Птица обрела крылья (СИ)

Леди Крэнфорд, как обычно в эти часы, находилась в своем рабочем кабинете и просматривала свои журналы, полные цифр и отметок. Ее ждало много работы: за месяцы ее отсутствия накопились счета и колонки расходов, которые необходимо было разобрать и оплатить как можно скорее.
«Пока Ричард с семьей здесь, нужно дать бал. Пусть красавица Александра очарует моего наивного глупого Энтони. К счастью, его слова о том, что он женится на этой безобразной Шарлотте, были всего лишь пустой угрозой…» — размышляла хозяйка Гринхолла, как вдруг дверь в ее кабинет резко открылась.
— Эдвард! Что ты здесь делаешь? — тихо выдохнула графиня, и лист бумаги выпал из ее ослабевших пальцев.
— Я приехал за моей птицей! — решительным тоном заявил нежданный гость.
  
Глава 17
 
Леди Крэнфорд медленно поднялась со стула и неотрывно, с тревогой, написанной на ее белом лице, смотрела на того, кто был частью ее прошлого, такого далекого и счастливого. Прошлого, воспоминания о котором эта властная непоколебимая женщина лелеяла и хранила, как зеницу ока.
— Я не намерен отнимать ваше драгоценное время, леди Крэнфорд, — тихо и настойчиво произнес мистер Сэлтон, и его губы расплылись в саркастической улыбке. — Верните мне мою семейную драгоценность, и я тотчас покину вас и ваш дом. — Он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
«Как он узнал о том, что птица теперь у меня? Кто сказал ему? Ах, этот проклятый ростовщик! Взял деньги за обещание хранить в секрете мое имя, а сам без зазрения совести предал меня!» — пронеслось в голове графини, но она сумела взять верх над своими эмоциями, гордо приподняла подбородок и сложила руки на груди, чтобы дать гостю понять, что тот приехал зря и что его требования неуместны. Леди Крэнфорд не собиралась лгать, но и отдавать сокровище, которое после многих лет наконец — то попало в ее руки, не собиралась.
— Думаю, это Вертена мне стоит благодарить за ваш визит, мистер Сэлтон, не так ли? Не могу вспомнить того, что посылала вам приглашение, — холодно бросила графиня посетителю.
— О, мне не нужно было услышать ваше имя, леди, чтобы понять, кто был той особой, которая из всех драгоценностей мисс Коуэлл купила именно эту цепочку с птицей, — насмешливо парировал мистер Сэлтон, подходя к рабочему столу хозяйки дома.
Теперь джентльмена и леди Крэнфорд отделял лишь широкий внушительный стол.
— Моя племянница, мистер Сэлтон, уже больше полугода носит имя миссис Уингтон, — ровным тоном поправила его графиня.
— Об этом я слышал, но в данный момент запамятовал. — Мистер Сэлтон сузил глаза, словно пытаясь прочитать мысли своей собеседницы, но та прекрасно обладала собой, и по ее красивому лицу нельзя было определить ни единой эмоции.
Но оба присутствующих в этой большой, освещенной светом свечей комнате знали, какие чувства испытывала другая сторона, ведь эти чувства владели и ими самими. Однако, если грудь леди Крэнфорд сжимали горечь и недосказанность, грудь и взгляд гостя были полны презрения.
Леди Крэнфорд невообразимо сложно и тяжело было сохранять спокойствие в то время, как ее сердце готово было выскочить из груди. Эдвард, ее первая и единственная любовь, стоял перед ней, такой далекий, словно он позабыл о тех волшебных теплых летних вечерах, когда, в темноте беседки, в имении отца Беатрис, они, юные и пылкие, обменивались нежными поцелуями, словами любви и клятвами верности. Мистер Сэлтон, любовь к которому все еще не угасла и никогда не угасала в этой женщине, уже не был юношей: его волосы были тронуты сединой, впрочем, как и ее собственные. Да, они оба постарели, оба обрели семьи, родили и вырастили детей, но прекрасное прошлое все еще связывало их, как невидимая тонкая, но крепкая цепь.
Беатрис знала свою вину, знала, что предала своего Эдварда. Она стала супругой графа, богатого человека, и тем самым определила свое и будущее своих детей. Но она никогда не переставала любить того, кого променяла на стабильное богатое будущее и наследство своего деспота — отца. В то время, как страстная старшая сестра Кэтрин бросилась в объятия любви и нищеты, младшая тихоня Беатрис послушала голос разума… И в эти долгие минуты молчаливого созерцания любимого мужественного лица, леди Крэнфорд раскаивалась в своем поступке: это она должна была стать миссис Сэлтон! Она, а не та дородная датчанка! Она родила бы любимому красивых рослых сыновей или дочерей, а не то недоразумение, которое принесла ему его жена!
 
