Страна мужчин (СИ)

Но даже там, где нет уличной преступности, есть преступность организованная. Она тем и отличается от хаотичного хулиганства, что сидит тихо, как паук в паутине, и неприметно делает свои тёмные дела. В ранней юности Дженсен, как и большинство свободных граждан с богатыми отцами, вёл распутный образ жизни и баловался наркотиками. И ходил он за ними не в Центр Развлечений — там тоже всюду были камеры, а Дженсену не нравилась мысль, что кто-то подглядывает за ним, пока он трахается или торчит. Нет, он ходил в притоны Нижней Элои, туда, где находились грузовые и машинные отсеки станции, где содержание кислорода в воздухе составляло шестьдесят процентов от нормы, где света было не больше, чем на Земле пасмурным зимним вечером, и где шатался всякий сброд: больные и увечные рабы, выброшенные хозяевами за порог, спившиеся и сторчавшиеся сынки богатых граждан, беглые, на которых хозяева махнули рукой, и которые, столкнувшись с полной невостребованностью своих навыков на дне мира, зарабатывали на порцию питательной смеси проституцией и торговлей собственными органами. Здесь кишела грязь, паразиты, антисанитария, здесь была вотчина всех мыслимых и немыслимых извращений — это был ад Элои, так же, как Заповедник был её раем. В городе это место называли Клоповником, хотя официально оно называлось Нижней Элоей и даже защищалось рядом особых правительственных постановлений. Правлению ничего не стоило загерметизировать этот отсек и вывести заразу раз и навсегда, но оно не делало этого, потому что любому здоровому организму нужен аппендикс, где будет скапливаться не отторгаемая грязь. Если аппендикс однажды воспалится, тогда его удалят — а пока что пусть будет, хотя бы для того, чтобы сытые, умытые и здоровые рабы с верхних уровней знали, что бывает и хуже.
И вот эта клоака была единственным местом, где на время можно было спрятать Джареда. Хуже того, именно здесь ему предстояло перенести операцию по извлечению ребёнка из его тела — живым и невредимым, как надеялся Дженсен. Мысль казалась безумной, но только на первый взгляд. В Нижней Элое было несколько очень приличных специалистов разных областей — медиков, инженеров, даже космостроителей. Все они лишились работы, лицензий и репутации по разным причинам: кто от пьянства и наркомании, кто от слишком смелых либеральных идей, кто от того, что трахнул партнёра кого-то из своих боссов. Их не казнили, а ссылали вниз — это было худшим наказанием, потому что у человека оставался выбор, продолжать ли влачить в Нижней Элое убогое существование, или умереть. Мало кому хватало духу выбрать второе.
Дженсен знал пару ребят из Нижней Элои, один когда-то поставлял ему амфетамины, другой — ночные развлечения. Он не слышал ни об одном из них много лет и не знал даже, живы ли они, но приложил все усилия, чтобы выяснить это. Прокладывая себе путь то именем своего отца, то — значительно чаще — чековыми листками, он в конце концов вышел на человека, который был ему нужен. Его звали Гейб Уоррен, он работал когда-то хирургом в респектабельной больнице для граждан и, по слухам, многих толстосумов спас от опухолей, считавшихся неоперабельными. Дженсен встретился с ним и рассказал о Джареде. Сперва Уоррен ему, разумеется, не поверил, но Дженсен в качестве доказательства показал некоторые снимки и анализы, сделанные Генри в его частной клинике. И с Уорреном произошло то же, что и с бывшим партнёром Дженсена — он увлёкся.
— Если всё, что вы говорите, действительно правда, то это ценнейший образец для науки, настоящее открытие! — заявил Уоррен и мечтательно закатил глаза, грезя, вероятно, о том, как изменилась бы его жизнь, если бы он представил это открытие Центру Размножения.
Но подниматься выше Шестого уровня ему было запрещено под страхом смерти, поэтому Дженсен вполне мог доверить ему их с Джаредом тайну.
