И солнце взойдет (СИ)

Когда Рене переступила порог ординаторской, то на мгновение решила, что ошиблась. Перепутала этажи или вовсе ушла не в тот корпус. Однако знакомые студенты, повернувшиеся на звонкое приветствие, развеяли порожденные сонным мозгом сомнения. Усмехнувшись, она прошла в комнату, осторожно водрузила на стол коробку с тортом и огляделась. Две скромных растяжки по диагонали пересекали полупустую ординаторскую. На обоих языках они поздравляли с днем рождения и пошловато сверкали буквами, пока один из студентов пытался закрепить их слишком короткую нить.
— С днем рождения, доктор Роше, — пробормотал он и едва не сверзился с шаткого стула. Рене улыбнулась и стянула пальто.
Через пару минут в комнату отдыха для персонала вползала полусонная ночная смена, а следом за ней ворвалась дневная бригада. Коллеги располагались кто в креслах, кто на подоконниках или за ноутбуками в ожидании утреннего отчета перед главой отделения. Некоторые смущенно бормотали скомканные поздравления, другие просто кивали или вовсе спешили убраться прочь. В воздухе витала неловкость, которая всех тяготила. Она оседала чуть кислым привкусом на сахарной вишне, и ее так хотелось стереть. Рене огляделась и ощутила, как многие то и дело поглядывали на один из столов, где стоял праздничный торт. Их тянуло подойти и поговорить о текущих делах, пожаловаться на свои личные незадачи или вовсе обсудить последний матч. Они бросали напряженные взгляды, прислушивались к редким шепотам разговоров, но невидимое присутствие доктора Ланга вынуждало нервно молчать. А он словно был в каждой вещи, следил за ними из глазка камеры наблюдения, экрана сотового телефона или из телевизора, что круглосуточно гудел обзором хоккейного сезона. В отличие от Квебека здесь было не принято шутить или — упаси боже! — смеяться. Сюда приходили делать работу не люди, но механизмы. Серая бездушная масса. И посреди этого Рене ощущала, как задыхается. В ней было слишком много энергии и жизнелюбия, чтобы молча вскрывать чьи-то органы, а потом хладнокровно забыть и перейти к новому пациенту. А потому она выждала еще минуту, прежде чем упрямо тряхнула головой. Ну уж нет! В конце концов, ей сегодня двадцать четыре. Когда же еще такому случиться?
Легко скользнув в сторону музыкального центра, который пылился здесь, наверное, со времен войн колонистов, Рене встала на цыпочки и включила радио. Послышался бодрый голос диктора с окончанием прогноза погоды, а потом она сделала громче.
«…Ra-ra-ah-ah-ah
Roma-roma-ma
Gaga, ooh la-la
Want your bad romance!»
С десяток голов одновременно повернулись в сторону Рене.
— У меня сегодня день рождения, — улыбнулась она. — Кто-нибудь хочет кусочек торта?
«…Gaga, ooh la-la
Want your bad romance!»
 — согласилась Гага.
По комнате немедленно пробежали сдавленные смешки, прогудел чей-то протяжный зевок, и это словно прорвало плотину из опасений. Бодро зашумела кофеварка под нестройных хор поздравлений, а первыми в очередь за шоколадным тортом выстроилась кучка всегда голодных студентов. Кто же из них откажется от еды перед началом сложного дня? И в комнате разом стало шумно, почти тепло, когда из-за крыш небоскребов блеснуло утреннее солнце. Парочка особо наглых хирургов воспользовались своим авторитетом, чтобы протиснуться поближе к столу и своровать особо приглянувшиеся вишенки. Их они смаковали за кофе, пока обсуждали с Рене ее пациентов, нахваливали технику и желали дальнейших успехов, а сами незаметно отстукивали подошвами ботинок в такт старавшейся Гаги.
«…I want your psycho, your vertigo shtick (hey)
Want you in my rear window, baby, you're sick…»
Похоже, эту песенку здесь знали все. В отделении общей хирургии вообще сложно было найти слишком взрослых или откровенно пожилых врачей. Любой из пришедших сюда прекрасно понимал, что рано или поздно ему придется выбрать узкую специальность и уже там сверкать сединами мудрости. Выдержать безумное напряжение вкупе с чудовищным графиком могли только бездушные машины искусственной вентиляции легких или…
 
Когда дверь с грохотом ударилась о стену, Гага как раз допевала свой хит.
