Страна мужчин (СИ)

— И… какой же?
Эклз-старший недовольно поджал губы.
— Честно говоря, весьма незначительный. Забеременеть смогли менее пятнадцати процентов подопытных. Только половина из них смогла доносить до десятинедельного срока — у остальных, без постоянной медикаментозной поддержки, какую обеспечивали предыдущим поколениям подопытных, произошло отторжение плода. До шести месяцев доносили лишь двадцать особей, пятеро — до восьми. Им было сделано кесарево, но все младенцы рождались мёртвыми. Смертность среди носящих отцов также весьма велика. Собственно, — добавил он, помолчав, — до случая Джареда эксперимент считался полностью провалившимся, и решено было продолжить сугубо лабораторные исследования, что, в сущности, ни на шаг не приближает нас к конечной цели. Но потом появился Джаред, и… Его случай уникален, Дженсен. Были некоторые сложности, но он успешно доносил до двадцати восьми недель, и, насколько мы можем судить по обследованию, ребёнок жив и развивается без каких бы то ни было аномалий, даже несмотря на перенесённое Джаредом отравление. Есть значительный шанс, что и плод, и носящий отец успешно выдержат кесарево. И если так случится, это будет прорыв. Это докажет, что мы были правы, и естественное размножение, практически без вмешательства лаборатории и без экономических затрат — возможно. И если это так, я, как нынешний глава проекта, гарантированно получаю кресло в Правлении. Теперь ты понимаешь, Дженсен, как велико то, частью чего ты оказался?
Кресло в Правлении, экономические затраты… Дженсена мутило всё сильнее, так, что начала болеть голова. Он с трудом удержался, чтобы не потереть кулаком висок.
— И ты знал, что Джаред… что он из этого… поколения подопытных?
— Разумеется. Вернее, я узнал уже потом. Когда ты стал использовать его для секса, я навёл о нём справки и с удивлением обнаружил, что он из экспериментальной группы. Понимаешь, Дженсен, идея в том, чтобы мы никак не сопровождали подопытных на их жизненном пути. Вмешательство в естественный жизненный процесс должно быть минимальным — в этом вся суть эксперимента. Можно было всех их запереть в лабораториях, оплодотворить и выхаживать до родов — но цель была не в этом. Поэтому мы лишь фиксировали их в базе данных, но не отслеживали их перемещения. Всё равно, если они беременели, их хозяева немедленно сообщали об этом нам. Все, кроме тебя, Дженсен, но, к счастью, я и так наблюдаю за тобой достаточно внимательно, чтобы вовремя заметить происходящее.
— И ты просто позволил нам…
— У меня не было выбора. Проект важнее родственных связей и личных интересов. Скажу по правде, я без восторга воспринял мысль, что у моего сына будет ребёнок от раба, ребёнок, которого государство всё равно конфискует как ценный научный образец. Но что я мог сделать? Я не имел права вмешиваться в ход эксперимента. Я лишь надеялся, какой-то частью себя, что ты не сможешь осеменить его. От осеменителя также многое зависит, Дженсен. И не столько физиологически, сколько психологически. Единственным путём естественного оплодотворения является анальный секс, поэтому у носящих отцов эмбриональная капсула соединена с кишечником через клапан, который открывается, предоставляя путь сперме осеменяющего отца, лишь при определённых условиях. Мы пытались корректировать эти условиях, но, опять-таки, пока что успех незначителен и работает лишь в лаборатории. В естественной же среде клапан открывается только при сильнейшем сокращении мышц, которое происходит при поступлении в кровь большого количества эндорфина. Такой гормональный выплеск происходит при оргазме, однако не всяком, а только особенной силы и продолжительности. Проще говоря, носящий отец должен очень бурно кончить, только тогда клапан разомкнётся и сперма осеменителя попадёт в капсулу, где встретится с одной из имплантированных яйцеклеток. Это делает невозможным, скажем, оплодотворение при изнасиловании, когда субъект не кончает или кончает слабо. Но вы… говоря твоим языком, Дженсен, вы трахались так самозабвенно, что клапан у Джареда открывался постоянно, и у него было множество возможностей забеременеть. И боюсь, мне придётся включить это в отчёт, когда я буду рапортовать перед Правлением.
