И солнце взойдет (СИ)
Вот и сегодня Рене сидела за своим столом в кабинете и безуспешно пыталась решить очередной тест. Им выпала нежданная роскошь в виде часового перерыва, который неугомонный Энтони решил потратить на подготовку измученного работой ассистента и… на обед. Так что сейчас она старательно пережевывала отварную индейку, пока боролась с очередным вопросом под шорох упаковки из ближайшей забегаловки. Сегодня в меню у доктора Рена был ненавистный poutine. И, если честно, иногда Рене казалось, что именно этот квебекский фастфуд особенно раздражал вкусовые рецепторы Энтони. Ибо объяснить как-то иначе, почему он мог полить его ананасовым соусом, а под конец добавить немного сальсы, оказалось попросту невозможно. Вот и сегодня в качестве мести французскому блюду был выбран табаско и… яблочный джем?
— Твои пристрастия в еде иногда пугают, — пробормотала Рене.
— А твой пациент уже дважды умер, — меланхолично откликнулся Энтони и обмакнул в острый соус выуженную из-под картошки жаренную в кляре креветку. — Ты так долго думаешь над ответом, что парниковые газы растопили все ледники, а человечество умерло от тоски по последнему полярному мишке.
Он устало прикрыл глаза и откинул голову на спинку низкого кресла, где молча страдал вот уже пятнадцать минут. Сегодняшние боли были особо убийственны. Накричав по телефону на пять кандидатов, Энтони приполз в кабинет и едва не упал на пороге. Лишь каким-то чудом Рене успела дернуть хирурга за руку, скорректировав траекторию его падения прямо в полете. Висок в очередной раз заломило, глаза резануло полосой яркого света, и она не выдержала.
— Обезболивающее? — сухо спросила Рене, пока ставила одну за другой галочки напротив нужных ответов. Ланг следил за ней из-под полуприкрытых век.
— Гильотина. — Кажется, их мысли удивительно совпадали. Однако, отложив карандаш в сторону, она нахмурилась.
— Это началось после того, как ты вернулся с Ближнего Востока?
Рене старалась говорить непринужденно, напряжение выдавали только сцепленные до белых костяшек пальцы, но Энтони мгновенно собрался. Об этом говорили чуть поджатые губы, сильнее стиснувшие подлокотник руки и поверхностный вдох. Рене знала, что вопрос на редкость бестактен, почти неуместен, но также была уверена в своей правоте.
— Тебя это не касается, — ожидаемо оскалился Ланг, но она не собиралась так просто сдаваться. Подкатившись на стуле поближе к растекшемуся в кресле огромному черному телу, Рене пристально посмотрела в глаза Энтони.
— Я нейрохирург, если ты забыл.
— Ты недоучка, — фыркнул Ланг и сделал вид, что новая креветка вкуснее предыдущей едва ли не вдвое. По крайней мере, изображенный им лживый аппетит должен был доказать именно это, однако Рене знала, что Энтони не голоден. Он просто запихивал себе в глотку высококалорийную пищу, чтобы протянуть до новой порции обезболивающего. А тех, похоже, становилось уже слишком много.
— Энтони, я нейрохирург, и мне известны симптомы, — мягко, но настойчиво проговорила она. — Это уже не просто головная боль, а медикаментозная мигрень.
— Откуда ты вообще знаешь? — Ланг явно пытался уйти от ответа.
— Энтони.
Он какое-то время вглядывался в неё больными глазами, прежде чем смежить веки.
— Оторвать бы Фюрсту его длинный язык, — пробормотал Энтони, но все же признался. — До. В армии просто перешло в хронические боли. Там было не до лечения.
— Травма?
— Это очевидно, старший резидент Роше! — высокомерно хмыкнул доктор Ланг, но она не обратила внимания. Раненый зверь всегда рычит громче.
Подъехав на стуле еще ближе, Рене осторожно приподняла одно веко, затем второе, встретилась с раздраженным взглядом Энтони, а потом встала. В несколько шагов она обошла кресло и оказалась у Рена за спиной.
— Что ты делаешь? — спросил он, и от Рене не укрылось, как напряглись огромные плечи. Но вместо ответа лишь положила ладошки на жесткие мышцы шеи. — Какого черта!
— Тихо, — шепнула она, а сама скрупулезно исследовала каждый натянутый до предела мускул. Рене осторожно провела пальцами вдоль шейных позвонков, скользнула чуть в сторону, но когда почти нащупала нужное место, Ланг дернулся.
