Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

 Сдирали без чинов с зверей невинных кожи;
 И словом, так была юстиция строга,
 Что кто кого смога, так тот того в рога.
 Благоразумный Слон из леса в степь сокрылся,
 Домостроитель Бобр от пошлин разорился,
 И Пифик слабоум, списатель зверских лиц,
 Служивший у двора честнее всех Лисиц,
 Который, посвятя работе дни и ночи,
 Искусной кистию прельщая зверски очи,
 Портретов написал с царя зверей лесных
 Пятнадцать в целый рост и двадцать поясных;
 Да сверх того еще, по новому манеру,
 Альфреско росписал монаршую пещеру, —
 За то, что в жизнь свою трудился сколько мог,
 С тоски и с голоду третьего дни издох.
 Вот мудрого царя правление похвально!
 Возможно ль ложь сплетать столь явно и нахально! »
 Собака молвила: «Чему дивишься ты,
 Что знатному скоту льстят подлые скоты?
 Когда же то тебя так сильно изумляет,
 Что низка тварь корысть всему предпочитает
 И к счастию бредет презренными путьми, —
 Так, видно, никогда ты не жил меж людьми».
ПОСЛАНИЕ К СЛУГАМ МОИМ ШУМИЛОВУ, ВАНЬКЕ И ПЕТРУШКЕ{*} 
 Скажи, Шумилов, мне: на что сей создан свет?
 И как мне в оном жить, подай ты мне совет.
 Любезный дядька мой, наставник и учитель,
 И денег, и белья, и дел моих рачитель!
 Боишься бога ты, боишься сатаны,
 Скажи, прошу тебя, на что мы созданы?
 На что сотворены медведь, сова, лягушка?
 На что сотворены и Ванька и Петрушка?
 На что ты создан сам? Скажи, Шумилов, мне!
 На то ли, чтоб свой век провел ты в крепком сне?
 О таинство, от нас сокрытое судьбою!
 Трясешь, Шумилов, ты седой своей главою;
 «Не знаю, — говоришь, — не знаю я того,
 Мы созданы на свет и кем и для чего.
 Я знаю то, что нам быть должно век слугами
 И век работать нам руками и ногами;
 Что должен я смотреть за всей твоей казной,
 И помню только то, что власть твоя со мной.
 Я знаю, что я муж твоей любезной няньки;
 На что сей создан свет, изволь спросить у Ваньки».
 К тебе я обращу теперь мои слова,
 Широкие плеча, большая голова,
 Малейшего ума пространная столица!
 Во области твоей кони и колесница,[1]
 И стало наконец угодно небесам,
 Чтоб слушался тебя извозчик мой и сам.
 На светску суету вседневно ты взираешь
 
 И, стоя назади, Петрополь[2] обтекаешь;
 Готовься на вопрос премудрый дать ответ,
 Вещай, великий муж, на что сей создан свет?
 Как тучи ясный день внезапно помрачают,
 Так Ванькин ясный взор слова мои смущают.
 Сомнение его тревожить начало,
 Наморщились его и харя и чело.
 Вещает с гневом мне: «На все твои затеи
 Не могут отвечать и сами грамотеи.
 И мне ль о том судить, когда мои глаза
 Не могут различить от ижицы аза!
 С утра до вечера держася на карете,
 Мне тряско рассуждать о боге и о свете;
 Неловко помышлять о том и во дворце,
 Где часто я стою смиренно на крыльце,
 Откуда каждый час друзей моих гоняют
 И палочьем гостей к каретам провожают;
 Но если на вопрос мне должно дать ответ,
 Так слушайте ж, каков мне кажется сей свет.
 Москва и Петербург довольно мне знакомы,
 Я знаю в них почти все улицы и домы.
 Шатаясь по свету и вдоль и поперек,
 Что мог увидеть я, того не простерег.
 Видал и трусов я, видал я и нахалов,
 Видал простых господ, видал и генералов;
 А чтоб не завести напрасный с вами спор,
 Так знайте, что весь свет считаю я за вздор.
 Довольно на веку я свой живот помучил,
 И ездить назади я истинно наскучил.
 Извозчик, лошади, карета, хомуты
 И все, мне кажется, на свете суеты.
 Здесь вижу мотовство, а там я вижу скупость;
 Куда ни обернусь, везде я вижу глупость.
 Да, сверх того, еще приметил я, что свет
 Столь много времени неправдою живет,
 Что нет уже таких кащеев на примете,
 Которы б истину запомнили на свете.
 Попы стараются обманывать народ,
 Слуги — дворецкого, дворецкие — господ,
 Друг друга — господа, а знатные бояря
 Нередко обмануть хотят и государя;
 И всякий, чтоб набить потуже свой карман,
 За благо рассудил приняться за обман.
 До денег лакомы посадские, дворяне,
 Судьи, подьячие, солдаты и крестьяне.
 Смиренны пастыри душ наших и сердец
 Изволят собирать оброк с своих овец.