Т. 4. Сибирь. Роман
— Это превосходно, дядя Броня. Я очень рада! — вскинув руки и хлопнув в ладоши, прошептала Катя и покраснела, сконфузилась, втайне упрекнув себя: «Уж слишком все по-личному у меня. Насимович в самом деле вообразит, что я Ванина невеста или чего более — жена. А ведь ничего-ничего не было, ничего, кроме его куцей записки из предварилки».
— А тебе, Зося, опять скучать придется одной.
— Придется, дядя Броня.
Они вошли в большую комнату в тот самый момент, когда тетя Стася вынесла из маленькой, отгороженной уголком кухоньки белую миску со щами.
— Сегодня у нас, Зосенька, щи со свининой. Бронислав у меня просто обожает это блюдо. А варю я щи по-сибирски: чашка кислой капусты, большой кусок жирной свинины в цельном виде, немножко картофеля и, конечно, лук, две большие головки, — заговорила тетя Стася.
— Моя милейшая Стася, я боюсь, что проглочу собственный язык, не отведав твоих щей, — со смехом сказал Насимович.
— Бедняжка мой! Как он проголодался… Я наливаю тебе, Броня. Садись, наливаю. Ты извини, Зося, что первую порцию получает он. — Тетя Стася, невзирая на свою полноту, проворно сбегала в кухню за хлебом, за поварешкой и принялась разливать щи по тарелкам.
За обедом тетя Стася попросила мужа рассказать о сегодняшних заказчицах. Насимовича посещали женщины самого различного круга, и он умел иногда подметить такое, что тетя Стася, любившая похохотать, хваталась за бока.
— Представь себе, Стасенька, одна из заказчиц сегодня серьезно позавидовала тебе. Она сказала: «Я представляю, какой картинкой содержите вы свою супругу. Она носит, вероятно, самые модные костюмы вашего изготовления».
— Кто эта дурочка, Броня? Молодая или старая? — спросила тетя Стася.
— В годах уже. И, судя по всему, купчиха.
— Ты, Броня, не спросил ее, что бы она стала делать, если б вдруг оказалась царицей? — весело пошутила тетя Стася.
— Ну с какой же стати стал бы я спрашивать об этом? — удивленно повел сухими плечами Насимович.
— А я бы спросила, обязательно спросила бы, и знаю, что ответила бы она.
— Что же? — чуть не в один голос спросили Катя и Насимович, придерживая свои ложки.
— А вот что: сшила бы себе сто тысяч платьев и с утра до ночи перед зеркалом примеряла их.
Катя и Насимович засмеялись, а тетя Стася отодвинула от себя тарелку и, глядя на Катю, сказала с гневом:
— И небось считает себя умной эта особа. Вот, Зосенька, каких земля носит.
— Ну, а еще одна, Стася, — продолжал Насимович, — признала меня. Говорит, что шила у меня английский костюм в Варшаве. Вы, говорит, пан Насимович, душка, вы дамский благодетель, и я помню, что в Варшаве все модницы от вас были без ума.
Насимович и тетя Стася как-то выразительно переглянулись, и выражение их глаз было таким, что Кате подумалось: не является ли вывеска, гласившая, что Бронислав Насимович — первостатейный варшавский мастер, только хитрым прикрытием конспиративной квартиры большевиков? Может быть, ему в Варшаве-то даже не приходилось бывать.
Катя, естественно, не стала высказывать свои мысли вслух, лишь про себя сказала: «А если и так, то дай бог, чтобы подольше ни у кого не закрались сомнения в этом и вывеска Бронислава Насимовича помогала бы нам успешно делать свое дело».
5Сразу после обеда Насимович надел свой модный сюртук, черное пальто, шляпу, взял зонт с длинной ручкой и, натянув калоши, вышел из дому.
Катя и тетя Стася перемыли посуду и принялись за уборку в комнатах. Но вскоре Кате пришлось поспешить в свой закуток: постучали в дверь. Пришла соседка Насимовичей. Дело оказалось пустяковым: не хватило для засолки капусты двух-трех горстей соли.
Тетя Стася охотно выручила соседку, но та не торопилась уходить, без умолку тараторила, перескакивая от одной темы к другой без каких-либо пауз и точек.
Муж соседки занимался извозом. Среди профессий городского люда трудно было бы назвать людей, которые были так подробно и обстоятельно осведомлены о событиях в городе, как извозчики.
