Не суди по оперению

Некая женщина вдруг оказалась в поле ее зрения. Может, это ангел? Она была красивая и молодая, лет семидесяти. Глаза у нее были красными и опухли от слез. Почему? Что ей было нужно от Максин?
Все у нее перед глазами расплывалось. Веки отяжелели, и она предпочла их прикрыть.
Но что-то не давало ей покоя. Она знала, что должна куда-то поехать. Но куда? У нее была назначена встреча. Но с кем? Она переживала и боялась. Чего? Если бы она знала, что ее пугает. Загробный мир ее притягивал, так легко было поддаться этому искушению. Дать свече погаснуть. В любом случае, воска почти уже не было, и фитиль сгорел. Хватило бы и легчайшего дуновения ветра… И тем не менее она сопротивлялась, сама не зная почему.
Ее подтачивала какая-то болезнь. В этой трезвой мысли было что-то утешительное. Она осознавала, что должна умереть, так зачем бороться?
В ее сознании всплыла картинка. Муж в инвалидном кресле смотрит пустым взглядом в никуда. Самый сильный человек из всех, кого она знала, в таком жалком состоянии. Он уже был не тем мужчиной, которым она восхищалась, но она по-прежнему его любила. Любить тень человека – это все равно любить его. Картинка исчезла, и она знала, даже не касаясь щек, что по ее лицу текут слезы.
Она вспомнила свой переезд в дом престарелых. Это было ощущение апокалипсиса. Конца света. Конца света для нее. Поначалу она решила умереть и отказывалась есть. Теперь и она смотрела в никуда через окно комнаты. А потом встретила Марти, товарища по проделкам, благодаря которому к ней потихоньку вернулось желание жить.
История Марти была до слез банальна. Он был, что называется, любящим отцом. Занимался воспитанием сына, играл с ним в футбол, помогал делать уроки. Потом взял кредит, чтобы оплатить его учебу, выступил поручителем при покупке его первой квартиры. А потом – тишина. Такова жизнь. Она идет дальше и разлучает тех, кто любят, но не берегут друг друга. Работа, семья, дети. Время от времени дедуле приводят внуков. Это позволяет хоть как-то дышать. Но внуки растут, им надоедает слушать дедушкины анекдоты. А дедушка падает в ду́ше, и его отправляют в дом престарелых.
Максин с Марти вели себя как школьники, разыгрывали других стариков и Дюрефе. Их проделки были безобидными, но служили тем глотком воздуха, который не позволял им задохнуться. Двое приятелей, двое сокамерников, двое революционеров, два не стареющих духом, но немощных телом человека.
Улыбнувшись при мысли о Марти, она ощутила на губах соленый вкус слез. Ей хотелось их вытереть, но у нее не получалось. Тело больше не слушалось. Ее мозг был центром управления полетом без командира корабля. Есть ли кто-то из пилотов в самолете?
Поздно. Слишком поздно. Для чего? Ощущение тревоги сковало ей грудь и не давало дышать. Она смутно почувствовала, как ей накладывают на лицо кислородную маску. Дышать стало легче, но камень по-прежнему давил на грудь. Неприятные мурашки бегали по всему телу. Голова готова была разлететься на куски.
Настало время погасить свет.
Ее ждала полная темнота.
  
58
 
У Алекса чуть не выпрыгнуло сердце. Точнее, оно упало. Как будто пролетело через все его тело, чтобы разбиться о землю. Он знал выражение «душа ушла в пятки», но неужели там могло оказаться и сердце?
Он чувствовал в душе пустоту. Но пустоту, странным образом наполненную чем-то. Голова его тоже была словно набита ватой. Однако, объективно говоря, он все сделал правильно. Вызвал «Скорую» по старому мобильнику Максин. Смог объяснить, где они находятся. Когда они приехали в больницу, сказал врачу, что старая дама страдает Альцгеймером…
При всем том у него было ощущение, что он не доглядел. Хорошо знакомое ему ощущение, что он потерпел неудачу, хотя упрекнуть себя было не в чем. Неудача даже в успехе. Кроме того, он был зол на себя. Он, конечно, не должен быть разрешать Максин кататься на машинках и, что еще хуже, на колесе, и тем более есть эту дрянь. Больной Альцгеймером наверняка должен соблюдать особый режим, и ему надо было разузнать какой.
 
