Дочери Медного короля

Она отделилась от парапета и направилась в сторону двери. Он круто повернулся и стал следить за ее продвижением.
— А кто он, этот человек, который все обо мне знает? — спросил он. — И что он, в сущности, знает?
— Все! — повторила Эллен, — абсолютно все! Он ждет меня внизу. Если я не появлюсь через пять минут, он вызовет полицию.
— Нет, я отказываюсь вас понять! — воскликнул Пауэлл и постучал себя пальцем по лбу. — Вы хотите спуститься? Спускайтесь!
И он прислонился к парапету в том самом месте, где еще минуту назад стояла Эллен, освобождая ей дорогу к двери.
— Уходите! Уходите же!
И когда она медленно двинулась к выходу, понимая, что он может еще прыгнуть и отрезать ей путь к отступлению, он снова заговорил:
— Если уж я должен быть арестован, мне хотелось бы знать, за что. Надеюсь, мое желание не покажется вам чрезмерным.
— Я давно поняла, что вы хороший актер, раз вам удалось убедить Дороти в вашем намерении жениться на ней! — заявила Эллен, добравшись до двери.
— Что вы сказали? — переспросил уязвленный Пауэлл. — Поверьте, я никогда не пытался обмануть ее. Это она, только она, говорила о замужестве.
— Лгун! — бросила ему Эллен. — Жалкий лгун!
Она переступила через порог и стояла уже на верхней ступеньке.
— Погодите! — закричал он. Эллен остановилась как вкопанная. — Ради всего святого, объясните мне, в чем дело. Прошу вас!
— Вы, может быть, воображаете, что я говорю наугад, а в действительности ничего не знаю?
— О Боже…
— Пусть будет по-вашему, — сдалась Эллен. — Я все скажу. Во-первых, Дороти была беременна. Во-вторых, вы не хотели…
— Беременна? — повторил потрясенный Пауэлл. — Так Дороти была беременна? Вот почему она покончила с собой.
— Она не покончила с собой! — вскричала Эллен. — Вы убили ее!
Закрыв за собой дверь, она бросилась вниз по лестнице.
Она бежала по металлическим ступеням, которые звенели под ее каблуками, скользя рукой по перилам, делая резкие повороты на каждой площадке. Скоро она услышала, что он тоже спускается. До нее донесся его голос:
— Эви! Эллен! Подождите!
Воспользоваться одной из дверей, выходящих на площадки? Он догонит ее раньше, чем она достигнет лифта. Она продолжала спускаться, ноги ее дрожали. Шаги все приближались. Четырнадцать этажей, двадцать восемь маршей, разделенных площадками! Она выскочила в мраморный холл и пересекла его, спотыкаясь на высоких каблуках. Лифтер проводил ее изумленным взглядом.
Толкнув тяжелую дверь, она слетела с крыльца и бросилась на улицу, не обращая внимания ни на влюбленную парочку, обернувшуюся при ее появлении, ни на парней, кричавших ей из машины: «Поехали с нами, куколка!» Она продолжала слышать за собой торопливые шаги и задыхающийся голос, который все призывал ее остановиться. Наконец показались огни отеля. Без сил вбежала она в ярко освещенный холл. Увидев ее, привратник насмешливо поднял брови.
Ей страшно хотелось упасть в одно из кресел и передохнуть, но нужно было сперва позвонить Ганту, чтобы он пошел с ней в полицию. Она нашарила мелочь у себя в сумке и направилась к кабине… Чья-то рука опустилась на ее плечо.
Перед ней стоял Пауэлл, весь красный, запыхавшийся, с растрепанными волосами. Но здесь Эллен не боялась его.
— Вам бы следовало бежать в противоположном направлении, — сказала она с холодной ненавистью. — Впрочем, в любом случае вы погибли.
— Эллен! — произнес Пауэлл с такой пронзительной грустью, что на миг она поверила ему.
— Мне нужно позвонить, — сказал она, тем не менее, ледяным тоном. — Пропустите меня.
— Одну минуту, я должен с вами поговорить. Она была… она действительно была беременна?
— Вы знаете это!
— В газетах об этом ничего не было сказано! Совершенно ничего… Сколько месяцев беременности? — спросил он настойчиво.
— Пожалуйста, дайте мне пройти!
— Сколько месяцев? — повторил он повелительным тоном.
— Два, если вам непременно нужно услышать это от меня! А теперь пропустите меня!
