И солнце взойдет (СИ)

— Извиняйся, — выплюнул Ланг, пока разминал кисть, и раздраженно поморщился, когда заметил непонимающий взгляд медсестры. — Я сказал — извиняйся.
— Я… — Хелен откашлялась и посмотрела ему в глаза. — Я прошу прощения.
— Да не передо мной, дура! — Он вновь начинал злиться и, похоже, только присутствие рядом с несостоявшейся жертвой перепуганной Рене мешало ему опять вцепиться в тонкую шею. — Перед ней. За свою тупость, стервозность и намеренную жестокость. Потому что причини ты ей вред исключительно из-за своей глупости, я бы простил. Но сейчас решение принимать не мне. Так что извиняйся.
Хелен бросила затравленный взгляд в сторону Рене, но так и не смогла посмотреть прямо в глаза. Ее бледную кожу тронул румянец стыда, потому что это действительно унизительно. И будь они только втроем, еще можно было бы поспорить… попытаться уговорить или смягчить Энтони. Но оспаривать авторитет главы отделения прямо перед его подчиненными казалось совершенно неправильным. Да он не позволил бы. Ланг в два счета вышвырнет любого за дверь и придумает наказание пострашнее. А потому Рене смиренно ждала нужных слов.
— Я… прошу прощения, — едва слышно произнесла Хелен, отчаянно надеясь, что этого будет достаточно. Но Ланг оказался более жестоким, чем кто-то мог подумать. Он отошел на несколько шагов, открывая свою медсестру всем собравшимся в этой комнате, и громко попросил:
— Громче, Хелен. Тебя еще не все слышали.
По рядам пробежал ропот, но легкий поворот головы… нет, всего лишь чуть приподнятая бровь, и в раздевалке стало тихо.
— Громче, — потребовал он, и Хелен сдалась.
— Я прошу прощения, — четко произнесла она.
— У кого? — издевался Ланг. — У пола? Посмотри ей в глаза, милая. И извинись как положено.
Рене метнула на него взгляд, полный негодования. Хватит! Этого уже более чем достаточно! Если он хотел продолжить унижения, то для подобных упражнений у него была вся жизнь впереди, но на сегодня предел достигнут. Ему следовало просто пойти к главному врачу и обо всем доложить! Однако Ланг намеренно проигнорировал безмолвную просьбу и упрямо смотрел на стиснувшую руки Хелен. Наконец, та подняла взгляд на Рене и медленно проговорила:
— Я прошу прощения у Рене Роше…
— За… — подсказал Ланг.
— За свою тупость, стервозность и… жестокость, — стиснув зубы, договорил идеально выточенный инструмент. И тогда Рене не выдержала. Наклонившись к Хелен так близко, как могла, она тихо, но твердо заговорила и была совершенно уверена в своей правоте.
— Tu ne dois pas [53]. — Это было настоящей удачей, что Ланг не понимал по-французски, а потому Рене торопливо забормотала, хотя то и дело срывалась на женевский говор: —Не обязана следовать его указаниям, потому что любые извинения — это искренний порыв. Иначе они бессмысленны. Нельзя заставить розу цвести, а кошку ходить по воде, если они этого не хотят. Я не держу на тебя зла. Не прощаю, но помнить не буду, и это я говорю тебе совершенно искренне. Но если вдруг однажды ты в своей душе захочешь попросить прощения, то я с радостью приму любые извинения. Ведь слова не важны. Важно только намерение. Но на сегодня хватит унижений.
Рене прервалась, с надеждой глядя на Хелен, но та молчала и упрямо смотрела куда-то в сторону. Из груди вырвался вздох сожаления. Что же… она попыталась. Еще раз бросив взгляд на застывшую Хелен, Рене поднялась на ноги и отошла к стоящей неподалеку Роузи.
— Весьма трогательно, — непонятно к чему заметил Ланг. Однако гнев его, похоже, поутих до следующей волны. Так что он повернулся к своей медсестре и, не удостоив даже взглядом, совершенно равнодушно сказал: — Ты останешься в больнице. На своей должности. Но помни… одна ошибка — и ты отправишься под суд; слово — и будет суд; не тот взгляд, вздох или моргание — суд. Ты запомнила?
— Да… — прошептала она.
— Тогда я велю подготовить стенд с твоим именем. Лучший работник будущих месяцев заслуживает особого почета. Поздравляю, Хелен, следующие полгода этот приз твой, — мерзко протянул Ланг.
 