Визит к ясновидящей тоже оказался некстати. Максин вышла от нее неприятно пораженной.
Максин была на грани между жизнью и смертью. И ответственность за это лежала на нем. Ему вообще не надо было ввязываться в эту историю. Когда он увидел ее у дверей дома престарелых, она показалась ему такой беззащитной. А когда она призналась ему в своих планах по поводу эвтаназии, он должен был остановиться, повернуть назад и вернуть ее в дом престарелых. Но он решил, что сможет ее разубедить. Какой же дурак! Как можно было подумать, что ему удастся хоть как-то повлиять на такую женщину, как Максин?! Ей было суждено умереть в брюссельской клинике, а из-за него она потеряла сознание и упала на бетонную скамью при выходе с ярмарки. Она была бы в большей безопасности в какой-нибудь больнице, но можно ли быть где-нибудь в безопасности, когда умираешь? Так, по крайней мере, она уснула у него на руках.
Алекс не знал, что думать. Был ли он прав, продолжая эту безумную затею, или виноват, проявив слабость? Он был бы рад считать, что выполнил последние желания умирающей женщины, но действительно ли это было так? Возможно, следовало проявить твердость. Отказаться везти ее. Насильно водворить в дом престарелых, как раз к началу «Вопросов для чемпионов». А потом сесть одному в «Твинго» и забыть про нее.
Никогда. Никогда он не сможет ее забыть. Отношения, которые завязались между ним и Максин, были самым важным событием, которое он пережил в своей жизни. Они перебили даже его депрессию. Они вернули ему желание жить.
Конечно, жизнь ему подарила мать, но именно благодаря Максин у него появились силы идти дальше. Она показала ему, что существует люди, которые могут его любить и уважать. Она подарила ему свое полное доверие. Внушила мысль, что в будущем все будет не так плохо.
Но разве его будущее мыслимо без Максин? Теперь он чувствовал себя более сильным, и однако знал, что без нее, без ее поддержки его оптимизма хватит ненадолго.
Ему несказанно повезло встретиться с такой необыкновенной женщиной, как она, и он не был готов ее тут же лишиться. Что теперь делать? Молиться какому-нибудь богу о ее чудесном выздоровлении? Что же он должен сделать? Ему была невыносима своя беспомощность, она жгла его, от нее хотелось завыть. Сознание, что судьба близкого ему человека от него не зависит, было пыткой. Молча смириться с этим становилось все труднее. Как он может поставить крест на их дружбе?
Его рука машинально опустилась в карман и вынула оттуда «Нокию». Он с облегчением подумал, что старая дама была как ее телефон – прочной и надежной независимо от моды и времени. Пальцы Алекса, словно по собственному желанию, нажимали на кнопки, пока не нашлось то, что он подсознательно искал. Селфи, сделанные на прогулке по ярмарке. В глазах Максин тогда было столько энергии! Разве можно представить, что она лежит на больничной койке с закрытыми глазами?
Множество морщин на ее лице отмечали разнообразные периоды ее жизни, они походили на тропинки, приведшие ее к нему. Они вовсе не были стигматами или рубцами, оставленными трудностями, которые ей пришлось пережить. Это были ее трофеи. Максин пришлось столкнуться с тяжелой жизнью, и она вышла победителем. Ему так хотелось, чтобы она одержала победу и в этой схватке.
Алекс был удивлен, увидев на фото, как он расцвел рядом с ней. Этот молодой человек, улыбавшийся до ушей и строивший забавные рожи, был ему незнаком. Зеркало никогда не дарило ему подобного отражения, это Максин сделала его красивым. Ведь она видела в нем лучшие его стороны, и постепенно они проявились и в его внешности. Она материализовала то, что прежде было лишь вероятным.
Он почувствовал себя эгоистом. Кто он такой, чтобы требовать от нее снова бороться? Она всю жизнь сражалась, но сейчас потерпела поражение. Если ей суждено угаснуть сегодня, пусть это случится. Если ее тело больше не может ее защищать, пусть сдастся. Если мозг изнемогает, пусть прекращает работать. Занавес опускается. Конец спектакля.