 
Она сказал это с упрёком, и одновременно с затаенным удовлетворением. Та бессмысленная и постыдная эмоциональность, в которой он постоянно упрекал Дженсена, по сути, обеспечила удачу его проклятого эксперимента. И Дженсен вдруг понял, что именно поэтому отец пришёл к нему сейчас, именно потому рассказывал обо всём так подробно. Он был благодарен своему сыну и гордился тем, что именно Дженсен стал единственным счастливым исключением в провалившемся эксперименте. И в то же время он стыдился того, что сделало это возможным. Стыдился любви своего сына к рабу.
— Джаред обладает эйдетической памятью, — сказал Дженсен. — Ты знал об этом?
— Да, в его личном деле есть что-то подобное. Но это не имеет значения. Для успешного зачатия и вынашивая важны физиологические и биохимические свойства особи, а не её индивидуально-психологические характеристики.
— Индивидуально-психологические характеристики, — повторил Дженсен. — Отец, Джаред мог стать ведущим специалистом в любой области! У него потрясающая обучаемость, он всё схватывает на лету, он невероятно способный — а вы из него сделали двуногую барокамеру?!
— Этот проект разрабатывался веками, — отчеканил Кеннет Эклз, вновь придавливая сына взглядом, словно сапогом наступая на горло. — Речи не могло быть о том, чтобы вывести хотя бы одну особь из эксперимента. Твоя проблема, Дженсен, в том, что ты видишь в рабах личности, тогда как никто из них личностью не является. Это индивиды с набором полезных свойств, и самое разумное — использовать те конкретные свойства, что позволят решить поставленную задачу. В данном случае — это способность раба по имени Джаред зачать и выносить живого ребёнка. Всё остальное не имеет никакого значения.
«Какая же ты мразь», — подумал Дженсен. Но он был слишком слаб, слишком труслив и слишком измучен, чтобы сказать это вслух — второй вспышки за день отец бы ему не простил. И ему было так тошно, так плохо, он был в таком смятении и такой тоске, что сказал всё-таки — не то, что собирался, и совсем не то, что действительно могло ему помочь.
— Папа, если я хоть что-то для тебя значу, прошу, не причиняй ему зла. Пусть он родит, ты даже можешь отдать ребёнка Центру, но только оставь Джареда в покое. Он и так натерпелся достаточно, он не заслужил такого. Он спас для тебя весь эксперимент, так отплати ему хотя бы состраданием.
— Мне нечего ему отплачивать, — оскорбленно произнёс Эклз. — Это он отплатил нам за своё рождение и средства, вложенные в проект. И я же сказал тебе, о нём будут заботиться. Но ты всё ещё неадекватен, Дженсен. Тебе нужно как следует отдохнуть, всё обдумать и восстановить присутствие духа. Я распорядился, чтобы дом какое-то время функционировал без тебя. Ты останешься здесь, в этой комнате, под домашним арестом, до тех пор, пока я не удостоверюсь, что ты вернул способность мыслить и действовать здраво. Мне не хотелось бы для этого привлекать Центр Гражданской Дисциплины, но если ты меня вынудишь…
— Нет, — сказал Дженсен. Проклятье, только не это. Выбраться из тюремной камеры будет намного сложнее, чем из собственного дома. — Нет, я всё понял и… я не возражаю.
— Рад слышать это. Пока что управление домом будет передано Мэлвину. Тебе запрещён контакт с кем бы то ни было, кроме него или меня. Если Мэлвин сообщит мне о безрассудных действиях с твоей стороны, я буду вынужден принять более жёсткие меры. Надеюсь, мы поняли друг друга.
Дженсен молча кивнул. Эклз кивнул ему ответ и пошёл к двери. Створки послушно разошлись перед ним.
— Папа, я могу кое о чём тебя попросить? — сказал Дженсен, и, когда Эклз приподнял брови, добавил: — Когда Джаред… когда ему сделают кесарево, ты можешь хотя бы сообщить мне, что с ним всё в порядке? Что он жив и…
Дженсен замолчал — продолжать у него просто не было сил. Кеннет Эклз нахмурился, но не слишком сурово.