Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ)

— Шел бы ты в лес обратно… — тихо сказал мальчишка. — Вряд ли мной наешься.
Чудище провело пальцами по его волосам. И что-то сказало. Слово “хору” Огонек разобрал, хоть речь непонятного существа звучала не слишком членораздельно. Потом еще сказал какое-то слово, тоже на “х”, но длиннее, раскатистое, похожее на гром и на выдох.
— Нет, — покачал головой мальчишка, не зная, на что отвечает, да и был ли вопрос. А чудище осмотрело его с головы до ног — грязного, исцарапанного, сделало пару загребающих жестов и неторопливо похромало в сторону. Огонек двинулся за ним, и только потом сообразил, что идет за этим полузверем. Зачем? Да какая разница.
**
Астала
Праздник Мёда в этом году был хорош, говорили в самой Астале и предместьях. Благоприятные знамения и распорядителей вдохновили, и они позаботились, чтобы гуляния и угощения получились на славу. Даже самая неимущая беднота принарядилась и повеселела, их в этот день кормили бесплатно и позволяли смотреть на гуляния. Длинноствольные флейты гудели, барабаны перекликались, и вторил им человечий смех, пение и звон бубенчиков на поясах и браслетах танцовщиц.
Только в Круге возле одной из городских площадей приключилось такое, отчего даже заядлые пьяницы выпить забыли, и не до еды, не танцев в ароматном дыму было людям весь вечер и ночь.
Устроители праздника в этом квартале — он принадлежал Кауки — решили на песок выпустить дикого быка, и энихи против него. Обоим в питье добавили по нескольку капель — быку замедляющего зелья, хищнику возбуждающего, чтобы драка уж точно состоялась.
Она и состоялась, да… когда черный зверь выскочил в Круг, раскидав стражей у входа, народ ничего и не понял. И когда тот кружил вокруг быка, раз за разом уворачиваясь от длинных острых рогов, а потом исхитрился вцепиться в шею и повалить, пробить клыками толстую шкуру, только радовались зрелищу.
И потом, когда в круг выбежали еще стражи и попытались убить хищника, но вместо этого сами полегли, кто мертвым, кто раненым…
Тогда уже не восторг, а страх испытали, но все еще не поняли ничего.
Только когда вместо зверя с песка встал человек, осознали. Те, кто валялся раненым в Круге, тоже поняли в этот миг. А что настоящий зверь был не черным, а бурым, никто и не знал, кроме его охраны и служителей, но те сделать уже ничего не могли. Настоящий энихи все это время так и просидел в клетке.
Къятта на праздник не успел и добрался до дома поздно лишь вечером — задержался, досадуя на себя, пришлось решать споры среди пьяных охотников. Проще всего было распутать узел, оторвав пару голов; но охотники сцепились и вправду искусные, жаль. Кто на чьей территории понаставил ловушек и поймал пару пятнистых ихи, Къятту мало заботило — да хоть сто весен не виданного татхе поймайте. Хоть полусказочного Огненного зверя! Но дед косо посмотрит, если допустит свару, не позаботившись уладить. Людей нужно к себе привязывать, а не позволять твориться чему попало.
Новости ему рассказали по дороге, перехватив у дамбы. Примчались двое синта — волосы дыбом, чуть ли не дым из ушей. Он сам сперва ударил грис по бокам — быстрее добраться, но потом осознал, что все уже позади. На сей раз беда миновала. Но он ошибся, и ошибка чуть не стала роковой. Он пытался запрещать… Но пламя не слушает запретов — или гаснет. Да все Сильнейшие жили ради огня, который поднимается из глубин существа, и намеренно сдерживать его… безумие или глупость. Что ж, будет умнее.
Дома нырнул в бассейн, протер кожу настоями кедра и лимонника, расчесал волосы, по-домашнему стянув в хвост вместо косы, перекусил; прислушался к себе — полностью ли спокоен? — и лишь тогда заглянул к братишке.
Тот лежал ничком, раскинув руки — подвижные и ловкие, сейчас они свисали безвольно. Кажется, как примчался домой, так упал и не шевелился. Къятта подошел тихо, словно сам был энихи, сел рядом, провел ладонью по плечу брата.
— Больно? Там, внутри?
— Нет.
— Тогда зачем выпендриваться? Что ты в очередной раз показал Астале?
 
Кайе приподнял голову:
— Да мне все равно… — и снова уронил ее на подушку.