— Роше! Пошла прочь…
Энтони попытался отмахнуться, но Рене не дала. И пусть в его голосе ясно слышался превосходно скрытый от остальных страх — от любого, кроме неё! — однако о причинах такого недоверия или, наоборот, чрезмерной доверчивости, она будет думать позже. Потом, когда останется в своей кровати один на один с мыслями о прошедшем дне, неловкостью и, возможно, стыдом. Но сейчас Рене просто хотела помочь. А потому она мягко отвела шарившие где-то в воздухе большие руки и осторожно потянула за одну из черных прядей, понуждая Энтони запрокинуть голову. Их взгляды встретились, и Рене приложила палец к губам.
— Хоть пять минут подержи свой гениальный рот зашитым по Гейденгайну. Пожалуйста.
Она выразительно приподняла брови, а затем нахмурилась, когда в виске Энтони вновь завальсировала железная кувалда. Его глаза самопроизвольно закрылись, ну а Рене не стала больше тянуть. Осторожно проведя вдоль позвоночника, она размяла напряженные трапециевидные мышцы и мягко поднялась к основанию черепа. Пальцы опасно путались в черных густых волосах, но Рене старалась двигаться аккуратно, чтобы не дернуть. Ее ладони провели от затылка до лба, ощутив каждый изгиб талантливой головы Энтони, прежде чем надавили в районе висков. А оттуда вверх, дабы чуть оттянуть жесткие пряди, что так и норовили выскользнуть из слишком маленьких рук. И снова к высокому лбу, где уже наметились первые морщинки. Рано, доктор Ланг. Слишком рано для человека с такой бешеной энергией. Рене разгладила большими пальцами сведенные мышцы, провела по надбровным дугам и дальше, туда, где в затылке сосредоточилось напряжение. Она не делала ничего особенного, обычный массаж, но от горячей кожи приятно покалывало руки, а от волос все сильнее тянуло той самой мятой. Дыхание Энтони становилось глубже, спокойнее с каждой секундой, покуда в узких ладонях растворялась упорная мигрень. И когда Рене замерла, он еще долго молча сидел, прежде чем осторожно пошевелился. А она знала, что должна отпустить. Выпутать пальцы из черных прядей, которые перебирала, словно то были жемчужные нити в шкатулке сокровищ, но до последнего оттягивала миг. Неожиданно Ланг наклонил назад голову и удобно устроил ту в колыбели подставленных рук, веки дрогнули, и Рене нырнула в золото солнечной осени.
Взгляд Энтони был удивительно умиротворенным. Такой непривычный для его лихорадочной, почти взбалмошной натуры, которая умудрялась скучать даже в цейтноте операционных. И вот теперь Ланг смотрел в склонившееся над ним лицо так спокойно, словно они знакомы тысячу лет. Рене видела, как его глаза внимательно скользили по незаметным веснушкам, как разглядывали тонкий шрам на щеке, а сама изучала изгиб кривоватого носа, две сотни родинок и черноту уже выступившей на подбородке щетины. А еще едва ощутимо ласкала кончиком безымянного пальца тонкий шрам на самом краю теменной части. Так странно, но все это казалось удивительно правильным.
— Возможно, мне стоило грешить усерднее, — неожиданно едва слышно произнес Энтони и усмехнулся, заметив недоуменный взгляд. — Тогда возмездие в лице тебя пришло бы много раньше.
— Это поможет, но ненадолго. — Рене грустно улыбнулась. — Боль скоро вернется.
— Я знаю. — Энтони снова прикрыл веки, наслаждаясь передышкой. — Я знаю…
Поджав от бессилия губы, она смотрела на давно залегшие под глазами темные тени, куда сейчас отбрасывали след чуть дрожавшие длинные ресницы, и искала аварийный выход из набиравшего чудовищную скорость колеса. Им срочно нужно было нанять хоть кого-нибудь. Любого, кто может держать скальпель, иначе к концу следующей пятидневки Энтони хватит инсульт, или в очередном приступе мигрени он что-нибудь с собой сделает. Не удержавшись, Рене снова скользнула кончиком пальца по длинному тонкому шраму. Его конец терялся в районе затылка, и, похоже, был оставлен чем-то режущим. Осколок? Острый предмет? Она так задумалась, что треск предательской дверной ручки вынудил вздрогнуть.