— Не раньше, чем вы объясните мне ваше поведение.
Эллен бросила ему красноречивый взгляд.
 
— Вы в самом деле думаете, что я убил ее? Но я был в Нью-Йорке в то время и могу доказать это! Я провел там всю прошлую весну.
Искренность его тона поколебала было уверенность Эллен, но она тут же спохватилась:
— Если бы вы захотели, то, вероятно, сумели бы доказать, что находились тогда в Каире.
— О! — негодующе произнес Пауэлл. — Дайте мне возможность высказаться, не прерывайте меня в течение пяти минут. Всего пяти минут! Нас уже слушают, — добавил он, поглядев вокруг и увидев повернувшиеся к ним головы. — Зайдем в бар. Там с вами ничего не случится, если вы этого опасаетесь.
— К чему это? — возразила Эллен. — Если вы были в это время в Нью-Йорке и не могли совершить убийства, то почему вы отвернулись, когда мы проходили перед ратушей вчера вечером? Почему сегодня не решались подняться на крышу, а потом нагнулись над вентиляционной шахтой?
— Постараюсь вам все это объяснить, — нерешительно сказал Пауэлл, — но не уверен, что вы меня поймете. Видите ли, я чувствовал… я считал себя ответственным за ее самоубийство.
Большинство кабин в баре не было занято. Тихо играло пианино. Эллен села, держась очень прямо, чтобы исключить всякий намек на интимность. Пауэлл заказал коктейли и заговорил только после того, как официант принес их.
— Я познакомился с ней в конце сентября прошлого года, в самом начале семестра. Она всегда держалась в стороне, на лекциях садилась в последнем ряду. Один из моих товарищей как-то сказал, что такие тихие девушки… — Он сконфуженно замолчал, потом продолжал: — Я с ней заговорил и был удивлен, увидев, с какой радостью она встретила мое внимание. Обычно красивые девушки в таких случаях ограничиваются шутками. Но она выглядела так невинно, что мне стало стыдно за мои дурные мысли.
Я повел ее в кино, а в следующую субботу мы снова встретились. Потом наши встречи стали регулярными: сперва два или три раза в неделю и, наконец, почти каждый день. Она уже испытывала ко мне доверие и держалась совсем по-другому, стала радостной, веселой. Я очень привязался к ней.
Только в ноябре я догадался, что имел в виду мой приятель, говоря о тихих девушках… Понимаете, что я хочу сказать? — добавил он, встретив пристальный взгляд Эллен.
— Да, — беспристрастно, как судья, ответила она.
— О таких вещах трудно говорить с сестрой…
— Продолжайте.
— Она в самом деле была очень хорошая, — более уверенно заговорил Пауэлл, — но изголодалась по нежности. Не по любви… Именно по нежности. Она рассказывала мне о своем детстве, о матери… о вашей матери, и о вас, о том, как вы не захотели, чтобы она училась в вашем колледже… Некоторое время все так и шло, — продолжал Пауэлл. Он, видимо, чувствовал себя теперь менее неловко и испытывал некоторое облегчение от своих признаний. — Она, несомненно, была влюблена в меня, все время держала меня за руку, улыбалась… Я тоже любил ее, но все-таки менее сильно. С моей стороны это было скорее чувство симпатии и сострадания. Понимаете?
Примерно в середине декабря она начала заговаривать о браке. Не прямо, нет. Это было перед самыми рождественскими праздниками, которые я собирался провести в Блю-Ривер. Я лишился отца и матери, в Чикаго у меня оставались только дальние родственники. Дороти предложила мне поехать с ней в Нью-Йорк познакомиться с ее семьей. Я отказался. Она настаивала. Закончилось все это страшной ссорой.
Напрасно я пытался ей объяснить, что не хочу себя связывать, что я честолюбив и стремлюсь сделать карьеру самостоятельно; она продолжала твердить, что многие юноши женятся в моем возрасте, что ее отец поможет мне устроиться, что я не люблю ее так, как она меня — в этом она не ошибалась — то есть говорила все то, что девушки обычно говорят в таких случаях.
Потом она расплакалась, стала клясться, что больше ничего не будет от меня требовать, лишь бы все оставалось по-прежнему, но с меня было довольно. Я подумал, что если у нас уже дошло до таких объяснений, то лучше порвать сразу, до каникул… Она ужасно рыдала, говоря, что я еще о ней пожалею. Через два дня она уехала в Нью-Йорк.