И солнце взойдет (СИ)
— Можно было обойтись и без такой лжи. Думаю, я смогла бы понять вашу мотивацию.
— Вы — да. Кое-кто… вряд ли. — Филдс вынул из портфеля перчатки, но вдруг остановился и бросил совсем откровенный взгляд на лицо Рене, отчего шрам обиженно зазудел. — Слушания переносятся на конец декабря, однако вашему наставнику ничего не грозит. В этот раз пустая формальность. Но позвольте дать совет. У вас хорошие рекомендации, доктор Роше, прекрасные учителя и определенно есть талант к хирургии. А потому — бегите. Спасайте свою очаровательную шкурку, прежде чем с вас ее снимут, и прихватите с собой попутчика. Если он, конечно же, согласится.
Филдс вежливо улыбнулся, а Рене ошарашенно уставилась на главу резидентуры целой провинции. Он? Речь шла о Тони? Но с чего бы ему убегать?
— Это… это немного противоречит вашим собственным действиям, не находите? — просипела она, мгновенно забыв про облегчение, что принесла с собой новость об итоге слушания. Черт возьми, Рене понятия не имела, как вообще смогла открыть рот, настолько была удивлена. Но Филдс лишь едва заметно усмехнулся, пока застегивал пальто.
— Все меняется, доктор Роше. Я пошел на уступки для Лиллиан Энгтан один раз, потому что мне, в общем-то, было глубоко все равно, сколько трофеев она собралась разменять в этом году. К тому же, на первый взгляд, вам доставался джекпот. Но потом игра пошла по непредсказуемым правилам. Главный врач, который использует буллинг в качестве приручения сотрудников…
— Вы знаете даже это?! — прошептала Рене, чем заслужила взгляд свысока.
— Похоже, мне действительно стоило выдать инструкцию. — Филдс откашлялся, будто хотел скрыть смешок, но потом стал неожиданно серьезен. — Скажу откровенно, ваше будущее мало меня интересует. На мой взгляд, вам не хватает настойчивости, уверенности, гонора и капли жестокости, чтобы стать чем-то по-настоящему интересным. Но, поскольку, главный герой здесь вовсе не я, то и не мне писать пьесу. И все же у меня будет к вам просьба.
— Какая? — тихо спросила Рене, которая не знала, то ли поражаться столь низкой оценке своих способностей, то ли быть польщенной, что до обращения к ней за помощью снизошел сам Филдс. А он тем временем застегнул верхнюю пуговицу янтарного пальто и удивительно горько поджал губы.
— Заставьте его слезть с таблеток, — устало проговорил этот высокий старик, который вдруг нацепил на себя все свои годы. — Любой ценой. Обещайте или убеждайте в чем хотите, врите как хотите, но он должен понять — травма вылечена, а прошлое закончилось. Нельзя постоянно заниматься самоистязанием, думая, что причины до сих пор ведут к несвершившейся мести. Будто где-то еще есть незакрытые счета или причины для расплаты. Нет. Все закончилось. В живых никого не осталось. А потому пришла пора окончательно уяснить, что проблемы головы Колина исключительно в голове самого Колина. Понимаете?
Рене открыла рот, но немедленно захлопнула, когда ощутила выдающее с головой дрожание губ. Заметил его и Филдс, который лишь расстроено усмехнулся и покачал головой.
— Господи…
— Вы знаете часть правды. Думаю, еще один кусочек не повредит. — Он пожал плечами. — Так, вы обещаете?
Вопрос был задан с таким нажимом, что ничего не оставалось, как честно ответить:
— Да.
Потому что она действительно этого хотела. Была готова стереть до крови язык, истоптать до мозолей колени, сорвать голос в попытке докричаться до Тони. Или его стоило звать Энгтан? В общем, до человека, которого Филдс спокойно называл Колином и, кажется, знал о нем слишком многое. Гораздо больше, чем она сама. И внезапно Рене ощутила себя настолько запутавшейся, словно ее выбросили в бурное море с тоненьким плотом из веры в людей. Отвратительное чувство. Вокруг постоянно происходили чудные события, сводились какие-то счеты, игрались странные игры, а она плыла по течению без шанса вмешаться. И никто! Ни одна живая душа не хотела протянуть ей руку и помочь выбраться. Даже Филдс. Даже сам Энтони. И, черт возьми, как же от этого было паршиво…
А потому, движимая горечью от такого пренебрежения к своим чувствам, Рене вскинула голову, чтобы попросить дать хоть немного правды в этой истории, но с удивлением поняла — коридор опустел. Здесь было тихо и совершенно безлюдно. Настолько, что Рене слышала, как гудит в ушах ток крови по венам. Какой сюр! Ее снова бросили с кусочком мозаики и Джомолунгмой вопросов. Держи, милая! Радуйся! Поиграйся, ведь ты еще глупый ребенок! Рене всхлипнула, вытерла нос рукавом желтого свитера, а потом сердито смахнула рукой выбившееся из куртки перышко. На глаза опять навернулись дурацкие слезы. Во всем виновата усталость. Да-да. Однако и Рене Роше не таблетка от всех бед на земле.
