Василий Теркин после войны

  
ПИКОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
 
 
 
Год назад, а может ныне,
 
По дороге на Берлин
 
Ехал Тёркин на машине
 
За нарядом на бензин.
 
 
 
С ним была его команда:
 
Полковой шофер-сержант.
 
Газовали два сержанта
 
Получить скорей наряд.
 
 
 
Не подумайте худого —
 
Запланировали путь:
 
На обратном рейсе снова
 
В гости к немкам завернуть.
 
 
 
Час назад свою подружку
 
Каждый коротко обнял,
 
Потому на всю катушку
 
Жал шофер и газовал.
 
 
 
Жизнь в казарме всем знакома —
 
Жить живи, дышать не смей:
 
Ни подруги, ни знакомой,
 
Ни чужой и ни своей.
 
 
 
Потому и сердце бьется,
 
Если выйдет из ворот:
 
Будет случай, подвернется —
 
Чью-то долю ущипнет.
 
 
 
А сержантам в полк вернуться
 
По приказу надо в срок,
 
Если ж раньше обернуться —
 
Ущипнут еще кусок.
 
 
 
Потому неслась машина,
 
Лес мелькал по сторонам…
 
Но вдруг — бац! — и к чорту шина
 
Разорвалась пополам!
 
 
 
Тёркин вылез и с опаской
 
На запаску поглядел,
 
И была она запаска
 
Лишь для виду, не у дел.
 
 
 
Красной армии привычно
 
Без запасных ездить шин,
 
Выручал всегда обычный
 
Способ хитростный один:
 
 
 
Наш шофер большой искусник
 
Всё на свете починять:
 
Плюнет, дунет, латку пустит —
 
И порядочек опять.
 
 
 
В этот раз — иное дело:
 
Клеить — значит опоздать,
 
И сказал шофер несмело:
 
— Неужели загорать?!
 
 
 
Но, как будто отвечая
 
Им на это, где-то вдруг
 
Появился, наростая,
 
Сзади их моторный звук.
 
 
 
Много нужно ли солдату,
 
Услыхав такой ответ:
 
Тёркин сразу к автомату,
 
А шофер за пистолет.
 
 
 
Подъезжают. Вроде немцы.
 
Один толстый и седой.
 
Тёркин, взяв на мушку дверцы,
 
Подает команду: — Стой!
 
 
 
Толстый в ярости выходит,
 
Красный, злющий, что твой бык,
 
И такое вдруг заводит,
 
Что аж страшное выходит —
 
Оказался Вильгельм Пик!
 
 
 
Тёркин — новую команду:
 
— Хоть ты Пик, а не пищи!
 
А потом уже сержанту:
 
— Шевелись! Давай ключи!
 
 
 
Пик попятился в машину,
 
С перепугу замолчал,
 
А шофер тотчас резину
 
И колеса даже снял.
 
 
 
Заменил свое чин-чином,
 
Погрузился, а потом
 
Говорит с лицом невинным:
 
— А кого мы, Вася, ждем?..
 
 
 
И как-будто с сожаленьем,
 
Головой сержант поник:
 
— В пиковое положенье
 
Влип геноссе Вильгельм Пик.
 
 
 
А потом — с другой заходит;
 
Призадумавшись на миг,
 
Говорит с поклоном вроде:
 
— Загорай, товарищ Пик.
 
 
 
Власть советскую ты, шкура,
 
Устанавливаешь здесь,
 
Так вот это, знай, в натуре
 
Власть советская и есть!
 
 
  
ТЁРКИН СЛУШАЕТ РАДИО
  
 
 
Как-то под вечер до срока
 
Возвращался Тёркин в полк,
 
И, как-будто ненароком,
 
Повернул немного вбок.
 
 
 
Повернул к знакомцу-другу,
 
К дому немца одного,
 
Что услугой за услугу
 
Выручал не раз его.
 
 
 
В увольнительной имелось
 
Час до срока с небольшим,
 
А ему давно хотелось
 
Делом заняться одним.
 
 
 
Делом правильным и нужным,
 
Скажем прямо — не простым,
 
Невозможным для послушных,
 
Для трусливых и недружных,
 
А наш Тёркин — был иным.
 
