И солнце взойдет (СИ)

За спиной Энтони было удивительно тепло. Его широкие плечи с упрямством крейсера рассекали рвущийся навстречу воздух, отчего позади образовалось пространство тишины и безопасности. И пусть давно всклокоченные волосы трепал ветер, прямо сейчас Рене было поразительно спокойно. А когда большая ладонь в черной перчатке ободряюще накрыла едва ли не до судороги сведенные пальцы, она наконец-то расслабилась и позволила себе просто полюбоваться ночным городом, шумом дороги и скоростью. А та опьяняла, свистела в ушах и заставляла слезиться глаза даже за щитком звездного шлема. Она проникала под куртку и ныряла под свитер, чтобы обвить напряженное тело. И где-то уже за чертой центра города Рене вдруг поняла, что вернись реальность назад и вновь дай сделать выбор, то она бы без раздумий все повторила. А потому, когда мотоцикл медленно подкатил к темному кирпичному домику с обвалившейся верандой и покосившимся забором, Рене отчаянно не хотела заканчивать их путешествие. Она готова была ехать так целую ночь, меняя километры на города, а блеск выглянувших на небе звезд на яркость дневного солнца. Но их время подходило к концу.
Неловко спрыгнув с тяжелого мотоцикла, Рене стянула шлем, пыльный и драный, но теплый чулок, а затем замерла перед Энтони. Наверное, надо было что-то сказать. Но неожиданно накатила неловкость, и сразу в памяти всплыли моменты, от которых вспыхнули щеки. Фальшиво откашлявшись, Рене протянула шлем.
— Спасибо… — начала было она, но Энтони бесцеремонно перебил. Скептически оценив внешний вид тупика, где стояли покосившиеся здания и куда долетал шум двух автострад, он чуть прищурился и поднял защитное стекло.
— Это твой дом? — недоверчиво спросил Ланг, словно подозревал каменные стены в сговоре с целью обвала.
— На втором этаже, — пожала плечами Рене, а потом зачем-то стала оправдываться. — Выбирать не приходилось. Мне дали на переезд десять дней, так что я ухватилась за первое попавшееся, лишь бы не остаться жить на вокзале.
Она скованно улыбнулась и оглянулась на огромную желтую луну, что как раз вынырнула из-за крыши соседнего дома. Становилось холодно.
— Я думал, семья оплачивает тебе обучение…
— Нет, — немного резче, чем следовало, ответила Рене и вновь настойчиво протянула шлем. — Извини, мне пора. Спасибо, что довез. Одежду я принесу тебе завтра, если не возражаешь.
— Можешь ее выкинуть, — после недолгой паузы ответил Ланг и прервался, словно хотел сказать что-то еще, но не стал. Лишь проследил, как она поднялась по лестнице, а потом неожиданно окликнул: — Рене…
Она обернулась, остановившись на верхней, самой шаткой ступеньке, и сощурилась от яркости огромной желтой луны. Из-за отбрасываемой шлемом тени Рене не видела глаза Энтони, но знала, что он смотрел прямо на неё.
— Да? — решила она прервать неловкое молчание.
— Завтра в девять первая операция. Будь готова.
То, что Ланг произнес совершенно иное, чем собирался, Рене поняла сразу. Но с сухим щелчком захлопнулось защитное стекло, мотор взревел, а уже через пару секунд черные огни скрылись за поворотом. Вот черт! Рене спрятала лицо в перебинтованных ладонях и покачала головой. Она очень надеялась, что еще не… Последнее слово было торопливо проглочено из-за испуга даже подумать о чем-то подобном. Время покажет.
  
Глава 20
 
Разумеется, прилежная Рене не выбросила отданную ей одежду. Наоборот, привела в порядок, избавилась от застарелого запаха пыли и убрала в шкаф «на всякий случай». На какой именно «всякий», и что это будет за «случай», она не знала сама, но решила не спорить с собственной интуицией. Потому куртка заняла свое место на вешалке, свитер — на полке, а подшлемник отправился в ящик к шарфам. Вряд ли Ланг будет спрашивать о судьбе ненужных вещей, так что нет нужды врать, будто той ночью она не куталась в еще пахнувший пылью и ночным городом джемпер. В конце концов, за окном становилось все холоднее, а тратить деньги на ненужное пока отопление не хотелось. Дело же в этом, верно?
 
