Не суди по оперению

– Вы куколка на пути превращения из кокона в бабочку.
– Вы сейчас рекомендуете мне стать энтомологом?
– А вы неотесанный молодой человек.
– Мне кажется, я не был невежлив.
– Нет. Я хочу сказать, что вы как будто еще не отесанный камень, необработанный бриллиант. Пока еще ничего непонятно с вами, но затем, как после огранки алмаза, ваша подлинная индивидуальность засверкает при свете дня.
– Моя подлинная индивидуальность? Я не думал, что у меня раздвоение личности. Вы хотите сказать, что я страдаю шизофренией?
Хотя Алекс и хорохорился, в глубине души он понимал, что она права. Он бы и представить себе не мог, что будет способен пережить то, что пережил, и испытать то, что испытал, не встреть он Максин. Она как будто вытащила его из сплошного тумана.
Что произойдет дальше? Что его ждет? Каким окажется его будущее? Он не хотел это показывать, но от слов ясновидящей ему было приятно. Он невольно улыбнулся. Это послужило знаком благодарности для ясновидящей, которая обратилась к Максин.
– Я вижу, мадам, что вас окружает масса людей.
– Умерших?
– Нет, живых!
На лице Максин появилось разочарование.
– Вы не так одиноки, как думаете. Есть люди, которые вас ждут и будут счастливы вас увидеть. Вы окажетесь в очень теплой атмосфере.
– В раю?
Ясновидящая оперлась руками о столик.
– Почему вам везде мерещатся мертвые? Вы больны!
– Совершенно верно.
– Послушайте, кажется, вам нужна не я…
– Вы думаете, надо пойти к другому ясновидящему? Может быть, к тому, кто…
– Что будет после гадания на перьях? Гаданье на кошачьей шерсти? – насмешливо встрял Алекс.
– Вам нужно проконсультироваться со специалистом.
– Да, конечно. Но с каким?
– С психиатром. Вы оба явно не в себе.
  
56
 
– Вот это от ворот поворот! Выставили из фургона! Ну и ну! И впрямь никогда не поздно набираться опыта.
Алекс старался выглядеть спокойным, но он прекрасно видел, что Максин нехорошо. Ее щеки, обычно румяные, побелели. Лицо стало смертельно-бледным. Вокруг глаз легли тени, и она, казалось, сгорбилась под тяжестью своих лет. Она шла гораздо медленнее и тяжело опиралась на руку молодого человека.
Они ушли с ярмарки и двигались к тому месту, где Алекс поставил машину.
Путь на ярмарку они преодолели за несколько минут, но молодой человек предчувствовал, что обратная дорога будет длиться гораздо дольше.
Старая дама остановилась у бетонной скамьи. Дизайнер, вероятно, хотел соорудить нечто современное и в строгом стиле, но вышло совсем не выразительно и мало симпатично. Максин, всегда столь восприимчивая к окружающей красоте, никогда бы не села на такую ужасающую лавку. Она бы предпочла опуститься на траву, чтобы чувствовать что-то живое под ногами. В обычном состоянии она бы прошла мимо.
Сердце у Алекса заколотилось. Что-то было не так. Максин стояла молча. Она, такая говорливая, словно онемела. Она не жаловалась, но Алекс почувствовал, что она еще сильнее оперлась на его руку.
– Давайте немного посидим, – первым предложил он.
Они присели на скамью. Жесткая спинка была ужасно неудобной.
– Вы хорошо себя чувствуете, Максин?
– Все в порядке, дорогой.
– Вы уверены? Вы что-то очень бледная.
– Я просто немного устала.
– Вы? Устали? Не верю!
Алекс старался ее рассмешить, но она в ответ лишь грустно улыбнулась. Он не хотел видеть ее в таком состоянии. Казалось, она сдалась. Не могла же она вот так уйти. Этого не может быть! Он должен был успокоиться. Она устала, вот и все. Это естественная реакция на их многочисленные приключения. До сих пор она держалась стойко, но имела полное право утомиться.
– Не волнуйся.
Она взяла его за руку своей ледяной, несмотря на теплый день, рукой.
Максин почувствовала себя плохо внезапно. Ей, конечно, не надо было ни гоняться на бамперных машинках, ни есть столько сладкой ваты. Ее почти столетние сосуды не очень ладили с избыточным сахаром и слишком сильным волнением.
Это была ее всегдашняя проблема. Она не знала меры. «Береги себя», говорил ей муж. А зачем? Если нам на земле отпущено так мало времени, а нужно успеть так много. Беречь себя означало жить понемногу, жить мало. Она всегда желала всего и сразу. Делать вещи наполовину – это жить наполовину.
 