«I want your love, and I want your revenge!
You and me could write a bad romance!»
— надрывалось ее поп-величество, пока король Тлена и Мрака обводил взглядом свои вышедшие из-под контроля владения.
Ланг был бледен. Бел настолько, что у Рене возникли опасения, не собрался ли главный хирург прямо здесь рухнуть в обморок. Однако вместо этого он сделал шаг вперед и, едва разжимая губы, процедил:
— Эточто?
— Oh-oh-oh-oh-oh, — ответила ему Гага. — Caught in a bad romance [47].
То, что доктор Ланг постоянно вляпывался в те самые «плохие романы», здесь знали все. Но только трое не нашли в себе сил для веселья, когда столкнулись с неожиданной двусмысленностью песни. Покрасневшая Клэр, донельзя смущенная Рене и сам главный хирург. В благодарение всех богов Хелен сегодня отсутствовала. Остальные же бросали на главного врача развеселые взгляды.
— Я спросил — что это? — снова донесся до них тихий голос, который перекрыл затихавшую песню. Стало тревожно. Словно легкий мороз пробежал по помещению.
Тем временем, так и не дождавшись ответа, Ланг протянул трупного цвета руку, выключил радио, а затем уставился на Рене. И она лишь чудом не отшатнулась, когда на неё рухнул целый сонм чужих эмоций. Злых. Гадких. Липких. После двухнедельной тишины их количество просто ошеломляло. Открыв было рот, чтобы попытаться вздохнуть, Рене поняла, что не может и закашлялась. В ушах зазвенело, но тут, словно сквозь толстую пленку, донесся чей-то голос.
— Сэр, это же просто…
— Молчать!
От крика дрогнули стекла, и толпа хлынула в стороны, оставив Рене в одиночестве. Она не могла ни отвернуться, ни убежать. Оставалось только смотреть, как медленно приближалось лицо доктора Ланга. Он чуть склонил голову набок, словно изучал перед собой особо мерзко разложившийся орган, а затем оскалился.
— Тебе, похоже, нечем заняться? — протянул Ланг. — Я это исправлю. После аварии в холодильнике ждут вскрытия десять трупов. Ночная смена сегодня явно обленилась, но с ними я разберусь позже. А что касается тебя, то, полагаю, там найдется куча поводов для веселья. Задача ясна?
— Но… — Вообще-то на сегодня у Рене было запланировано два семинара, а потом лекция для резидентов. А еще целый ворох задач, осмотров…
— Отчет по каждому положишь в конце дня мне на стол, — закончил Ланг, словно не слышал. А Рене подняла на него ошарашенный взгляд. Десять вскрытий, с описанием травм… с протоколом! Да скорее солнце погаснет, чем она успеет закончить. Но, когда Рене уже собралась возмутиться, Ланг отвернулся и направился прочь, бросив ленивое: — По местам. Праздник окончен.
Дверь закрылась с подобающим грохотом, после чего в ординаторской воцарилась ошарашенная тишина. Она длилась и длилась, прежде чем раздался голос одной из медсестер.
— Не парься, Роше. Лучше с трупами, чем с Лангом, — хохотнула она и поправила стетоскоп на пышной груди. — Те хотя бы молчат.
Послышались смешки, кто-то предложил демонстративно наплевать на приказ и пойти сразу к Лее Энгтан, другие советовали написать жалобу в комиссию по резидентуре, третьи злорадно молчали. А Рене вдруг ужаснулась. Она посмотрела на этих возбужденно переговаривавшихся людей и вдруг поняла, что прямо сейчас их объединила не дружба или общее дело, не высокие цели, не интересы и даже не помощь другим, а обычная ненависть к одному человеку. Яркая и горящая, как насмешливый взгляд Клэр, которым та одарила молчавшую Рене. Им всем что-то было нужно от Ланга. Руки и голова, когда они срочно звали его в свои операционные, мужское внимание или просто банальный щит, чтобы каждый день нести за них ответственность перед целой больницей. Это его люди. За все их решения он отвечал своей репутацией и лицензией, но в благодарность получал лишь шепотки за спиной да пять литров презрения. Ровно столько, чтобы хватило заполнить вены в теле доктора Ланга.