За несколько минут жена извозчика со ссылкой на мужа сообщила о пожаре в доме архиерея, о самоубийстве проворовавшегося офицера из интендантства, об ограблении ювелирного магазина, об облаве на пристани в момент прихода последнего в эту навигацию парохода.
Тетя Стася, живя много лет с Насимовичем, научилась уже отличать в пестром потоке житейских событий важное от второстепенного. Как только соседка упомянула относительно облавы на пристани, тетя Стася насторожилась. Дав возможность соседке поболтать вволю о том, о сем, она постаралась возвратиться к происшествию на пристани.
— Кого ловили-то? — загораясь от любопытства тети Стаси, переспросила соседка. — А ловили, суседушка, персону. Сказывают — из самого Питера предписание: поймать, и все. Если, дескать, не поймаете, не обессудьте — ни наград вам, ни почестей. Ну вот, они и старались изо всех сил.
— И поймали-таки? — Тетя Стася даже дыхание придержала.
— Дело-то, суседушка, сказывают, было так: они пароход-то обложили, ждут-пождут персону на трапе, а ей все нету, не идет она на них, и только. А потом один из энтих лихоимцев-то в еполетах возьми да и зыркни глазищами по толпе. А она, персона-то, стоит себе средь народа и похохатывает. Попробуй, дескать, возьми меня при таком скоплении. Разве люди по нонешним временам дадут беглого человека на съедение? Осточертели они всем, царские слуги, хуже горькой редьки стали. Народ от них бежит как черт от ладана.
— Ну, а дальше-то что там было? — не в силах уже сдерживать свое любопытство, поторопила рассказчицу тетя Стася.
— А что было? А было то — бросили они стеречь пароход и кинулись к выходу с дебаркадера. Каждого встречного-поперечного с ног до головы общупывали. Мой мужик взошел, чтоб седока взять, да и попал в капкан. Думал: ни коня, ни пролетки на месте не окажется. Да сохранил господь бог все в целости. А только персона как в землю канула, испарилась начисто и следу не оставила.
— А персона-то мужчина или женщина? — рискнула спросить тетя Стася.
Рассказчица взмахнула руками, но преодолевать подобные затруднения ей уже приходилось не один раз. Фантазия у нее была неуемная.
— А кто ж ее знает! Персона — и все тут. Видать, она и мужиком и бабой может быть. Как ей, значит, захочется, так она и выглядывает…
Начиналась чистая чертовщина. Интерес тети Стаси к рассказу соседки исчез, и та это быстро поняла. Она поблагодарила тетю Стасю за соль и удалилась.
Как только за соседкой хлопнула дверь, тетя Стася поторопилась в комнатку Кати.
— Ты слышала, Зосенька?
— Все слышала, — спокойно сказала Катя, хотя рассказ соседки Насимовичей сильно взволновал ее. «Ждали Ваню, на него ставили ловушку, а обнаружили меня», — подумала она. Еще вчера, когда Насимович высказал ей это же самое предположение, она про себя в него не поверила. Не поверила по скромности. Уж что она такое великое сделала для революции, чтобы целый отряд полицейских кинулся ловить ее, преградив путь с дебаркадера большой и шумной толпе? Нет, нет, тут какое-то совпадение. Несомненно. Но теперь Катя думала иначе. Ей казались действия полицейских вполне логичными. Акимова на пароходе не оказалось, а ее Прошкин обнаружил чуть ли не в качестве награды за неудачу. Уж коли журавля не удалось поймать в небе, то, естественно, попытались захватить синицу. А впрочем, не такая уж она синица. Три года Катя выполняет поручения подпольного комитета. Поручения, конечно, не самые ответственные, но все же… Передачи в тюрьму она носит, литературу по адресам доставляет, вот послали ее с паспортом и деньгами. Правда, ей ни разу еще не довелось выступать на митингах, но у солдат она бывала, беседу о сложных тонкостях образования прибавочной стоимости подготовила. Братец Саша как-то раз ее утешил: «Тебя, Катюха, как и меня, будут слушать обязательно. Наградили нас с тобой родители певческими голосами, хотя и были людьми отнюдь не церковными».
Но ни о каких своих размышлениях Катя ничего не сказала. Насимович хорошо сделал, что предупредил ее: «У тети Стаси сердце больное».