Руки заживали, правда, делали это удручающе медленно. На следующее же утро после устроенного в отделении представления, Энтони бесцеремонно схватил Рене чуть выше локтя и пристально всмотрелся в покрытую пятнами ладонь. Они привычно столкнулись на парковке у главного входа. Рене протянула купленный для наставника стаканчик крепчайшего кофе, ну а Ланг, не удосужившись приветствием — или, не дай боже, плебейской благодарностью, — уставился на поврежденную кожу. Он медленно провел подушечками ледяных пальцев по чуть влажным отметинам и выплюнул краткое: «Пойдет». Рене улыбнулась. С утра глава отделения редко бывал в настроении, а потому такой вердикт стоило зачесть как величайшую оценку достижений Роузи Морен на ожоговом поприще. Однако они оба понимали, что в следующие несколько дней состояние вряд ли улучшится. В непрерывной череде операций, раздражённые из-за чудовищного количества мыла и антисептика, которые уничтожат слой только-только образовавшейся кожи, кисти будут непременно ныть и зудеть под нитрилом перчаток. И все оказалось действительно так.
Уже за первые несколько суток Рене окончательно потерялась и не понимала, где начинался и где заканчивался рабочий день. Гнойная хирургия, ургентная и, конечно же, травмы… Травмы-травмы-травмы. Мир резко слился в одну сплошную череду пациентов, которые менялись перед ней на столе. Ведь, если у обычного хирурга в день шло по пять или шесть операций, то доктор Ланг успевал сделать все десять, а то и двенадцать. И Рене приходилось стоять вместе с ним, от начала и до конца, с утра и до вечера, без шанса поесть или выпить воды, а еще без надежд на выходной. Нет, разумеется, были в их буднях и рутинные манипуляции. Тогда Ланг отступал в сторону и в основном наблюдал, как учится его ассистент. Но все равно восполнить потерю семи хирургов было практически невозможно. В такие минуты, когда очень хотелось хотя бы на мгновение присесть, начинало казаться, что Энтони вовсе не человек, но хорошо смазанный робот. Его движения оставались все так же точны, а решения взвешенны, даже когда поздно вечером с пулей в желудке привозили очередного беднягу. Ну а Рене, ложась ночью в кровать, чувствовала, как гудят от усталости ноги и немеют перетруженные пальцы.
Она работала каждый день, но чувство вины жгло изнутри всякий раз, когда Энтони один оставался оперировать в ночь с дежурной бригадой. Тогда на следующий день Рене находила его в кабинете, куда он приползал уже где-то под утро. Именно там глава отделения замертво падал на крошечный для своего роста диван и лежал, вытянув длинные ноги да скрестив на груди руки, подобно усопшему. Схожесть с покойником добавляла неизменная свежетрупная бледность. Сверху Энтони обычно укрывался уже знакомой стеганой курткой, а под всклокоченной головой виднелся свернутый джемпер. Смотреть на этот кошмар Рене оказалась не в силах, а потому на третий день марафона в кабинете появился клетчатый плед.
Впрочем, помимо сна на диване была еще одна проблема. Через несколько дней Рене с ужасом выяснила, что с таким графиком отвратительные мигрени доктора Рена стали совершенно невыносимы. Они оказались настолько сильны, что подчас хотелось отрубить себе голову, лишь бы не чувствовать доносившееся словно издалека эхо чужой монотонной боли. От нее сводило правый висок и казалось, что глаз будто подвешен на ниточке, а кости черепа едва не трещат. И если в операционной еще удавалось отрешиться от не своих ощущений, чтобы сосредоточиться на работе, то наедине с Энтони шансов не оставалось. В такие минуты реальность темными пятнами уплывала за горизонт и не возвращалась на место до самого вечера, пока Рене не уходила домой. Она пыталась не обращать внимания, старалась не смотреть, даже не думать, но в один из таких дней терпению пришел долгожданный конец.
 
Собственное убежище в логове Шелоб — великого и ужасного главы отделения — Рене получила уже к вечеру первого дня. Маленький стол, стул и целая полка, что оказалась забита конспектами, учебниками и разномастными справочниками из личной библиотеки доктора Рена. Их она отыскала во время очередной попытки прибраться в этом царстве великого хаоса… Абсолютного беспорядка… В сосредоточении мировой пыли или, говоря по-простому, — свалке. Доктор Энтони К. Ланг определенно был гением, и даже мусор он разбрасывал весьма гениально, потому что всегда знал, в какой точке пространства можно найти тот или иной документ. Например, на окне лежали выписки пациентов, а под ним — старые корочки научных журналов, за диваном пряталась одежда, и только пальцевые эспандеры всегда были хитрее хирурга. После одной из смен Рене попыталась было укротить этот бедлам, но нарвалась лишь на злого Энтони, который шарил в поисках очень важной печати. Ссора вышла короткой и емкой, восстановив статус-кво, — Рене доставался мусор и ее уголок, но над всем остальным Ланг властвовал единолично.