Страна мужчин (СИ)

— Вообще-то мне следовало бы отказать тебе, но… Боюсь, это лишь усугубит твоё психотическое расстройство. Я посмотрю, что можно сделать.
— Спасибо. Спасибо, папа.
Мистер Эклз ушёл и дверь закрылась за ним. Дженсен даже не стал проверять, заперта ли она для него — он и так это знал. Он опять подошёл к кровати и сел с той стороны, с которой спал Джаред. Нагнулся к самому матрацу и отчаянно втянул запах.
Постель не пахла Джаредом. Похоже, Мэлвин позаботился сменить простыни.
========== Глава двенадцатая ==========
В первые дни Дженсен отчаянно искал способ выбраться. Это было больше умозрительные поиски, чем прагматические — загерметизированный отсек без окон и с единственной, наглухо запертой металлической дверью сам по себе был идеальной камерой. Любое помещение на станции, стоило заблокировать выходы, превращалось в такую камеру, и это была истинная сущность Элои. Когда-то на Земле узники могли надеяться разобрать пол и прорыть подкоп, выдолбить лаз в стене или перепилить решётки на окнах. Это могло отнять у них годы (Дженсена в детстве глубоко потряс кинговский «Побег из Шоушенка», так, что он даже плохо спал потом несколько ночей), но у них был хотя бы шанс. У них была хотя бы возможность попробовать, пусть и заведомо обречённая на неудачу.
Дженсену не досталось даже этого. Единственным выходом из спальни была дверь. Он должен был выйти через эту дверь, и знал, что выйдет, но пока что не знал, как. Думая об этом, он слонялся по спальне целыми днями, дурея от безысходности. Он стал пленником в своём собственном доме.
И Мэлвин неприкрыто наслаждался ролью его тюремщика.
Он приходил к Дженсену один раз в день, принося паёк — еду, воду, стаканчик скотча. Всё это он ставил на подносе у порога, не отрывая от Дженсена суженных глаз и нацелив ему в грудь пистолет с поблескивающей на конце дула иглой. Одно неверное движение — и Дженсен снова схлопочет порцию транквилизатора, и в следующий раз очнётся, может статься, вовсе не на своей постели. Он понимал это, знал, что шанс у него будет только один, и старался не пороть горячку. В конце концов, у него не было оснований подозревать, что отец солгал насчёт Джареда. Срок действительно был ещё небольшой, и они явно заинтересованы, чтобы естественный ход беременности длился как можно дольше. Значит, сейчас Джаред просто заперт в Центре Размножения, в каком-нибудь одиночном отсеке, под постоянным надзором камер — так же, как Дженсен. Мэлвин имел возможность следить за ним через экран коммуникатора, и Дженсен не сомневался, что он вовсю пользуется этой возможностью.
Через три или четыре дня, видя, что Дженсен не собирается нападать, Мэлвин расслабился и даже стал с ним разговаривать.
— Может быть, принести вам портативный голограф? — осведомился он, отступая от подноса к двери с поднятым пистолетом. — Я мог бы переписать туда книги из вашей библиотеки и, может быть, несколько фильмов.
Мог бы, да — это было целиком в его власти. Дженсен не ответил, и Мэлвин, пожав плечами, ушёл. В следующий раз, принеся паёк, он подошёл к Дженсену немного ближе, и, заискивающе улыбнувшись, сказал:
— Пейн интересуется, не угодно ли вам заказать что-нибудь особенное? Мы немного сэкономили в этом месяце и могли бы заказать натурпродукты. Может, хотите яблок?
— Нет, благодарю, — сказал Дженсен. По правде, ему и синтетическая смесь едва лезла в горло, в первые дни он вообще не ел, только пил немного воды, и Мэлвин, вздыхая, уносил нетронутый паёк на том же самом подносе.
Но потом организм взял своё, и, стремясь восполнить потерянные силы, Дженсен стал набрасываться на еду, едва Мэлвин её приносил. Ещё через два дня Мэлвин не стал уходить сразу, а только отошёл немного и встал у двери, слегка покачивая стволом пистолета и глядя, как Дженсен быстро и жадно съедает принесённую им синтетическую запеканку.
— Простите мою дерзость, господин, но вы плохо выглядите, — проговорил Мэлвин, а когда Дженсен, судорожно сглатывая холодные комки, поднял на него глаза, скорбно покачал головой. — Вы очень побледнели. Вам нужно больше двигаться. Я мог бы распорядиться, чтобы сюда перенесли беговую дорожку из спортзала.
 
— Давай, — сказал Дженсен. И правда, надо же ему хоть чем-то заниматься, чтоб не свихнуться окончательно.
