Похититель всего (СИ)

Разрушение все изменило. Технологии стали не просто бесполезными, они стали опасными. Никто и никогда не станет пользоваться механизмом, который может подвести в любой момент. Внезапно стали понятны сразу несколько вещей: они слишком сильно зависели от своих механизмов, гораздо сильнее, чем соседи — от природы или традиций, за которые держались веками. Теперь те, кого ашкеллонцы презрительно называли дикарями, оказались на одном с ними уровне.
Так что же отличало одних от других?
Техническое превосходство? Знания?
В первые дни Разрушения стало понятно, что куда более невежественны именно те, кто достиг большего — число загадок перед ними было поистине неисчислимым.
Как? Что? Почему?
Обычные вопросы, на которых не было ответа.
Как случилось так, что Разрушение стало возможным?
Что произошло?
Почему именно сейчас?
И главный вопрос: что будет дальше?
Это были не единственные вопросы. Пожалуй, чаще других, особенно в первое время, звучал короткий: “Кто виноват”? К сожалению, такого же лаконичного ответа не находилось.
Как ни странно, кураторы были едва ли не единственными, кто оказался в выигрыше. Даже такая простая вещь как печатная книга внезапно стала большой редкостью. Теперь все знания, накопленные после Разрушения, грозили быть утраченными. Хотя все еще существовал способ фиксировать информацию (рукописи еще никто не отменял, чернила и перья по-прежнему были в избытке), не существовало надежного способа эти знания распространять. И — главное — накапливать, как это было раньше — в виде тысяч пыльных томов, занимавших не один десяток полок.
Именно здесь пригодились умения кураторов. Вместо старых, отживших свое библиотек, они создали новые. В этих новых хранилищах нашли свое место не только сами знания, но и их носители. Ибо, как сказали бы философы, творчество неотделимо от творца, создатель — от созидаемого.
А что же механизмы?
Многие из них не заработали ни месяц, ни год спустя. Курсор рос и в итоге увеличился многократно, теперь тысячи полок в нем занимали тысячи емкостей с эссенцией памяти.
Для большинства это казалось чем-то вроде бессмертия. Как будто можно переходить из одного тела в другое, а то и вовсе воскреснуть из мертвых. Заговорили о переселении душ и обмене разумом.
На самом деле, конечно, ничего подобного не возможно было осуществить, а выпивший эссенцию человек лишь получал горсть чужих воспоминаний, которые неизбежно начинал путать с собственными. Исключение составляли сами так называемые Интерпретаторы.
Интерпретаторы были закрытой кастой. Сам Энсадум, относящийся к практикам, и не раз бывавший в стенах Курсора, никогда не видел живого Интерпретатора. Впрочем, рядовые практики были далеко не первыми в этой иерархии. Он и Распределителя видел всего один раз — и то, лишь случайно заглянув в щель для выдачи карточек.
Интерпретаторы еще назывались Пожирателями информации; употребляя эссенцию, они примеряли на себя не только знания, но и личность умершего, и нередко могли говорить от его имени, вести себя как он, узнавать родных и близких хозяина воспоминаний. Все знания, которые когда-либо имел умерший, переходили к ним.
Теперь существование Курсора, кураторов и практиков не было чем-то особенным, однако не случись Разрушения, все могло пойти по-другому. Теперь Энсадум часто задумывался о том, что произошло бы, если бы механизмы продолжали работать.
Наверняка загрязнение вод протекало бы медленнее, но было бы таким же неизбежным. Почва на пустошах погибла не в результате катастрофы, земли здесь стали непригодными задолго до Разрушения. Энсадум даже удивился, кому пришло в голову строить здесь дом?
Он уже битый час трясся на спине тяжеловоза. Ему казалось, будто с момента открытия минула целая вечность — и ровно столько же отделяло его от того момента, когда он принял от Распределителя злополучную карту.
Кто знал, что за кровью того человека будут охотиться?
И хотя похитители на смогли бы ничего сделать без умения кураторов превращать кровь в эссенцию и без таланта Интерпретаторов превращать разрозненные воспоминания в цельную картину, все было явно не впустую. Скорее всего, целью было не дать крови оказаться в руках тех же Интерпретаторов — из-за того, что они могли бы увидеть в воспоминаниях того человека. Именно поэтому, чтобы завладеть емкостью, неизвестные спланировали и осуществили целый налет, ведь ее содержимое было чрезвычайно важным.
 