У Уоррена была своя подпольная клиника, промышлявшая в основном «конфискацией» и пересадкой донорских органов с чёрного рынка. Дженсену было тошно думать, что он отдаст Джареда в руки человека, который заживо потрошит похищенных рабов, чтобы отдать их органы отбросам и подонкам. Но выбирать не приходилось. Он подкрепил лояльность доктора Уоррена чеком с шестизначной суммой, и договорился о дне операции. Одним из требований, выдвинутых Дженсеном, было его присутствие в операционной — он поклялся Джареду, что не позволит, чтобы с ним случилось что-то плохое, и собирался за этим проследить. У доктора была барокамера, так что если ребёнок окажется слишком слаб, его можно будет поместить на поддержку на пару недель. Если же всё будет хорошо, Дженсен собирался нанять сиделку с опытом работы в ясельном блоке Инкубатора (в Нижней Элое нашлись и такие), и оставить сына на его попечение. Биометрических данных ребёнка в общей базе не окажется, поэтому найти его будет практически невозможно. На Элое вся система безопасности опиралась на биометрику, и оперативный сыск фактически отсутствовал, как класс. Их сын будет всё равно что дерево в густом лесу — поди отыщи, не зная, где именно искать. Население Нижней Элои — более двухсот тысяч человек. Так что на сей счёт можно будет особо не волноваться. Джареда же Дженсен собирался после операции перевести в клинику Генри и подержать там немного под предлогом, что у него опять обострились последствия отравления, перенесённого несколько месяцев назад. Ну а дальше… дальше будет видно.
 
К слову сказать, за всеми этими заботами Дженсен так и не занялся расследованием того дела. Версия Генри о злом умысле кого-то из домашних рабов Дженсена не на шутку тревожила. Но он просто не считал никого из своих рабов способным на такое, ведь все они работали у него много лет, и никто не враждовал с Джаредом, по крайней мере, открыто. А кроме того, Генри после одного из первых регулярных осмотров сказал ему, что практически уверен насчёт отравления парами средства от сталежорок. Наверное, в гараже случайно распылили слишком большую дозу, а Джаред торчал там целый день. Это объясняло, почему он заболел, а все остальные — нет.
Когда срок, согласно подсчётам Генри, составил двадцать восемь недель, Дженсен решил, что пора. Джаред неважно чувствовал себя в последнее время, ему было тяжело двигаться, хотя живот у него увеличился не так уж сильно и даже не был заметен под свободным свитером. Но у него отекали ноги, ему иногда становилось трудно дышать, и ещё время от времени у него случались приступы резкой боли в брюшине, «похожие на схватки», как говорил Джаред, хватая себя за живот двумя руками и глядя на Дженсена перевёрнутыми от ужаса глазами.
— Ты-то откуда знаешь, как болит при схватках?! — пряча страх за раздражением, спрашивал Дженсен, и Джаред отвечал:
— Я читал.
Слишком много он читал, это уж точно.
Схватками это, конечно, не было, потому что «псевдоматка», как окрестил Генри тот орган, в котором находился эмбрион, не сокращалась. Но боль в любом случае была плохим знаком, и Дженсен решил, что дальше откладывать нельзя. Барокамера прекрасно справится с семимесячным плодом, а Дженсен перестанет каждый час и каждую минуту мучаться страхом за жизнь Джареда. Если бы с ним что-то случилось из-за этой беременности, Дженсен бы себе не простил. Ведь это он уговорил его оставить, попытаться, не сдаваться. Он нёс ответственность за последствия.
Шестого апреля был День Радостного Труда. В этот день все рабы, кроме тех, кто отбывал наказание, освобождались от работы и получали позволение выйти в город. Улицы на всех уровнях запруживались людьми — для многих, кому не повезло с хозяевами, это была единственная возможность покинуть господский дом. Таких было сразу видно по бессмысленно-радостным лицам и по бесцельности, с которой они брели вдоль монорельсовых полос — всё равно куда, главное, снаружи, не внутри. Хотя все они так или иначе оставались внутри одной большой ловушки, только мало кто из них это осознавал.
В этот день работали все мегамаркеты, все лавки, выставки, мастерские и увеселительные места. Монорельсовые полосы, напротив, пустовали, потому что граждане в этот день остерегались выходить из дому лишний раз, а рабам, само собой, машин никто не предоставлял. Дженсен решил, что это самый подходящий день для того, чтобы перевезти Джареда вниз. Им легко было затеряться в такой толпе, и даже на камерах, обильно расставленных по всем уровням и полосам, вряд ли можно будет что-то толком рассмотреть — слишком много народу толпится в этот день на улицах. С другой стороны, рабов в доме тоже не будет — Дженсен всех отпустил в город, даже Мэлвина, у которого срок работы без увольнений заканчивался только на будущей неделе, но Дженсен милостиво простил ему эту неделю, за что Мэлвин его сердечно поблагодарил. После полудня дом должен был опустеть, в нём оставались только Джаред и Дженсен. С Генри они условились на вечер — в случае, что всё пройдёт успешно, а о другом исходе Дженсен думать запрещал и Джареду, и себе. Оставалось только встретиться с доктором Уорреном и убедиться, что он не пьян и не обдолбан — иначе пришлось бы возвращаться назад, а значит, вся поездка впустую подвергла бы Джареда риску быть замеченным чьим-нибудь излишне внимательным взглядом.