И солнце взойдет (СИ)

— Почему вишня? — выпалила она вопрос, который со стороны наверняка выглядел глупо. Поняла это Рене по тому, как вытянулась от неожиданности лицо Энтони Ланга.
— Какая вишня? Где? — Он действительно не понимал.
— На брелоке. Бутон вишневого дерева. — Докопаться до правды казалось жизненно важным, хотя Рене не могла взять в толк — почему.
— Да? Если честно, понятия не имею. Взял внизу в сувенирном автомате первый попавшийся. В меру девчачий для такой особы, как ты, — пожал плечами Ланг, а у неё внутри неожиданно что-то тоскливо сжалось. Словно она ждала иного, но обидно ошиблась. Право слово, глупости какие!
— Ясно. — Непонятная горечь все же прорезалась в голосе, отчего Ланг поднял на неё слегка удивленный взгляд. И Рене поспешила добавить: — Спасибо.
— К тому же так будет проще с отчетами, — проговорил он, а сам задумчивым взглядом уставился куда-то ей за спину. В конце коридора хлопнула дверь, и Ланг оглянулся. — Мне надо идти.
— Слушание? — похолодев, спросила Рене.
— Да, — пришел короткий ответ.
А она стиснула руки, когда вновь ощутила непонятное желание прикоснуться, или чтобы коснулись ее. Рене не понимала, что происходит, но сделала шаг вслед отвернувшемуся Лангу, словно не хотела с ним расставаться. И когда он неожиданно повернулся, то в последний момент успел подхватить врезавшееся в него тело. Ланг смотрел очень внимательно, словно тщательно думал стоило ли говорить, прежде чем все же решился.
— Задай тебе комиссия вопрос: кто виноват, что десять человек погибли, не дождавшись помощи? Как бы ты ответила? — Рене почувствовала большие ладони, которые тревожно стиснули предплечья.
— Я… я не знаю, — растерялась она, но Ланг покачал головой.
— Мне нужно кое-что понять. Рене, я изучил все твои отчеты, проанализировал каждую строчку. Но ты видела своими глазами гораздо больше, чем можно было бы описать. — Он вновь поджал губы и вдруг отпустил, а Рене невольно потерла руки.
— Тогда… я сказала бы, что доктор Дюссо действовал согласно установленным протоколам, — после секунды раздумий твердо произнесла она, а потом с грустной усмешкой добавила. — Ему просто не повезло. В ту ночь больница работала на износ, и службе спасения следовало это учесть. Так что даже вызови он помощь, оперировать все равно было негде. Так что доктор Дюссоне виноват. Здесь вообще нет чьей-либо вины. Таково оказалось стечение обстоятельств.
Рене замолчала и вдруг почувствовала, как отпускает скопившееся где-то в голове напряжение. Не ее. Чужое. Однако ощущение было настолько ярким, что она пораженно выдохнула.
— Значит, это не было попыткой меня подставить, — медленно произнес Ланг и покачал головой, когда заметил уставившийся на него испуганный взгляд. Зло оскалившись, он тихо процедил: — В этом гадюшнике ты единственная, кому я мог доверить вскрытия без риска получить в спину десяток ножей.
С этими словами он развернулся и стремительно направился в сторону открывшейся двери, откуда на пол падала тонкая полоса электрического света. Рене же нащупала рукой спасительно устойчивую стену, а потом вовсе уткнулась лбом в покрытые стандартной краской твердые камни. Гадюшник. Значит, в тот день с дурацким тортом ей не показалось. Все те люди из ординаторской действительно пошли бы на любое безумие, любую подлость ради удовлетворения собственной мстительности. И Ланг отвечал им взаимностью. Господи, он не доверял даже Дэмерону! Странно, что со всей своей эмпатией, Рене не заметила этого раньше. Ведь все так очевидно. И тот случай в «отстойнике» наверняка не был первым, когда на помощь приходил Алан Фюрст, а не пятьдесят человек хирургического отделения или номинальный лучший друг. Так что, черт возьми, Энтони Ланг сделал с собой, раз быть нелюдимым одиночкой показалось ему справедливым и верным? Рене покачала головой. Она не понимала его. Старательно складывала мозаику поступков, действий и слов, но картина не собиралась. Словно детали не подходили друг к другу и потому образовывали некрасивые мелкие дыры. Так бывает, если смешать элементы от двух разных пазлов. Она фыркнула. Какой бред! Разве что у доктора Ланга диссоциативное расстройство, а это совсем уже за гранью научной фантастики.
 
