И солнце взойдет (СИ)

— Изменилось? Ты действительно думаешь, что все стало иначе? — спросил он, а потом неожиданно расхохотался, отчего у Рене вспыхнули перед глазами цветные пятна. Руки сами впились в горячую кожу, Энтони дернулся и смех оборвался. Ланг на мгновение зажмурился, прежде чем наконец отпустил уже побелевшие пальцы, и едва слышно пробормотал. — Дерьмо. А ведь, похоже, именно так.
— Будто для тебя нет, — немного резко откликнулась Рене, но наткнулась лишь на гордо вздернутый подбородок и окончательно задеревеневшие мышцы. О господи! Это просто замкнутый круг. Раздражение вырвалось наружу, и она слишком сильно оттянула длинные волнистые пряди. Рене не собиралась причинять боль, а потому вздрогнула вместе с Тони и торопливо прижалась губами к темной макушке. — Прости! Прости… я не хотела.
Он ничего не ответил, только чуть передернул плечами. И бог знает, сколько прошло времени, прежде чем Рене решилась снова запустить в густые волосы пальцы. Она скользила ладонями, успокаивала сведенные спазмом мышцы и разглаживала высокую линию лба, а сама все думала над словами Энтони. Почему он был так удивлен? Что нашел смешного в ее растерянности? Неужели думал, будто она спокойно проглотит столько недель обмана? О, милый, у тебя куча потайных личностей, родственных связей и фальшивых паспортов, о которых знает каждая псина в Квебеке, но не я? Ничего страшного! Это нормально! Со всеми бывает! Рене тихо фыркнула. Сколько вопросов… но Энтони, похоже, и не думал на них отвечать. Он молчал настолько долго, что его наконец прозвучавший в тишине коридора голос показался неожиданно чужим.
— Нет, Рене. Для меня все осталось по-прежнему.
Слова оказались сказаны, но смысл еще какое-то время ускользал от уставшего мозга. И только когда Рене все же собрала всё в единое целое, из груди вырвался прерывистый вздох. О, Тони… Она опустила руки на широкие напряженные плечи, а потом едва ощутимо их сжала. Им надо поговорить! Черт побери! Просто необходимо обсудить это и еще много всего, потому что продолжать так дальше нельзя. Бесконечно держаться за тайны не выйдет. Но чтобы разговорить Магомедову гору, Рене, похоже, потребуется всё возможное чудо. Целый воз рождественского волшебства. Нечто такое, что поможет начать самый тяжелый в ее маленькой жизни разговор по душам. Она попросит у Энтони честности. Потребует рассказать все — от начала и до конца, однако… Однако нельзя не дать ничего взамен. Верно? Значит, ей придется стать первой и начать череду откровений, а после надеяться, что сердце не соврало. Ибо иначе это будет значить конец. И решив, что лучше момента не будет, Рене наигранно бодро спросила:
— Ты уже был на Petit Champlain?
  
