И солнце взойдет (СИ)

Руки хирурга — предмет его гордости. Незаменимый инструмент. Смысл жизни. Можно разбить окуляры, потребовать целый стол различных ножей и зажимов, остаться с одной ногой или вовсе без них. Но нельзя оперировать без идеально послушных рук. И теперь Рене могла только надеяться, что к половине шестого утра её едва не перебитые пальцы будут способны удержать хотя бы пинцет. Господи, ну до чего же неудачная вышла случайность!
  
Глава 6
 
Остаток дня Рене провела на ногах. Бегала по этажам, «наслаждаясь» прелестями стандартной учебной бюрократии, знакомилась с новыми коллегами, составляла в голове примерную карту местности и с тревогой ждала вечера, когда придется вернуться домой и напрямую столкнуться с последствиями. Прижатые дверью пальцы болели. Да что там! Они пульсировали и ныли в такт сердцебиению каждый раз, стоило ей подняться несколько пролетов по лестнице или влететь в закрывавшийся лифт. А любая попытка их согнуть вызывала горькое желание разреветься.
Вернувшись в кабинет Лиллиан Энгтон после, очевидно, неудавшегося разговора, Рене до конца интервью старательно прятала руку в складках сложенного плаща. Она знала, что пачкает его кровью, но отчаянно не хотела вопросов или (не приведи господи!) очередного конфликта. На сегодня уже хватило унижений для каждого из них, и снова подставлять доктора Ланга под гнев главного врача было бы слишком жестоко. Однако по тому, как неловко Рене подхватила протянутую толстую папку, стало понятно, что притворщица из нее ни к черту. Но Энгтон промолчала, только нахмурилась сильнее и отпустила с миром покорять дороги бумажной волокиты. И пока Рене продиралась еще пока ни разу нехожеными тропами между отделениями, выяснилось, что общая хирургия располагалась на восемнадцатом этаже, под самой крышей огромного длинного корпуса. Ну а операционные, согласно стандартному плану больниц, на полуподземных уровнях. Это поначалу заставило недоуменно моргнуть, потом медленно прикинуть, сколько минут займет путь наверх или вниз, а затем Рене длинно выдохнула. Похоже, бегать придется много. А уж о ночных дежурствах и говорить нечего.
Там же в отделении, на самом верхнем этаже, Рене несколько раз сталкивалась с доктором Дюссо, который шел будто бы по пятам: в коридоры, в кабинеты, ординаторскую… до лифтов, к черной лестнице и даже в небольшую лабораторию, куда ее попросили занести по пути какие-то отчеты. Впрочем, это своеобразное преследование натолкнуло Рене на странные мысли. Чем дольше она смотрела на доктора Дюссо, тем больше лучший друг доктора Ланга выглядел, как… сам доктор Ланг. Она с удивлением поняла это, когда наткнулась взглядом на такую же черную рубашку, темные брюки и даже небрежно закатанные рукава. Все в нем от походки до манеры жестикулировать в точности повторяло привычки главы хирургии, но только не производило и доли того впечатления, какое оставлял после себя доктор Ланг. Уж это она почувствовала собственной кожей, потому что каждый раз, стоило им пересечься, Дюссо провожал ее тем самым перебродившим вязким взглядом. Он вызывал желание поскорее сбежать куда-нибудь прочь, а шрам взрывался такой острой болью, что, кажется, даже покраснел. И, разумеется, Дюссо видел покалеченные пальцы. Наверное, это вообще стало первым, куда упал его взгляд, но он ничего не сказал. Только взглянул на часы, улыбнулся одной из медсестер, и на том инцидент казался исчерпан.
Однако в конце дня, когда лифты для посетителей были переполнены уходящим со смены персоналом, а зажатая между двумя могучими ортопедами Рене почти висела на задней стенке кабины без шанса вздохнуть, когда в ее жизни случился самый отвратительный разговор, предметом которого стала она сама. И дело даже не в содержании весьма неоднозначной беседы. Нет. Проблема оказалась в том, что скажи Рене хоть слово, то скомпрометировала бы и себя, и двух тихо переговаривавшихся мужчин.
Они зашли в лифт двумя этажами ниже — Ланг на своем сегвее, который, видимо, все же забрал из кабинета главного врача, и Дюссо. Между ними и Рене пролегла внушительная прослойка из человеческих тел, отчего эти двое точно не могли ее видеть. Однако резко выделявшаяся на фоне французского говора английская речь и замкнутая коробка лифтов не дали пропустить ни одного произнесенного слова. Два врача явно продолжали начатый ранее разговор, и ни один из них не заметил присутствия самого предмета их беседы. А Рене нервно стискивала папки с документами и мечтала очутиться где-нибудь в Гренландии.
 
