Оборотная сторона правды (СИ)
— Мне не видно! — Грейси надулась прямо в камеру. Я поспешно поставила ее на стул, так она на голову стала выше оператора. Позади нас рассмеялась семья губернатора Риццо и похлопала Грейси по плечу, чтобы дать ей пять.
Гейб с мертвенно-бледным лицом ухватился за мой локоть. Я затаила дыхание, надеясь, что от такого внимания у него не будет панической атаки. Но он лишь крепче вцепился, забираясь на свое место, усмехаясь при этом как тогда, на вершине «Мэджик Маунтин».
Мег вышла из небольшой толпы восторженных поклонников и подошла к трибуне. Гейб бешено помахал ей. От нашего вида в ложе у Мег отвисла челюсть. Она показала ему большой палец, шагнула за микрофон и продолжила лить воду за другими выступающими.
Мег выражалась ясно, но в тоже время расплывчато, горячо, но убедительно. Она говорила о рядовых американцах, встреченных ею во время кампании, которые пережили финансовые трудности. Мягко намекнула на «Вызовы и неожиданные благословления», недавно вошедшие в ее жизнь, и после этого упоминания моему лицу стало теплее от переметнувшихся линз камер.
Закончив, она с теплой улыбкой повернулась в нашу сторону.
— Как и моя падчерица, Кейт, я увлекаюсь историей. Как-то вечером она сказала одну потрясающую фразу. «История касается людей. Удивительно, как человек может изменить мир, даже не поняв этого».
Публика притихла, когда она сделала паузу. Я прикрыла руками улыбку.
— Я хочу сказать всем зрителям. Вы тот самый человек. У вас есть право голоса, голос и слова. Никто не сможет отнять их у вас. Близится четвертое ноября — так давайте выйдем наружу и изменим мир. Да благословит вас всех Господь, а также Америку!
• • •
— Хорошая цитата, Кейт, — сказала позже Пенни, когда я свернулась калачиком в гостиничном номере и нежилась в своей старенькой пижаме. — Очень милая женщина. И умная. Почему она не баллотируется на пост президента?
Я рассмеялась, вспомнив, как Мег считает дни. «Всего сто и тринадцать дней». «Всего сто и шесть дней». И так продолжалось каждое утро. Оказавшись в политике, Мег рассматривала кампанию в лучшее время как интеллектуальное упражнение, в остальное же время считала ее изнурительным испытанием силы воли.
— Или тебе стоило, — предложила Пенни.
Я фыркнула.
— Отличный шанс.
— Я бы посмотрела. — Голос стал ровным. — Кейт Квинн Купер. Республиканка из Калифорнии. — Она не унималась. Я не отвечала.
— Ну сейчас же ты мисс юная республиканка? На конвенции тебя назвали следующим поколением ВСП. Что это значит?
— Великая старческая партия, — отшутилась я. На другом конце линии она поперхнулась.
— Что? Я-то думала, это значит что-то серьезное.
— Прозвище. Как наш талисман-слон.
— Наш?
Мне пришлось обороняться.
— Да. Наш. Я часть кампании, а значит и партии тоже.
Когда она ничего не ответила, я продолжила.
— Один вопрос, Пенни, когда в июне я просила совета, разве не ты сказала мне сделать это?
— Присоединяйся к кампании, но не иди за всеми…
Она вздохнула. Я поняла, куда она клонит, поэтому не заострила на этом внимания.
— Знаешь, тут не все так ужасно. Они хорошие люди со стоящей целью. Свобода — это хорошо. Личная ответственность — тоже.
— М-да, ты и в самом деле одна из них. — Голос у нее стал тихим. — Вот почему мы не виделись целую неделю.
Я принялась извиняться.
— Просто столько всего навалилось…
— Знаю, — ответила она. — Видела по телевизору.
• • •
Той ночью я не могла уснуть, и не только из-за разговора с Пенни. На среду никаких крупных мероприятий не планировалось, лишь стандартные завтраки и приветствия доноров и добровольцев. Ничего из того, чего бы этим летом я не делала миллион раз. Но внутренности скрутило, а конечности под одеялом дрожали.
Похоже, это из-за Марты. Я нервничала из-за встречи с ней и не могла понять, почему.
Когда машина довезла меня до кафе «Звездный свет», я почувствовала ужас. Даже что-то знакомое и нежелательное. Печаль.