 
 
Одним словом, Тёркин вскоре
 
В доме немца заседал,
 
Дверь держали на запоре,
 
Чтоб никто не помешал.
 
 
 
Молчаливый, что твой скромник,
 
В руку-горсточку курил,
 
И, ссутулившись, приемник
 
Он внимательно крутил.
 
 
 
Где-то скрипка, где-то пенье,
 
Повернул еще — трещит,
 
И вдруг слышит:
 
— Говорит
 
Радио «Освобожденье».
 
 
 
Тёркин ближе к аппарату,
 
Ухом влип в него сержант,
 
Объявляют:
 
— Про солдата,
 
Имя:
 
— Тёркин-оккупант.
 
 
 
Тёркин ахнул — что такое?!
 
Непонятное уму —
 
Про него же, про героя
 
Сыпет радио ему!
 
 
 
Тёркин, стой! Дыши ровнее,
 
Тёркин, сердцем не части!
 
Тёркин, слышишь? Чтоб вернее,
 
Слева звуку подпусти.
 
 
 
Тёркин, Тёркин, что с тобой?
 
Скажем откровенно:
 
Славы ты не ждал такой
 
Необыкновенной.
 
 
 
И не то, чтоб ты впервой
 
С нею повстречался…
 
Словом, Тёркин, наш герой
 
Малость растерялся.
 
 
 
Знать, не только на войне
 
Был со славой дружен,
 
Ты теперь уже вдвойне
 
Родине, знать, нужен.
 
 
 
Чтоб никто в стране не знал
 
Про тебя, такого,
 
Кремль поэту приказал —
 
О тебе ни слова.
 
 
 
Как обманут властью был,
 
Как теперь живется…
 
Но выходит: только б жил,
 
А поэт найдется.
 
 
 
Только б жил не просто так —
 
Подхалимом серым,
 
А чтоб был во всём мастак,
 
Правильным и смелым.
 
 
 
Но когда услышал Тёркин,
 
Что победу не сберег,
 
Подавился от махорки
 
Дымом, ставшим поперёк.
 
 
 
— Вот те на, брат, удружили!
 
Голос снова поднасел:
 
— Что же это ты, Василий,
 
Прозевал, недосмотрел?
 
 
 
Потемнел с лица мой Тёркин
 
От обиды от такой,
 
Повернулась слава горькой,
 
Оборотной стороной.
 
 
 
— Вот ты как! Корить солдата!
 
Не суди, брат, ты не Бог,
 
Это я-то виноватый?
 
Хорошо. А что я мог?
 
 
 
Что я мог, ведь он — Усатый
 
Обманул не только нас,
 
Но меня, скажу, — солдата
 
Обманул в последний раз.
 
 
 
Я согласен и не спорю,
 
Что войны милее жизнь,
 
Ну, а жизнь-то стонет морем,
 
В дамбу власти упершись?
 
 
 
Спору нет — построить кран бы,
 
И не бомбой, не войной
 
Отодвинуть эту дамбу
 
С нашей родины долой.
 
 
 
Я — любитель мирной жизни,
 
Воевать хотя мастак,
 
И войны своей отчизне
 
Не желаю я никак.
 
 
 
Но, а если взять серьёзно,
 
Что я сделаю с Кремлем:
 
Сталин рано или поздно
 
Доиграется с огнем.
 
 
 
Вот тогда мы и рванемся,
 
Живы будем — не помрем,
 
И к себе домой вернемся,
 
Что отняли — отберем.
 
 
 
А пока на этом свете
 
Мне не стоит умирать:
 
Я одной политбеседе
 
Всех учу — не унывать.
 
 
 
Ты ж для большего порядка,
 
Чтобы действовать вдвоём,
 
Всем рассказывай, как сладко
 
Мы под Сталиным живем:
 
Что изведано горбом,
 
Что исхожено ногами,
 
Что испытано руками,
 
Что мы видим здесь в глаза,
 
И о чем у нас покамест
 
Вслух рассказывать нельзя.
 
 
 
Потому что у солдата
 
Адресатом белый свет.
 
Кроме радио, ребята,
 
Близких родственников нет.