю же, я учила все это, пока все отвисали по пятницам!). Немного путаюсь лишь в последних вопросах, но здесь на помощь мне приходит Веня.
Как только мы заканчиваем и сдаем тесты, я прощаюсь с Балашовым и на радостях даже целую того в щеку. Он сдержанно улыбается, как и всегда, но хотя бы больше не бурчит. А я уже срываюсь и несусь по лестнице вниз. Не читаю телеграм, который атаковал Громов, не хочу отвлекаться, я и так спешу к нему! В мыслях строю маршрут до кафе, где возьму бутерброды, и даже собираюсь вызвать оттуда такси, пока меня не отвлекает уведомление об отправленном фото.
На ходу разблокировав телефон, я открываю нашу с Арсением переписку и листаю его последние сообщения, в которых концентрация секса просто зашкаливает. Все потому, что он, как обезумевший, шлет мне краткие пересказы того, что хочет сделать со мной. Без цензуры. А затем, пролистав вниз, я натыкаюсь на снимок Громова в халате и так засматриваюсь, что ничего не замечаю вокруг и даже в кого-то врезаюсь. Уже, было, лечу носом в паркет, но меня успевают поймать на лету и вернуть в вертикальное положение. Я без труда узнаю эти крепкие мускулистые руки, запах кофе, темные глаза…
— Дима! — вскрикиваю я, выронив телефон, который падает экраном вниз и, судя по звуку, окончательно умирает. — Черт!
«Блять», — сказал бы Громов и был бы абсолютно прав.
Мы с Воронцовым одновременно наклоняемся, чтобы его поднять, и даже бьемся друг о друга лбами. Хочется, смеясь, потереть ушибленную голову, но ровно до того момента, когда он первый подбирает мобильный и, перевернув тот, видит на разбитом вдребезги экране фотографию полуголого Громова. Дима резко передает телефон мне, точно горячую картошку, а я бы и поплакала сейчас, что экрану конец, если бы не хмурый боксер, который выглядит немного пугающим.
— Привет! — все равно как ни в чем не бывало произношу я. И правда рада его видеть, не фальшивлю.
— Привет, малышка, — говорит он с прежней теплотой, которую я помню, но явно напрягшись и точно зависнув взглядом на моей груди. Вот поэтому я и предпочитаю толстовки. — Давно тебя не видел. Кофе без тебя уже не кажется таким вкусным.
— Да… ага, прости… у меня были дела, — путаясь в словах, бормочу я. Отмазку про «дела» официально признаю самой глупой и бесполезной, потому что мне никто не верит. Или я просто не умею врать.
Мне вновь становится не по себе. Почему сближением с Арсением прямо пропорционально влияет на чувство вины, которое я теперь испытываю перед окружающими? И ведь я прекрасно понимаю, что ничего не обещала Диме, да и он сам ничего не просил, но почему тогда так неприятно скребет где-то внутри? Может, потому что я никогда ничего не скрывала, а Громов… так уж вышло, что пока все слишком непонятно. Он мой большой маленький секрет.
 
— Дим, я хотела сказать… — не желая водить его за нос, начинаю я.
— Я тоже, — перебивает он. — И явно в другой обстановке, но, боюсь, совсем тебя не поймаю, поэтому…
— Дим, — предостерегаю я, потому что он набирает слишком много воздуха в легкие, будто хочет сообщить мне нечто очень важное.
— Ты мне нравишься, Викуль. Давно и сильно.
Его признание отскакивает от моих барабанных перепонок, но ничуть не трогает. Ничего не происходит. Сердце не начинает биться быстрее, коленки не подгибаются, я не замираю и не пропускаю вдох. Я вообще ничего не чувствую, разве что смущение, и это странно.
— Я молчал, наверное, слишком долго, но мне казалось, что ты так сильно увлечена учебой… ты казалась мне такой правильной, что я не знал, с какой стороны к тебе подойти. А вышло… — его голос опускается, он почти хрипит последние слова, и теперь меня одолевает чувство стыда, как будто Дима должен сейчас продолжить и противопоставить моему образу настоящую меня — безответственную и плохую. Это так напоминает Венино осуждение, что я снова злюсь.
— Что вышло?
— Ты с ним, да? С Громовым?
Я распрямляю плечи, вытягиваюсь струной, напрягаюсь всем телом.
— Не думаю, что это твое дело.
— Надо было догадаться об этом, когда я увидел вас на баскетболе.
Он видел нас?
— Наверное, я надеялся, что ты окажешься выше него… — Дима запинается и перебирает в голове то, что сказал. — Если говорить образно. Ты казалась мне неглупой.
Ауч.
— Это все прекрасно, но я, пожалуй, пойду.
Мне почти хочется всхлипнуть, поэтому я ретируюсь, не хватало еще плакать перед Воронцовым! Но когда я его обхожу, он перехватывает меня за руку и смотрит так внимательно, будто изучает крапинки на моих глазах.
— Прости, Викуль, я погорячился, — извиняется, настойчиво приближаясь ко мне. И я снова вижу в его взгляде только нежность, как прежде. Он меня не пугает, потому что это именно тот парень, которого я знала. — Просто увидел фотографию и… Извини, я думал, у нас будет еще уйма времени. Все шло… как-то правильно, что ли?
Нет, безумно медленно, и точно оказалось не по мне — пикантная история с Громовым тому подтверждение.
— Вик! — Дима внезапно толкает меня к себе, и я врезаюсь ладошками в его грудь, чувствую запах кофе и сразу же слегка отталкиваюсь, чтобы сохранить для себя возможность свободно дышать, но он все равно заполняет собой пространство вокруг. Он слишком большой и широкий, и его лоб, коснувшийся моего, кажется мне неприятно давящим и многотонным.
— Не нужно с ним, ты ведь и сама это знаешь, да? Он обязательно сделает тебе больно. Ты потрясающая, ты знаешь это?
«Охуенно. Ты охуенная, Булочка»
— Ты самая потрясающая девушка из всех, кого я встречал.
Дима гипнотизирует меня взглядом. Он говорит так пылко и, кажется, так искренне, что я теряюсь. Поэтому, когда Воронцов тянется ко мне, я упускаю всего одно-единственное мгновение, в которое он очень легко касается моих губ.
Нет, нет.
Сирена тотчас звенит в ушах, оглушая меня, все загорается красным, а внутри растет понимание, что это чертовски неправильно. И я отскакиваю от Димы вместе с тем, как из-за спины доносится громкое и знакомое «какого хуя».
  
Глава 37
 
Арсений 
Не понимаю, что со мной не так, но валяться в постели дома, пока моя Булочка грызет гранит науки в универе, мне не нравится. Постоянно хочется знать, что она делает, что ест, пахнет ли, как утром, нашим сексом, улыбается или грустит. Обычно мне наплевать, что там происходит с девчонками, которых я трахаю, но с ней как-то все изначально идет не по плану. Хер пойми, как объяснить эту удивительную аномалию, в которую меня загнала вселенная. Предпочитаю считать, что мы оба лишили друг друга девственности. Я ее реально, она меня — фигурально. Ну, серьезно, она во многом для меня первая. Первая такая вся целиком моя и первая, ради которой я совершаю поступки, из-за которых сам бы поднял на смех Саню и Руслана. Например, строчу ей тексты, на которые она не отвечает. Стерва дикая.