Мэлвин «распорядился», и дорожку перетащили в тот же день. Двое рабов, работавшие в доме, Ной и Курт, пялились в пол, затаскивая тяжеленный агрегат в спальню Дженсена, и явно избегали смотреть хозяину в глаза. Они не понимали, что происходит, но не рисковали возмущаться, потому что тоже знали, кому Дженсен приходится сыном. Это знали все, и большую часть времени это облегчало Дженсену жизнь — а вот теперь начало усложнять её.
«Распоряжаться» Мэлвину явно нравилось. Дженсен заметил, как он покрикивал на рабов во время транспортировки дорожки — чтобы пошевеливались, не до утра же копаться. В спешке не было ровным счётом никакого смысла, Дженсен просто сидел на кровати и молча ждал, пока они сделают своё дело. Но Мэлвину нравилось ими понукать — ему нравилось чувство власти, которым он никогда не обладал в полной мере, хотя и был главным в доме после Дженсена: даже Шон, управляющий, подчинялся его приказам. Но Шон, или Курт, или Ной в любой момент могли пожаловаться Дженсену, если бы Мэлвин позволил себе лишнее или придрался не по делу. О справедливом отношении Дженсена к рабам знали все, и Мэлвин, к своему великому огорчению, был лишён возможности удовлетворять свои амбиции мелочного тирана. До нынешнего времени.
И гораздо больше, чем тиранить рабов, ему нравилось тиранить Дженсена.
Дженсен взял его в дом, когда ему самому было шестнадцать, а Мэлвину — восемнадцать. Все отцы дарят своим сыновьям дорогих шлюх на шестнадцатилетие — это традиция, а Дженсен, к тому же, на момент совершеннолетия ещё оставался девственником. Он завалил Мэлвина на кровать, обслюнявил его, как щенок, и спустил, тыкнувшись раза три в его горячую, растраханную, пахнущую феромонным парфюмом дырку. Дженсен был в восторге — это был его первый секс, и он был бы в восторге от кого угодно. Но Мэлвину, уже тогда взрослому и опытному соблазнителю, хватило ума воспользоваться восторженностью своего юного клиента и окончательно охмурить его. Дженсен попросил у отца разрешение оставить игрушку ещё ненадолго, и отец легко согласился — причин отказывать не было, «юношеские бунтарства» Дженсена начались только годом позже. Несколько месяцев Дженсен был в Мэлвина влюблён — не так, конечно, как позже в Джареда, просто это был его первый любовник, первый после отца мужчина в его жизни, кому он открылся и кому доверил себя. Он тогда не понимал ещё, как глупо и опасно доверять себя кому бы то ни было в мире Элои. Но капкан захлопнулся: даже остыв к Мэлвину, что случилось довольно скоро, Дженсен на долгие годы сохранил к нему не то чтобы привязанность, но некое своеобразное чувство долга, ответственности за него. Став старше, Дженсен понял, что элитные шлюхи из Центра Развлечений вели отнюдь не несчастную жизнь, особенно если любили трахаться. Мэлвин трахаться любил, и, как знать, не оставь его Дженсен тогда себе, сейчас он мог бы регулярно греть постель кому-то из членов Правления и жить припеваючи. Он не был хорош собой, скорее даже напротив. Было в его внешности, в лице и манере держать себя что-то скользкое, что-то отталкивающее — то, что много столетий назад называли «печатью порока», выдающей подонка вернее окровавленных рук. Но этот порок одновременно и притягивал к нему других мужчин, особенно когда Мэлвин был свежим, гибким и развратным юношей. С возрастом свежесть и гибкость увяли, и остался только разврат. Но своему хозяину он был верен, во всяком случае, Дженсен никогда не ловил его на воровстве или на лжи — самых частых прегрешениях среди рабов. Он вёл дела Дженсена, знал наизусть контакты его финансиста, портного, дантиста и адвоката; он помнил, когда и где у Дженсена деловая встреча, а когда — обед с Генри; он следил за порядком в доме, за тем, чтобы рабы были благоустроены и послушны, а управляющий исправно отчитывался о текущих расходах на ведение дома. Он даже забирал Дженсена из Нижней Элои, когда тот был слишком обдолбан или слишком пьян, чтобы вести монорельс самому, а вызвать такси не мог, потому что, пьяного или обдолбанного, его вечно грабили. Он не раз выручал Дженсена, когда тот был не в настроении встречаться с отцом, придумывая убедительное объяснение; и даже много лет спустя он был всё так же услужлив в постели. Дженсен, правда, редко пользовался его услугами подобного рода, и если и звал к себе Мэлвина, то не для секса, а для массажа — ещё со времён своей работы в Центре Развлечений Мэлвин постиг это утончённое искусство и был в нём довольно хорош. Ладони у него были большие, но мягкие. Они умели сделать так, что у Дженсена из головы вылетали все мысли и все тревоги, и он лишь тихо расслабленно стонал, пока его плечи и шею месили эти сильные, почти что властные руки.