Она не хотела, чтобы Алекс видел, как ей плохо. Не хотела говорить про стучавшие у нее в висках молоточки. Не хотела его волновать.
Она была ему так признательна за проведенные вместе два дня. Она уже давно так не веселилась. Это были два прекрасных дня ante mortem [58], о которых можно было лишь мечтать.
Мысли мешались в ее голове. Неужели она сейчас умрет? Она вздрогнула, представив это, и Алекс сильнее прижал ее к себе. Но она тут же утешилась, думая, что сможет наконец встретиться с Леонаром и Шарлем.
Хотя Максин и не была верующей, она верила в жизнь. Она не могла смириться с мыслью, что после смерти нет ничего. Это слишком удручало, к тому же это было абсурдно. Не могла же смерть служить только для того, чтобы избежать перенаселения Земли. В ней должна быть своя скрытая логика, веская причина, по который те, кто пересекал последнюю черту, оттуда не возвращались. Там им было до того хорошо, что они оставались навсегда.
Рождаться со сроком годности на упаковке и оказаться в конце концов на помойке – это было слишком прозаично для Максин. Потому она и решила уверовать, что после того, как свет для нее померкнет, ее что-то ждет, и надеялась, что те, кого она любила, встретят ее.
В любом случае, других перспектив, как умереть, у нее не было. Она должна остаться самой собой. Не допустить больную душу в свое больное тело. В конце концов, именно этого она и добивалась. Лучше уйти, покатавшись на колесе обозрения, чем в бездушной клинике Брюсселя. Рядом с Алексом, а не с сочувствующими по долгу службы врачами.
Присутствие Алекса придавало мужества, но ей было так грустно его оставлять. Она чувствовала себя виноватой, что бросает его. Она была ответственна за него. Он был ранимым, но в то же время и сильным. Она-то это знала, но понял ли это наконец он сам?
Визит к ясновидящей не оправдал ее надежд. Она говорила непонятно. Максин не обладала даром читать между строк, ей нужна была ясность и четкость. Ведунья вела речь о каком-то сокровище. Может, Алекс обретет внутренний покой и счастье? Может, он дойдет до примирения с самим собой?
Она бесконечно жалела, что провела с ним так мало времени, но не сомневалась, что ему все удастся.
Она хотела ему сказать, что он должен верить в себя, что умирает она, а не он. Что он не должен останавливаться из-за того, что ее больше нет. Она хотела ему сказать, что, так или иначе, она всегда будет с ним. Она бы хотела еще столько всего ему сказать. Сказать ему спасибо. Они так славно повеселились. У них было такое великолепное приключение. Для нее приключения закончились, но ему предстоит открыть для себя еще столько прекрасного. Она оставляла ему в наследство воспоминания. Не бог весть какие, но для него это будет как ларец с драгоценностями. Когда понадобится, он будет открывать в своей голове коробочку с воспоминаниями и выбирать какое-нибудь подходящее к случаю, и ему будет от этого хорошо.
Она должна найти в себе силы сказать ему все это. Максин прижималась к плечу Алекса, но все же с большим трудом выпрямилась. Она подняла голову и встретила его грустный взгляд. Он ничего не сказал. Он все понял.
Она покачнулась и упала замертво.
  
57
 
Белое. Вокруг нее все белое. Как в тумане. Тело было тяжелым. Если она в раю, то разве не должна быть легкой, как перышко? Голова болела. Она не ориентировалась во времени. Она вспоминала Леонара в военной форме. Собственные девичьи руки на животе, который все рос и рос. Вспоминала, какая боль была и в теле, и в душе, когда у нее отобрали дочь. Вспоминала своего мужа, необыкновенного человека, который вытащил ее из пропасти, куда она провалилась. Их путешествия. Их планы. Их уютные вечера друг с другом. Вспоминала Алекса, этого милого мальчика, сильно рисковавшего, чтобы ее проводить. Глорию Гейнор. Бернара де ла Вильярдьера и какого-то цыпленка…