Не суди по оперению

– А нельзя нам сесть в одну машину? – спросил внезапно обеспокоенный Алекс.
– В жизни каждый сам за себя!
Видя замешательство молодого человека, она добавила:
– Не переживай, я тебя прикрою.
Максин выбрала машинку розового цвета с блестками, Алекс сел в серую, украшенную чешуйчатым орнаментом.
Раздался электронный сигнал, означавший, что можно начинать. Максин не надо было уговаривать – она сорвалась с места как стрела. Она наезжала на всех, кто имел несчастье попасться ей на пути, и встречала каждое столкновение взрывом хохота. Алекс, чья машина стояла с краю, все еще не дотрагивался до педали. Он услышал, как Максин крикнула: «Ну, ты поедешь наконец? Моя бабушка тебя бы обогнала, хоть и ездила в телеге». И она философски заключила: «Кому на месте не сидится, тот горба не наживет».
Алекс с ужасом увидел, как она врезалась в машинку, где сидела дама лет шестидесяти вместе с внуком. Максин с достоинством сказала: «Простите, мадам» и снова подкатила к Алексу.
– Старикам не следует заниматься такими вещами, это им уже не по возрасту!
Она умчалась так же стремительно, как принеслась, расталкивая все машины, которые мешали ей проехать.
Она чувствовала себя легкой. Свободной. Молодой. Ей нравилось ощущать скорость. Нравилось чувствовать, как ветер играет в волосах. Нравилось сжимать пальцами руль. Проскальзывать между двумя машинами, словно угорь между скалами. Нестись навстречу другой машинке и чувствовать, как по ней пробегает волна от удара. Конечно, у нее болели колени, она нечетко видела сбоку, но ее ощущение жизни было таким острым, что она готова была закричать. Налетая на другие машинки, она выплескивала свою злость и свое желание жить. Жить насыщеннее. Дольше. Только бы ей удалось насладиться чем-нибудь еще! В то время как она громко смеялась, глаза ее наполнялись слезами. Ее распирало. От радости, от страха, от злости, от грусти, от смеха. Она гналась за теми, кто неосмотрительно толкал ее, чтобы затем получить в бок. Она крутилась на месте, чтобы у нее закружилась голова. Она знала, что это не повторится больше никогда.
Алекс не покидал свой безопасный уголок. Видя, как свободно и своевольно ведет себя Максин, он испытывал стыд. Если старая дама могла это сделать, то и у него должно получиться. Но Максин не была обыкновенной старой дамой.
Он зажмурился и нажал на педаль.
В него тут же врезалась чья-то машинка. От удара он открыл глаза. Двое подростков лет семнадцати улыбнулись ему и уехали, звонко смеясь. Так вот, оказывается, что такое жизнь: получаешь удар и едешь дальше? На всякий случай он потер шейные позвонки и, удостоверившись, что может двигать пальцами ног, снова нажал на педаль. Машина понеслась на всей скорости. Он ехал зигзагами, уворачиваясь от других машинок. Он как раз хотел проскочить между двумя пустыми, как вдруг увидел, что на него несется какой-то ненормальный. Он оглянулся – деваться было некуда. Он был зажат между бортиком и двумя припаркованными машинками. Так вот что такое жизнь: получать удары, когда ты наиболее уязвим? Ему ничего не оставалось, как только приготовиться к толчку. Он закрыл глаза, как приговоренный к смерти перед казнью. Затем услышал шум, но удивительным образом не почувствовал удара. Открыв глаза, он обнаружил, что Максин подлетела сбоку и со всего маху атаковала нападавшего.
– Я же говорила, что прикрою тебя.
  
52
 
После автодрома они едва держались на ногах. Издали можно было подумать, что они напились, но на самом деле они были опьянены тем, что только что пережили.
Алекс поддерживал Максин, а она шла с ним под руку скорее из удовольствия, чем по необходимости. Казалось, они были высечены из одного куска мрамора, неотделимые и неразлучные. Они радовались мешанине звуков, густым басам, от которых сильнее билось сердце, запахам сладостей, бегающим детям и гоняющимся за ними родителям.
Алексу казалось, что внутри него словно сняли предохранитель. Он воспринимал все легче, но всем своим существом. Ощущал все острее, как будто его органы чувств наконец-то пробудились. Он жадно впитывал в себя запахи, цвета, звуки, вкусы. Ему захотелось запечатлеть это мгновение.
 