Глава 34
 
Главная туристическая улица Квебека напоминала картинку с открытки. Невероятно узкая, со старыми, на первый взгляд, весьма обветшалыми домиками, которые ютились едва ли не друг на друге, она весело светилась миллионами гирлянд и рождественских огоньков. Будучи некогда главным ремесленным центром, Пти-Шамплейн с веками порядком поизносилась, но стойко держалась благодаря бесчисленным маленьким кафе и магазинам с канадскими сувенирами. Здесь можно было найти все — от рецептов первых поселенцев до вполне достойной мишленовских звезд кухни, ведь, несмотря на всю свою древность, это была самая настоящая сказка. Островок Старой Европы за тысячи километров от Франции. Он утопал в венках из остролиста, белых хрустящих сугробах и ледяных скульптурах у каждого входа. Здесь на каменных или отштукатуренных стенах висели еще газовые фонари, а на второй этаж вели кованые винтовые лестницы. Эта улица была самим Рождеством со своим никогда не убранным снегом и мультяшно-волшебным Шато-Фронтенак, что то и дело выглядывал сверху чередой подсвеченных башенок. И вот сейчас Рене стояла на вершине «Опасных ступенек» — лестницы, что вела прямиком к бурлящей людьми улице, — и привычно хваталась за холодные перила.
Они приехали сюда на машине. На той самой твари, которую в ближайшие годы вряд ли забудут в Квебеке. И хотя Рене предпочла бы никогда не садиться в черный автомобиль, но в университете, так и не удостоив её ответом, Энтони просто направился к выходу. А потому Рене оставалось лишь пойти за ним следом и сесть в горящий алой подсветкой салон, перед этим, едва не поскользнувшись рядом с предусмотрительно открытой дверцей. Молчали оба. Пока пристегивались, пока прогревался двигатель, пока неслись по узким улочкам. Рене иррационально боялась прикоснуться к машине, даже дышать в ней становилось с каждой минутой сложнее, будто та так и горела желанием убить. И совершенно неважно кого — хозяина или его пассажира. Она виляла на заснеженных поворотах, опасно скользила по столетней брусчатке и едва не задевала широким боком фрески на гладко отштукатуренных стенах. Энтони лениво придерживал руль двумя пальцами левой руки, а Рене хотелось зажмуриться. Может быть, уже хватит глупого риска? Но яркие отблески светящейся кобры плясали по темным окнам витрин у закрытых в канун Рождества магазинов. И вот тогда, в напряженно гудящей тишине дыры салона стало вдруг так отчетливо ясно, что одного дерзкого желания начать разговор слишком мало. Оказывается, для решимости открыть рот и сказать первое слово надо чуть больше, чем юношеский максимализм. А потому Рене молчала. Вновь комкала желтые манжеты свитера и искала малейший предлог.
 
Тот не находился удручающе долго. Они успели приехать, спуститься по убийственной лестнице и пройти несколько метров, прежде чем Рене осенило. В момент, когда взгляд Энтони скользнул по типичным сувенирчикам в виде оружия первых колонизаторов, она наконец-то нашла за что зацепиться. Внимание Ланга было приковано к стойке лишь на секунду, но этого оказалось достаточно, чтобы она нашла повод. Дерьмовый, конечно, но уж какой есть.
— Тебе снится война? — спросила Рене и закусила пересохшие губы, когда шагавший чуть впереди Тони остановился. Он не оглянулся, только засунул руки — опять без перчаток — в карманы пальто и немного упрямо наклонил вперед голову.
— Снится, — коротко отозвался Ланг, а потом снег опять захрустел под подошвой тяжелых ботинок.
— И как это?
Энтони равнодушно пожал плечами.
— Грязно. А еще пыльно и шумно. Постоянно чего-то не хватает. То антибиотиков, то банально чистого инструмента.
— Сколько ты там провел?
— У нас допрос? — раздалось хмыканье, но Рене не повелась. Наоборот, она быстро обошла его, остановившись прямо перед Энтони, и совершенно будничным жестом смахнула с воротника мужского пальто целый сугроб. С неба вновь валил снег.
— Нет. — Рене покачала головой. — Не знала, что это очередная запрещенная тема.
Она вздохнула. Прямо сейчас Рене отчаянно напоминала себе канатоходца, который, похоже, сделал шаг мимо веревки, потому что ответа не последовало. Энтони лишь скривился, и они вновь зашагали по заваленной сугробами улице, которая быстро становилась безлюдной. Вечер перед Рождеством все хотели провести вместе с семьями, а потому лишь запоздавшие безответственные покупатели выбирали подарки в последних не закрывшихся ещё лавках. Скоро улица совсем опустеет, а вот им с Тони сегодня идти некуда. Только и оставалось месить снег да вести пространные разговоры в надежде однажды добраться до нужной темы.
— Три года, — неожиданно прозвучал за спиной голос, а Рене оглянулась. И в этот момент в почти заснувший мир ворвалась музыка из соседнего кафе.
«Whatever I said, whatever I did I didn't mean it
 
I just want you back for good»
Надо же, она и не заметила, когда Энтони остановился. Он замер у тира, рядом с лотком, где лежали самые дешевые игрушки на свете, и разглядывал их с таким любопытством, словно был заядлым зоологом. Хотя вряд ли в мире существовали специалисты по оранжевым единорогам или плюшевым жабам. Впрочем, в докторе Рене были зарыты поистине волшебные таланты. Неожиданно Энтони усмехнулся и взял в руку серебристого лося. Да уж, символ Канады — это святое.