Я попросила водителя забрать меня ровно через сорок пять минут. Он не решался оставить меня, но камер видно не было, на улице было тихо, да и закусочная пуста, за исключением сутулого силуэта Марты в обычной угловой кабинке.
Напротив нее пустое место. На котором всегда сидела мама.
Я вдохнула поглубже, из-за волнения задержала дыхание, когда меня повело на низких каблуках по блестящему полу закусочной. И выдохнула лишь когда Марта со сверкающими глазами подскочила ко мне.
— Посмотри на себя, — заметила она. — Ты выглядишь… иначе.
— Спасибо, — ответила я, хотя поняла, что это не комплимент.
Сделав заказ, Марта неуверенно спросила, как изменилась моя жизнь с последней встречи.
— Тебе нравятся Куперы?
— Да, очень. Они замечательные. Правда, из-за кампании я не очень хорошо знаю сенатора…
Марта побледнела. Прежде чем я спросила ее об этом, она улыбнулась.
— Ты теперь старшая сестра!
— Да! Они хорошие. Время в дороге сплотило нас. Автобус большой, но…
— Ты уже повидалась с Пенни?
Уже через несколько минут беседы мне в голову пришло, что Марта каждый раз при упоминании кампании меняет тему. Не знала бы я ее так хорошо, решила бы, что ей не нравятся разговоры о политике. Что-то тут нечисто.
— Сегодня без Фредди? — я решила, это достаточно безопасный вопрос.
Она глотнула воды.
— Фредди умер в мае.
— О нет. — Фредди тоже ушел. — Сочувствую.
Мартины пальцы стучали по краешку, будто она ожидала сигнала. Раньше дерганой она не была.
«Она чувствует то же, что и я», — сказала я себе. Пустоту кабины. В последний раз мы были тут вчетвером, а сейчас остались только мы. И не знаем, как теперь разговаривать друг с другом.
Я попыталась растопить лед.
— Как там Косина?
Она застыла, глаза вытаращились, будто я поймала ее за руку возле кассы.
— Я несколько месяцев назад ушла.
Вот почему она дергалась. Считала себя виноватой, покинув мамину организацию. Видимо, решила, что нарушила клятву лучшей подруге. Но кто я такая, чтобы предъявлять это ей? Я положила свою руку на ее, чтобы успокоить. Она сжалась.
Я выдавила улыбку.
— Когда ты приступишь к работе?
Она сглотнула и отдернула руку.
— Я собираю средства на кампанию Лоуренса. Всегда причисляла себя к демократам, а тут подвернулась возможность уйти.
Она произнесла это быстро, словно защищаясь. Меня потрясла ее работа на противника, но я постаралась не подавать виду.
— Это чудесно, Марта…
— Ты ведь счастлива?
Она держалась за стойку, пристально вглядываясь в меня, что не прочитать по ее глазам эмоции было сложно. Страх, сомнение. Нет.
Вина.
И тут до меня дошло. Если бы я стояла, то попятилась бы.
Официантка поставила наши тарелки. На них никто внимания не обратил.
— Это была ты, — выпалила я. Она повесила голову в знак признания, но мне надо было проговорить это вслух. Полностью. — Мама поделилась с тобой, кем был мой отец, а ты передала им.
Ее глаза вспыхнули.
— Я думала, он должен знать! Купер, то есть. — Она покачала головой, поправляя себя. — Твой отец. Он должен был знать о тебе.
Голос перестал повиноваться мне. Когда я выдавила его из себя, то сама себя не узнала.
— Кому первому ты рассказала? Кампании Лоуренса? Дине Томас?
При упоминании Дины глаза у нее широко распахнулась, похоже, она не ожидала, что я знакома с журналисткой. Какой наивной же она меня считала? Но она пришла в себя.
— Сначала штабу. Они поддержали меня в установлении контакта с Таймс, поэтому…
— Почему не… — я пожала плечами, перебивая ее. — Не знаю… мне? Раз эта правда обо мне, Марта, то мне и следовало узнать первой, а не твоему работодателю.
Она захлопала глазами.
— Это ошибка. Признаю. И что была неправа насчет Купера, тоже. Он не знал, Кейт. О тебе.
Я вскочила, разозлившись.
— Я в курсе! Я живу с ним, он мой отец. Я не идиотка. И не жертва. Я знаю обо всем.