Голова устало опустилась на холодную отштукатуренную стену. Надо было встать и проверить аудиторию, узнать, ушел ли отсюда Энтони, но сил не было. К тому же, что она ему скажет? Опять начнутся упреки и поучения… Она фыркнула, поджала колени к груди и поплотнее закуталась в свитер. Идти никуда не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Даже итог слушаний теперь казался таким незначительным. И Рене не знала, задремала ли снова, но в какой-то момент резко дернулась. Сначала она не поняла, что ее напугало. Где-то хлопнула дверь? Или закрылось окно? Однако в тишине пустого здания раздались шаги, а потом в ярко освещенном проеме аудитории показалась знакомая долговязая фигура. Она едва заметно качнулась, но успела ухватиться за дверной проем. И только в этот момент Рене почувствовала, как стало легче дышать.
Итак, поле боя Энтони покинул последним. Выключив за собой свет, он тяжело шагнул в сумрачный коридор и вдруг остановился, словно не знал, куда идти. О, наверное, оно так и было. Вряд ли Ланг бывал здесь настолько часто, чтобы выучить переплетение лестниц в новом модерновом корпусе. Но в следующий момент он потер рукой лоб, вновь пошатнулся, и Рене пришлось зажать рукой рот, чтобы не выдать себя отчаянным всхлипом. В голове лопнул фейерверк чужой боли.
— Насколько я понимаю, это не Монреаль, — едва слышно проговорил он и повернулся.
В несколько шаркающих шагов Ланг добрался до нужной стены, а потом тяжело опустился на деревянное сиденье, отчего в мозгу взорвалась парочка боезарядов. И Рене не знала, как сумела сдержаться. Каким удивительным чудом задавила совершенно безотчетный порыв дернуться и помочь, схватить под локоть, обнять за талию… Этого бы Тони не простил даже ей. А потому она лишь развернулась к нему и с ногами уселась на скамью, не заметив, как на пол полетели пальто и куртка. Руки сами потянулись вперед, но Рене вдруг одернула себя. «Проблемы головы Колина исключительно в голове самого Колина», — прозвучал в голове голос, от которого опять нахлынула растерянность. Что это значит? Ей не следовало помогать? А что, если тем самым она лишь сделает хуже? Ох, раньше с Энтони было непросто, но хотя бы понятно, ну а теперь — сложно и, похоже, совсем непонятно.
— Нет, — прошептала наконец Рене. — Это все еще Квебек.
— М-м-м, — донеслось невнятное бормотание, и тогда ее без того измотанное сердце не выдержало.
Рене торопливо подползла к безвольно привалившемуся к стене телу, робко коснулась плеча и поймала измученный взгляд под полуприкрытыми веками.
— Позволишь? — Вопрос вышел почти беззвучно, но Энтони понял и, кажется, удивился.
— Ты спрашиваешь у меня разрешение? — с трудом проговорил Ланг, а потом болезненно усмехнулся. — Глупая…
— Я просто не знаю, могу ли теперь, — пробормотала она. Рене выждала еще пару секунд, пока бушевала очередная волна боли, а потом аккуратно обхватила голову Тони ладонью и чуть приподняла от шершавой стены. Бережно коснувшись привычно взлохмаченных темных волос, она прошептала: — Имею ли право. Позволишь ли. Захочу ли сама. Все так изменилось…
Рене прервалась, но затем упрямо тряхнула головой и встала на колени за спиной Тони. Она наверняка несла самый настоящий подростковый бред, но заниматься самобичеванием по сказанному было некогда. Тяжелый затылок ткнулся в грудину, отчего из легких выбило воздух, и Рене сильнее сцепила зубы. Сегодня мигрень Энтони была оглушительна. Осторожно кашлянув, она уперлась основанием ладоней в район височных костей и уже прикрыла глаза, намереваясь привычно скользнуть к основанию черепа, однако в этот же миг почувствовала прикосновение. В ее левую руку вцепились так, словно та была последней опорой над пропастью. Сжав холодные пальцы, Энтони чуть повернул голову.