«Нет, нет! Прочь эти мысли! Прочь раскаяние! Я сделала то, что подсказывал мне трезвый разум! Кто знает, что ждало бы меня рядом с ним? Судьба Кэтрин была мне хорошим уроком… Да и был ли у меня выбор? — невольно думала графиня, а перед ее глазами мелькали сцены далекого прошлого. — Но мой супруг давно в могиле… И, возможно, у Эдварда тоже остались ко мне чувства? Если бы он тоже был вдовцом, мы могли бы воссоединиться и наконец — то обрести счастье! Но его толстая супруга жива и здорова… Она стоит между нами, как высокая ненавистная гора. Ведь я уверена: он сожалеет об этом также, как и я… Он понимает, что тогда у меня не было выбора, но сейчас я с радостью ответила бы на его чувства!»
Но как ошибалась эта стройная красивая леди! В сердце ее бывшего жениха не было ни нежных к ней чувств, ни понимания, ни даже капли уважения. Леди Крэнфорд любила мистера Сэлтона, а он ее нет. Его сердце всецело было отдано той самой «дородной датчанке», своей супруге, а ту, что предала его когда-то, он презирал и не желал иметь с ней ничего общего, однако коварная Судьба заставляла его сталкиваться с ней, играя бывшими возлюбленными, как тряпичными куклами.
— Но, Эдвард, ты приехал напрасно! — твердо заявила графиня, и возможность вновь назвать ее любимого мужчину по имени наполнила ее душу трепетом и сладостью. — Позволь напомнить тебе, что ты подарил мне эту птицу, и у меня есть полное право обладать ею.
— Ты помнишь о том, что получила ее от меня, и что я отдал тебе ее добровольно, но, кажется, ты забыла, что эта птица была моим подарком на нашу помолвку, которую ты коварно и, не уведомив меня, разорвала, — бросил мистер Сэлтон. — Эта цепочка — реликвия моей семьи и досталась мне от моей матери. Ты так и не стала моей супругой, и я требую вернуть мне мою птицу.
— Не будь таким мелочным. Оставим прошлое позади, — глубоко вздохнув, сказала на это графиня. Она понимала всю справедливость слов Эдварда Сэлтона, но не желала расставаться с украшением, напоминающим ей о том чудном времени их тайного и полного чувств романа.
— Услышь собственные мудрые слова, Беатрис, и верни то, что тебе не принадлежит, — холодно ответил гость. — У меня не хватало наглости просить твою племянницу вернуть мне эту цепочку, потому что она досталась ей от матери, и я смирился с тем, что моя семейная реликвия украшает шею Вивиан, а не шею моей собственной дочери. Но теперь, когда птица оказалась в твоих руках, я имею и наглость, и право вернуть ее своей семье. Если вам дорога честь, леди Крэнфорд, вы вернете мне ее, но, если готовы всю жизнь носить позор бесчестья, зная, что украли эту вещицу, то оставьте ее себе, и пусть она до самой вашей смерти напоминает вам о том, что много лет назад вы разбили сердце, всецело принадлежавшее вам и бьющееся только для вас.
— Эдвард… Умоляю, не мучай мою душу! Ты имеешь право ненавидеть меня, но разве ты не понимаешь, что всему виной была моя проклятая сестра?
— Ваша сестра, леди Крэнфорд, выбрала любовь, и я был и всегда буду восхищен ее поступком.
— С тех пор, как я вышла замуж, а ты вдруг покинул Англию, мы не имели возможности побеседовать обо всем, что произошло. Прошу, садись, и мы поговорим открыто. Ты можешь обвинять меня, можешь оскорблять, но я молча проглочу обиды. Нам есть, что обсудить. Эдвард… Прошу, дай мне возможность вновь возвыситься в твоих глазах! — с отчаянием воскликнула графиня.
— Нам нечего обсуждать. Я пришел за моей птицей, но, видимо, уже никогда не получу ее назад, — мрачно бросил мистер Сэлтон.