Как бы то ни было, отданный ключ символизировал высшую степень доверия, которой Рене, впрочем, старалась не злоупотреблять. Ибо было не ясно, означало ли это еще и конец сексуальных приключений доктора Ланга в рабочее время, а проверять мужское терпение наставника отчаянно не хотелось. Так что Рене забегала в заведомо пустой кабинет только утром и вечером, чтобы оставить на подпись бумаги или положить на стол очередной отчет. Там же находила задания на день, списки вопросов или же тесты, а еще иногда нужные справочники. Чем закончились слушания, Рене узнала лишь через несколько дней от доктора Фюрста. Сам Ланг молчал.
Но как бы корректно она ни старалась себя вести, как бы ни пресекала досужие сплетни, статус шлюхи ужаса отделения все-таки засверкал над головой ореолом. Он преследовал мантией из шепотков и оказался чем-то вроде переходящего приза. Сегодня одна раздвинула ноги, завтра другая, а через неделю, быть может, третья. Похоже, такое здесь было в порядке вещей. А потому сплетням поверил даже Франс Холлапак, чем заслужил хороший щелбан. Увы, воспитательные методы не сработали, и теперь он нудно уговаривал впустить его в кабинет и дать одним глазком посмотреть на пристанище «черной жужелицы». Однако Рене бережно хранила в душе явно случайно брошенную фразу о доверии. Вряд ли Ланг говорил это всерьез двадцатилетней девчонке, но иногда же можно и помечтать. Верно?
В общем, следующие несколько дней после случая с раздевалкой, о котором ни Франс, ни Роузи, ни даже Ланг предпочли не напоминать, прошли в обычных заботах. Разве что Дюссовсе чаще появлялся где-то поблизости, но прошедшее слушание явно поумерило его пыл. Или же дело было в главе отделения, который также неизменно оказывался рядом. У Рене даже возникло идиотское чувство, будто за ней устроена слежка. Но она быстро выкинула подобные мысли из головы, потому что иначе можно было додуматься до паранойи. Так что Рене совершенно не ждала никаких провокаций так скоро. Знала, конечно, что Хелен не остановится. Полная безнаказанность породила в светловолосой голове медсестры чувство потрясающей вседозволенности. Но бежать ябедничать было уже слишком поздно. А потому, всякий раз покидая весьма замусоренный кабинет, она лишь передергивала плечами, когда чувствовала на себе холодный взгляд. Неясное чувство тревоги проникло даже в операционную, отчего Рене все чаще замечала непонятную собранность доктора Ланга. Будто тот готовился в любой момент… Что? Вновь поймать на призраках прошлого? Или отправить на освидетельствование к психиатру? Ох! Да ладно! Может, дело было вовсе в ином. У главы огромного отделения наверняка нашелся миллион важных дел помимо какой-то девчонки. Так что через несколько дней Рене легкомысленно закрыла глаза на все предупреждения. В конце концов, самое страшное уже позади. Верно?
Был обычный октябрьский вечер, когда Рене зашла в раздевалку вместе с возмущенно тараторившей Роузи. Если честно, в последние дни она старательно избегала этой злосчастной комнаты и уж точно предпочитала не оставаться там одной, но шкафчик был по-прежнему нужен. Вряд ли доктор Ланг потерпел бы в своем кабинете присутствие гигиенической помады, запасных резинок для волос или неведомого зверя по кличке «расческа». Тем более тот, похоже, давно рассорился с вечно растрепанной шевелюрой хирурга. Так что выхода не было. К тому же, в вечернюю пересменку сегодня здесь оказалось удивительно людно. Вздохнув, Рене стянула халат.
 
— Ты так и не стерла это дерьмо, — тихо заметила Роузи и кивнула в сторону надписей.
Сама Рене давно привыкла к украшению в виде своеобразных граффити, которые уже почти не замечала, но Морен до сих пор плевалась ядом в особо изысканных выражениях. Это забавляло. Кто-то украшал свой шкафчик наклейками, а у неё — настенная живопись. Надо бы попросить автограф у Хелен, тем более, та как раз вошла в раздевалку. Рене потерла еще не зажившие на лице ранки и пожала плечами.