И солнце взойдет (СИ)

— Так, что же? — Ланг решил прервать необычную пантомиму. И Рене зажмурилась в ожидании, что перепуганный Франс послушно поведает всю историю, но неожиданно для себя вдруг услышала тихое:
— Нет, сэр.
Она изумленно подняла голову, чтобы уставиться на еще больше вспотевшего Холлапака. Тот старался казаться беспечным. Даже откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки, невольно повторив позу пребывавшего в злом веселье Ланга, но взгляд выдавал панику.
— Вот как? — тем временем цокнул языком главный хирург. — Так, значит, это не вы выбили обе двери?
— Я, — пришел ответ. — Мне нужно было переодеться, но какой-то дурак закрыл раздевалку. А в пять утра искать ключ оказалось весьма накладно. Ремонт. Бардак…
— Действительно. — Теперь Ланг выглядел откровенно увлеченным беседой. Он оперся локтями на колени, чуть подался вперед, а после фальшиво участливо поинтересовался: — Но что же случилось с душевыми?
Франс дернулся и почти бросил взгляд в сторону Рене, но вовремя удержался.
— Сэр! Мне безумно хотелось отлить. — На потном лице появилась улыбка святого мученика. — Боялся не утерпеть.
Раздалось приглушенное хихиканье, а Ланг хмыкнул. Он какое-то время препарировал Франса взглядом, но потом фыркнул своим мыслям, неожиданно махнул рукой и вздохнул.
— Бог с вами, Холлапак. Их все равно надо было менять. Считайте, что оказали больнице неоценимую помощь по демонтажу старых дверей. — Ланг было замолчал и уже повернулся в сторону окна, когда словно невзначай договорил: — Только прошу вас, в следующий раз не терпите так долго. Это вредно для здоровья.
О чьем здоровье шла речь можно было не уточнять. Рене осторожно втянула воздух, не в силах поверить, что гроза миновала, а потом облегченно прикрыла глаза и без зазрения совести прослушала дальнейшее обсуждение рабочих вопросов. И все же она едва дождалась окончания планерки, прежде чем сорвалась с места. Итак, Ланг все понял. Неловким допросом развеял последние сомнения, чтобы затем… отступить. Он не стал давить, требовать объяснений или наказывать за откровенное вранье. Черт возьми, простил даже сломанные двери. И Рене была ему благодарна. До совершенно неуместной улыбки на саднившем лице, до искрящихся глаз, до засевшего в груди солнца. А потому, стоило Лангу закончить собрание, как она ринулась прямиком к нему. Но путь ей преградили сначала студенты, которые требовали каких-то заданий, подписей или журналов, а затем резиденты. Так что, когда рядом остался лишь Франс, глава отделения уже давно ушел.
— Спасибо, — пробормотала Рене, едва ли не впервые не находя нужных слов.
— Не за что благодарить, — Холлапак пожал плечами, а потом бросил странную фразу. — Предательство бывает разным на вкус.
Рене недоуменно взглянула на парня, но тот уже направился прочь.
— Кстати, — крикнул он не оборачиваясь. — Сейчас начнется заседание этической комиссии. Ну, это если вдруг решишь кое-кого отыскать.
Наверное, Рене никогда не бегала настолько быстро. Уж точно не пролетала целых восемь этажей на одном ударе сердца. Не считала ступени, не скатывалась по перилам и, разумеется, не расталкивала столпившихся на одной из площадок студентов, прежде чем с грохотом ворваться в пустой коридор. Но когда за спиной наконец-то хлопнула долгожданная белая дверь, Рене остановилась и почему-то смутилась. В груди жгло, во рту пересохло, однако она столь упрямо всматривалась в полумрак, что перед глазами поплыли цветные круги. Впрочем, нужды изучать пустой коридор не было. Ланг нашелся мгновенно. И не заметить его высокую фигуру, что темнела почти в самом конце череды дверей, было практически невозможно. Даже несмотря на тусклое освещение, его чернота, как всегда, оказалась чернее.
— Ты так спешишь, будто опаздываешь на свидание, — раздалось знакомое хмыканье, а Рене широко улыбнулась. Лучше! Это было гораздо лучше всех тех неловких встреч, что хоть когда-либо приключались в ее жизни. Желтые тапочки гулко застучали по бетонному полу, пока она торопливо шагала в сторону прислонившегося к стене мужчины.
 