— Весь этот год после Совета я стараюсь уберечь тебя от глупостей. Еще одной выходки, даже в разы меньшей, чем река Иска, они тебе не простят.
— Лучше и вовсе не жить, чем по их правилам. Не ты ли меня учил…
Къятта по-прежнему держал ладонь на его плече, не желая терять и тени того, что испытывает младший.
— Когда ты сильнее других, волен делать что хочешь. Задирать их отпрысков поодиночке, как с Шинку, куда ни шло. Но со всеми семью Родами тебе не совладать. Не время еще.
— А когда оно настанет — когда ты решишь? И тогда что?
— Тогда тебе будет хорошо. Разве твое сердце не стучало от восторга, когда ты летел в прыжке? Когда ты был — сильнейшим, а остальные — слабой добычей?
Ответом ему стал прерывистый звук — полувскрик, полувздох.:
— Помоги мне не думать обо всем этом! Помоги, слышишь?! — это не просьба была, а повеление.
— Жаль, что ты срезаешь волосы коротко, — усмехнулся старший. — Какое удовольствие упускаешь — развязать золотую тесьму и отпустить на свободу пряди, как выпускают дикого зверя, снимая цепь…
Провел рукой по волосам брата. Тот вскинулся:
— Энихи не нужны побрякушки!
— Ты все же немножечко человек, — белые зубы блестели в свете звезд. Къятта окинул младшего взглядом, поднялся и пересел поближе к широкому окну. Он так и просидел бы полночи в молчании, не желая оставить младшего одного, но Кайе сам заговорил:
— Подойди…
— Что тебе? — старший снова присел на край постели, брови его сдвинулись настороженно.
— Я хочу чего-то , Къятта. Себя настоящего, может быть. И не могу получить. Мне отказано в этом?
— Нет, вовсе нет, — удивленно проговорил Къятта. — Чего тебе не хватает, зверек?
— Я не знаю. Если бы знал, взял бы.
— Не переусердствуй, — снова сжал его руку. — Иначе уподобишься тем, которые могут лишь сгореть в темном пламени. Ты для большего рожден, зверек.
— Не называй меня так по-идиотски! — взорвался Кайе, а Къятта рассмеялся: вот так-то лучше.
— Тебе не идет быть дохлой рыбой, братишка.
— Порой мне хочется, чтобы ты убил меня. Я принял бы это с радостью.
Глаза обоих сейчас казались черными — только зрачки посверкивали желтым, напоминая о глазах дикого зверя.
— Это глупо, зверек. Ты сам не знаешь, что тебе нужно. Вот и мечешься. Жизни в тебе больше чем во всей Астале вместе взятой — жизни и пламени. Тебе никогда не будет спокойно. Другой радовался бы, имей он хоть половину того, что дано тебе просто так, в дар. — Отшвырнул руку младшего.
— Завидуешь?
— Нет, — непонятно улыбнулся Къятта. — У меня все есть. Ты даже не представляешь, насколько.
Перевел взгляд на россыпь созвездий.
— Ты в последнее время что-то увлекся охотой на рууна. Я ведь предупреждал, полгода назад еще; думал, с тех пор ты угомонился. Ладно, те, чьи стойбища ты навещал, не опасны и сами всего боятся. Есть и другие. Помнишь, какие напали на нас во время похода к морю?
— Помню, — медленно откликнулся Кайе. — Но они все так… глупы и уродливы. Им и вовсе не надо жить, где угодно.
— Да пускай не живут, делай с ними, что хочешь. Но, если выходишь зверем, бери с собой помощников. Они не станут вмешиваться, если не будет угрозы.
— Я не нуждаюсь…
— Не возражай, — произнес он таким тоном, что младший поднял голову, посмотрел на брата, и счел за лучшее кивнуть.
Пять сестер почти скрылись за горизонтом, когда Къятта сказал:
— Пожалуй, еще кое-что делать ты можешь, с твоим-то чутьем и знанием леса. Как раз на днях разведчики прислали весточку. Ты знаешь, нужны новые земли, новые малые города и деревни. Но нельзя давать разрастаться поселениям, которые неугодны Астале. Иногда их непросто найти, но всегда есть приметы, следы. Порой люди ухитряются сбиться в стайки, уйти и основать собственную деревню, или прибиться к ничейным, срединным. Оттуда мы беглецов забираем, уводим, а если противятся или пытаются скрыться…