Энсадума могли убить. Наверняка один из налетчиков и собирался сделать это, в то время как второй почему-то проявил великодушие (жалость? предусмотрительность? или же — недальновидность?), и остановил руку убийцы.
Впрочем, горько усмехнулся Энсадум, у него все еще оставался шанс наверстать упущенное.
За все время его поездки ландшафт вокруг мало изменился. Немного рассеялся туман, каменистая почва перемежалась островками невысоких гор. Эти горы были слишком правильной формы, чтобы считать их природным образованием. Скорее уж, насыпи сделали специально, уложив землю, песок и мелкие камни в подобие невысокого каньона, по “дну” которого и проходили рельсы.
Рельсы шли сплошной прямой. Металл их давно проржавел, но не рассыпался в труху как многое вокруг — неоднократно Энсадум замечал по обе стороны от дороги брошенные металлические остовы, напоминающие скелеты насекомых. Однажды он увидел целый пассажирский вагон — с тем, что осталось от кресел, багажных полок, поручней. Гхуры невозмутимо двигались дальше, а Энсадуму почему-то стало казаться что если он заглянет внутрь этого вагона, то непременно обнаружит там человеческие останки — горстку пожелтевших костей, старый чемодан, истлевшую шляпу, пальто или трость. Возможно, не подвернись ему так удачно караван с гхурами, кто-то, едущий позже, много дней спустя действительно обнаружил бы горку костей, только на этот раз это было бы то, что осталось от самого Энсадума.
Наверняка, если смотреть сверху, насыпи выглядели как лабиринт, внутри которого сплошной нитью змеились железнодорожные пути. В этом лабиринте сам Энсадум, а также весь караван казались бы крохотными букашками отчаянно стремящиеся из него выбраться…
Гхуры шли медленно, и в этом, пожалуй, было больше преимуществ, чем недостатков. Энсадуму, который впервые передвигался подобным образом, эти существа казались на удивление сообразительными. Уже то, что их отправили одних, без возницы и погонщика, говорило о многом. Это были смышленые, хорошо обученные, хотя и упрямые звери. После того, как Энсадум без спроса взобрался в качестве пассажира на тюки с товаром, идущие впереди и позади тяжеловозы громко фыркали, пыхтели, трясли гривами и вообще всячески выражали свое недовольство. Впрочем, они были действительно умнее многих известных Энсадуму животных, поскольку, поняв тщетность своих стараний, смирились.
Звери двигались по железнодорожному полотну не сбавляя шага, не отклоняясь в сторону. Повозки мягко скользили по рельсам. Оно и неудивительно: колеса каждой их них некогда были частью настоящих вагонов.
Получалось что-то вроде живого поезда.
Он и звучал похоже: тики-так, тики-тик, только гораздо медленнее.
Рассматривая насыпи по обе стороны дороги, Энсадум заметил на вершине одной какой-то отблеск. Словно кто-то пытался поймать зеркалом солнечный луч, хотя никакого солнца и в помине не было. Возможно, просто свет отразился от металлической поверхности…
В следующее мгновение сразу несколько фигур возникли на возвышениях по обе стороны от движущегося каравана. Секунду-другую они находились на вершинах, а затем стали сбегать вниз. Это напугало животных. Гхзуры принялись ржать, мотать головами, некоторые сбились с шага и натолкнулись на впереди идущих.
 
Сам Энсадум испугаться не успел. В детстве ему часто казалось, будто он соображает медленнее, чем остальные сверстники. Наверняка это отразилось и на его умении быстро пугаться. Хорошо это или нет, Энсадум понятия не имел. Наверное, все же — да, раз в первую очередь в голову приходит подсчитать противников, рассмотреть, какое у них оружие, а уж потом вопить от страха.