– Можете одолжить мне ваш телефон?
– Ты хочешь кому-то позвонить?
– Нет, хочу сделать селфи.
– Не знаю, есть ли такое в моем телефоне. Он ведь староват.
Она остановилась и поставила сумку на скамейку, чтобы запустить в нее руки. Поиски продолжались немало секунд. Увидев, как появляются баночка крема от морщин, фарфоровая кошечка и кружка с надписью «I love Paris», Алекс собирался было остановить ее поиски. Но Максин не сдавалась и наконец изъяла из чрева сумки свою старую «Нокию».
Взяв ее в руки, Алекс нажал несколько откликавшихся громким бипом кнопок, чтобы найти функцию «фотография». Раньше фото делали в видеоинтерфейсе VGA, не гонялись за миллионами пикселей, а просто увековечивали какой-то момент в жизни. Как раз то, что нужно, именно это и хотел сделать Алекс.
Он обнял Максин за плечи, встал к ней щекой к щеке и навел на них камеру.
– Готовы?
– К чему?
– Сделать наше селфи.
Она отодвинулась.
– А это не больно?
– Да нет. Это просто фото нас двоих.
– Ты хочешь попросить кого-то нас сфотографировать?
– Этого не нужно. Я должен только отвести подальше руку и нажать на кнопку.
И он указал пальцем на двух девочек лет двенадцати, которые как раз фотографировали себя, вытянув губы трубочкой и вытаращив глаза.
– Вот, видите, что значит делать селфи.
– Ты хочешь, чтобы я состроила такую же рожу на твоем фото?
– Нет, – засмеялся в ответ Алекс. – Это не обязательно. Они делают так, чтобы казаться покрасивее и похудее.
– Сумасшедший дом!
– Это как сувенир. Мне хочется сохранить воспоминание о сегодняшнем дне, о нас.
– Ладно. Сколько раз можно сняться? Четыре?
– Это не как в фотокабинке. Можно снимать сколько угодно. Готовы?
Она достала из огромной сумки расческу и поправила прическу, хотя ее укладка осталась незыблемой даже после бешеных гонок на бамперных машинках.
– Фотографии черно-белые или цветные?
– Цветные, конечно.
Она провела по губам перламутровой помадой и пощипала щеки, чтобы придать им румянец. Затем последний раз взглянула в зеркальце серебряной пудреницы, оценивая свой вид.
– Ну вот, я готова. Селфуй меня!
Алекс с нежностью посмотрел на нее.
– Вы очень красивая!
Она снова похлопала его по плечу.
– Прекрати. Ты заставляешь меня краснеть… И я буду на фотографии как помидор!
Алекс положил руку на плечо Максин и наклонился, чтобы быть с ней одного роста. Отвел подальше руку. Раздался щелчок.
– Готово, – удовлетворенно сказал молодой человек.
– Не получилось. Я не видела вспышки.
– Она не нужна. Сейчас светло.
– Как скажешь. Сам убедишься, когда отдашь проявлять пленку.
Алекс рассмеялся.
– Пленку? Я уже сто лет не слышал этого слова. Где она, по-вашему, может находиться в этом телефоне?
– С новыми технологиями все такое маленькое.
– Так вот, Максин, отличная новость – чтобы увидеть фотографии, больше не надо проявлять пленку.
Он нажал на кнопку в телефоне и показал старой даме экран, где появились их улыбающиеся лица.
– Потрясающе! Сделаем еще?
Они сделали целую серию снимков. Максин теперь чувствовала себя совершенно свободно перед миниатюрной камерой. Они снялись улыбающимися, строящими рожицы, с вытянутыми трубочкой губами, с закрытыми глазами, с высунутым языком. На одном из фото Максин подставила рожки Алексу, на другом он целовал ее в щечку…
Когда их артистический энтузиазм поутих, Алекс вернул телефон Максин, которая так аккуратно убрала его в сумку, как будто это было сказочное сокровище. «Нокия» вдруг стала в ее глазах бесценным инструментом, «изготовителем» воспоминаний.
А потом Алексу не удалось увильнуть от поездки на колесе обозрения. У него кружилась голова, и он отчаянно вцепился в тоненькую цепочку, которая чисто символически закрывала их кабинку. Он не решался взглянуть вниз, замерев на деревянном сиденье, как будто кол проглотил. Что до Максин, то она удобно расположилась в кабинке и наслаждалась открывающимся видом.