Он несколько раз ударил в ладоши, а потом отвернулся, потеряв всякий интерес к сидевшей на полу женщине.
— Есть ли среди присутствующих те, кто хочет возразить или оспорить мои сегодняшние решения? — громко спросил Ланг, но ответом была ожидаемая тишина. — Тогда, кворум вынес вердикт. А сейчас те, кого я назову, делают шаг к своим шкафчикам, собирают вещи и ПРОВАЛИВАЮТ из моего отделения.
— Идем, — раздался за спиной шепот Роузи. — Больше ничего интересного уже не будет. На сегодня все закончилось, однако нам по-прежнему надо обработать твои руки.
И под звуки громко оглашаемых Лангом фамилий они вышли в коридор, оставив позади себя Хелен, взмокшего от страха Франса, скучавшего Дюссо и семь человек, которых Рене больше никогда не увидит. По крайней мере, она очень на это надеялась.
  
Глава 19
 
На то, чтобы обработать целый ворох мелких ожогов, у дотошной Роузи ушло два часа. И все это время Рене выслушивала эмоциональные фырканья вперемешку с ехидными комментариями устроенного в раздевалке разноса. Рядом на стуле раскачивался доктор Фюрст, который уже был в курсе произошедшего и пришел рассказать последние новости. Однако тараторившая Морен не давала вставить даже словечка. А потому он терпеливо ждал, пока стихнут восторги, и застрявший внутри Роузи шарик энтузиазма немного сдуется. Наконец, были наложены последние бинты, а медсестра устало откинулась на спинку стула.
— Доктор Органа ждет статью, — немедленно заметил Фюрст, стоило Морен на секунду замолчать. Рене вздохнула.
— Значит, придется показывать, что есть, — медленно проговорила она, а потом тихо спросила: — Что теперь будет?
— Ничего, — Фюрст вздохнул и ткнул пальцем в лежавший на столе стетоскоп. — Энтони в праве увольнять или принимать на работу всех, кроме двух своих ведущих хирургов. Хелен официально операционная сестра, так что не подчиняется Лангу. Но все знают, что он работает только с ней.
— Ясно.
— На самом деле, неясно вообще ничего, — немного раздраженно откликнулся Фюрст, а потом встал и зашагал по тому самому «отстойнику», где давным-давно доктор Ланг орошал пол своим желудочным соком. Казалось, с того случая прошла целая вечность. — С Франсом будет разбираться Дюссо, это его компетенция. Но мистер Холлапак наименьшая из проблем. Он глуп, но не жесток. Беда в другом. Энтони не следовало оставлять возможный источник угрозы для всего отделения. Не дай бог, совет директоров узнает о произошедшем, плохо будет всем: тебе, Хелен, самому Лангу… С другой стороны, найти настолько вышколенную операционную сестру невероятно сложно. А для Энтони невозможно.
— Почему ты нам ничего не сказала? — неожиданно спросила Роузи. Она сердито взглянула на Рене, но та лишь пожала плечами.
— А что бы это изменило?
Ответ напрашивался сам — ничего. Слишком много нюансов, которые нужно было учесть. И будет чудом, если Ланг смог это сделать. Неожиданно раздался какой-то шорох, и перед глазами Рене появился нетканый мешок с эмблемой «Всемирной конференции анестезиологов». Подняв недоуменный взгляд, она увидела слегка покрасневшего и немного смущенного Фюрста.
— Забрал из шкафчика твои вещи. — Он неловко откашлялся в ответ на ласковую улыбку. — Но, боюсь, они непригодны для носки. Мокрые, в копоти… местами появились дыры. Впрочем, тебе лучше знать. Может быть, что-то удастся спасти. Жалко же выбрасывать…
 
Алан совсем смутился и молча протянул пахнувший гарью пакет.
— Спасибо, — Рене усмехнулась, заглядывая внутрь. Что же, любимое пальто цвета лимонного пирога основательно подгорело, но даже сквозь сумбур запахов ощутимо отдавало мокрой шерстью.
— Тебе есть в чем добраться до дома? — встрепенулась уже начинавшая клевать носом Роузи.