— Твоей целью сегодня было устрашение ради абсолютного послушания, или ты действительно настолько не хочешь видеть девчонку в операционной? — раздался голос Дюссо.
— Настолько, — коротко отозвался Ланг.
Глава хирургии определенно был очень высок. Однако теперь, благодаря высоте сегвея, его голова и вовсе маячила где-то под потолком подобно черному воздушному шарику. В другой раз это показалось бы Рене презабавным, но сейчас отчего-то было не до смеха. Видимо, уже немного отекшие пальцы напрочь отбили малейшее чувство юмора.
— Жаль, — протянул Дюссо, а затем раздался театрально длинный вздох. — Она довольно милая. Видел бы ты, как сладко краснела на похоронах…
— Бог миловал, — процедил доктор Ланг и демонстративно достал телефон, но его друг, кажется, не уловил намека закончить обсуждение. — Мне хватило вчерашнего.
— А что было вчера? — недоуменно поинтересовался Дюссо, но когда ответа не последовало, вернулся к очень интересной для него теме. — Нет, серьезно. Такой симпатичный маленький ангелочек.
— Ага… — буркнул было Ланг, который откровенно не слушал.
— Как думаешь, за ее крылышки будет удобно подержаться в позе сзади?
— Ммм…
— Опять же, шрам маячить перед глазами не будет. От него что угодно упадет…
— Шрам? — Впервые за все это время глава отделения проявил хоть какой-то интерес к разговору, чем мгновенно воспользовался Дюссо.
— Только не говори, что уже забыл, — воскликнул он, но немедленно перешел на громкий шепот. — У неё же все лицо порезано. Чик-чик. Плохо зашили, видимо. Мда. Такое полночи в кошмарах сниться будет. А вообще, могла бы чем-нибудь там замазать… Хэй! Ты действительно не помнишь?
— Не заметил, — отозвался Ланг, снова потеряв всякий интерес к разговору.
Двери открылись и впустили новую порцию людей, отчего толпа перед Рене уплотнилась, а голоса двух врачей стали ближе.
— Как это можно не заметить?
— Молча, — отрезал Ланг.
— Интересно, что же такого она должна сделать, чтобы ты обратил на нее внимание?
Ответом стал ленивый поворот головы и недовольно сдвинутые брови. Очевидно, что доктора Ланга уже порядком утомила беседа, а потому в кабине наконец-то повисла тишина. Но ненадолго, ведь стоять и ничего не говорить больше пары секунд Дюссо, похоже, попросту не умел.
— Как думаешь, девчонка завтра придет?
— Мне все равно.
— А не боишься, что после таких эскапад она может подать на тебя в суд? Пальцы ты ей сильно отшиб. Я видел сегодня.
— Не подаст, — раздалось ленивое хмыканье, а потом Ланг равнодушно добавил: — Эта нет. И если не дура, то уже пакует чемоданы, чтобы и дальше лить слезы на могилке Скайуокера.
— Ну, судя по бумагам на твоем столе, она подписала контракт, — ехидно заметил Дюссо. — Видел, когда занес тебе снимки.
— Значит, все же дура, — послышался разочарованный выдох, а следом и намеренно громкое клацанье по экрану телефона.
— Смотрю, она тебя совсем не впечатлила.
— А тебя чересчур.
Кажется, разговор окончательно достал доктора Ланга, потому что он устало потер глаза и нахмурился, вчитываясь в какое-то сообщение или письмо. В общем, в нечто такое, что могло бы избавить от дальнейших обсуждений. Однако…
 
— Ну, я бы так не сказал, но, возможно, ты прав… — Дюссо посмотрел на главу отделения, который явно уже не слушал. Теперь Ланг что-то быстро печатал, пока его коллега терпеливо ждал ответа. — Она тебе не нужна?
— Кто? — машинально отозвался глава отделения.