Энтони Ланг был собран, пожалуй, напряжен. Об этом говорила чрезмерно прямая спина, уже привычно поджатые губы и легкий прищур, с которым он наблюдал за спешившей к нему девушкой. Но когда Рене остановилась напротив, взгляд потемневших до махагони глаз оказался слишком… встревоженным? Или чуть удивленным? Разобраться в переливах этого цвета она бы никогда не смогла и, разумеется, напридумывала всякого… Но все равно встала почти до неприличия близко, чтобы сказать такое важное для себя:
— Спасибо.
Но Ланг ничего не ответил, только чуть сдвинулся в сторону, чтобы под светом далекой лампы рассмотреть обращенное к нему лицо. Его внимательный взгляд напряженно изучал появившиеся на шраме воспаленные отметины, и с каждой новой находкой высокий лоб хмурился все сильнее. Неожиданно Ланг поднял руку и едва ощутимо коснулся ее подбородка, окончательно открыв левую щеку желтоватым лучам. Ну а Рене не сопротивлялась, только смежила веки, когда он провел по самой длинной из всех царапин. Кожу немедленно засаднило, и она чуть поморщилась, отчего ощущение прохладных пальцев мгновенно исчезло. Рене больше никто не держал, но это показалось настолько неправильным, что тело само неосознанно качнулось вперед. Лоб неловко ткнулся в костяшки, а затем голову накрыла большая ладонь.
— Все-таки загноились. Я обработал их, пока ты спала. Но, видимо, прошло слишком много времени, — донеслось тихое бормотание и легкий вздох, когда пальцы скользнули по виску и устремились дальше по шее. Туда, где прятался шрам, словно Ланг знал, насколько ей больно. Швы и ткань хирургической робы отчаянно натирали раздраженную кожу.
И в этот момент Рене отчетливо поняла, что расскажет. Даже если придется вколоть зелье правды, посадить себя на электрический стул или вновь запереть в раздевалке. Она поделится с ним. Потому что поступить иначе было бы не по-дружески. А в том, что каким-то неведомым образом Энтони Ланг стал ей ближе, чем Алан или Роузи, она не сомневалась. За один только день, ночь и сегодняшнее утро. Кто-то сказал бы — так не бывает. Но Рене знала ответ — случается и не такое.
Неожиданно глава отделения отступил и принялся копаться в карманах своих черных джинсов, пока с тихим звоном не извлек некий предмет, что блеснул в тусклом свете далеких ламп.
— Говорят, у тебя недавно был день рождения, — как ни в чем не бывало заметил Ланг, а сам с силой сжал правую ладонь.
— Да, — в тон откликнулась Рене. — Позавчера. Жаль, вы не успели попробовать торт. Из того, что я знаю, угощение пришлось бы вам по вкусу. Много приторного шоколада, жирный крем и кислые ягоды. Идеально для тренировки вашей поджелудочной.
Ланг усмехнулся и покачал головой.
— Действительно, весьма прискорбно. Но, надеюсь, у меня еще будет шанс заработать хронический панкреатит?
— Я подумаю, — задорно улыбнулась Рене и отвела взгляд, а потом удивленно вздрогнула, когда перед глазами что-то сверкнуло.
— Держи.
На раскрытой ладони, сплошь усеянной мелкими шрамами, лежал ключ. Обычный такой, один из тех, что подходят к сотням замков. Но внимание привлекло вовсе не это. Следом за ним, на цепочке из семи звеньев расположился цветок, увидев который, Рене ошеломленно застыла. Она медленно перевела взгляд на брелок, а потом вздрогнула, когда послышался голос. Ланг понял ее замешательство по-своему и поспешил объяснить.
— Это ключ от моего кабинета. Когда в следующий раз надумаешь полежать в обмороке, то не стоит располагаться около порога. Продует.
 
Он усмехнулся, но Рене все никак не могла оторваться от залитых в прозрачный куб розовых лепестков, и молчание опасно затягивалось. Только когда протянутая рука напряженно дрогнула, она спохватилась и вцепилась в мягко блестевший ключ. Свежая резьба кольнула ладонь, но Рене лишь сильнее стиснула подарок. Брелок был откровенно дешевым, какие миллионами штампуют трудолюбивые китайцы, но прямо сейчас дороже него в этом мире ничего не было.