Безликий и Чудовище (СИ)

Ученик, учитель и пернатый помощник последнего остались одни.
— Зиг… — Движение груди тут же отозвалось в раненом теле принца, но он быстро оправился. — Зиг, я не хотел.
— Бальтазар, еще хоть одно слово — и я тресну тебя по губам. — Четко и громко отчеканил Зигмунд, смотря куда-то в сторону.
— Да послушай ты..!
— Да так… — Великан резко придвинулся к юноше. — Что говорить неделю не сможешь. — После этого Зигмунд отстранился, и наступила гробовая тишина, которую нарушали лишь глубокие вздохи присутствовавших.
— Ну ладно, ладно, я переборщил. — Зигмунд повернулся к ученику и взял последнего за руку. — Просто… Бальтазар, ну как так? Я же переживаю, ты знаешь. Если бы ты пострадал еще сильнее — я бы себе этого никогда не простил, Понимаешь? Я такими темпами тебя вообще буду бояться одного оставлять.
— Так не оставляй.
— П-Прости, что?
— Может, заберешь меня из этой дыры наконец? — На последних нотах Бальтазар начал снижать интонацию. Одновременно не хотелось, чтобы их услышали, да и вообще вдруг резко стало стыдно.
— Это еще как понимать?
— Н-Ничего, Зиг, прости, не бери в голову.
— Нет уж, молодой человек, если уж сказали — так отвечайте!
— Зиг, я не знаю, меня просто сегодня накрыло, понимаешь меня?
— Так…
— И не перебивай, хорошо?
Зигмунд понимающе кивнул и приготовился слушать.
— Я не знаю, что на меня нашло. Всё просто навалилось друг на друга. Поутру лежал в кровати — и, как на зло, вспоминались все обиды. Ходил по саду — бесила каждая мелочь, да еще и эта охота… — Бальтазар хотел уж было прибавить «Будь она проклята!», но в последний момент понял, что это будет лишним. — Ну, и вот… Я просто не выдержал. Понимаешь, в такие моменты просто хочется выплеснуться, и нередко это проявляется в чём-то подобном… Я сам не знаю, как это объяснить, Зиг. Надеюсь, ты меня понял.
И Зигмунд, разумеется, понял. В отличии от многих, он умел не только говорить. Он умел еще и слушать, и понимать. Приобняв юношу за предплечье, мужчина склонил его на бок и Бальтазар медленно облокотился на грудь учителя и прикрыл глаза. Непонятно почему, но в такие моменты становилось сразу как-то легко и нежно на душе. Сразу пропадало желание куда-то идти и торопиться, хотелось лишь подольше побыть в этих тёплых объятиях. Наверное, именно такая химия и должна быть между родителем и ребёнком…
— Нет, и всё-таки маме не угодишь… — Вдруг нарушил тишину Бальтазар.
— Ты это к чему?
— Показывал им раньше свои картины — они говорили «надо усовершенствовать, не объёмные они», начал добавлять свето-тень — так они, картины, почему-то чёрными стали… Не поймёшь, что надо! — Зигмунд только посмеялся, умиляясь поведению своего собеседника, а Гор тем временем слетел с плеча своего хозяина, подобрался к Бальтазару и начал настойчиво тереться об лицо принца, что последнему, мягко говоря, не слишком нравилось.
— Ну, вот видишь! Даже Гор тебя утешает!
— Да, да, всё, понял, спасибо! — Бальтазар наконец-то смог отмахнуться от чересчур уж ласкового хищника и возобновил разговор.
— Ты как думаешь, мне сегодня в театр ехать, или нет? — Зигмунд как-то непонимающе уставился на своего друга. — Нет, ты не подумай, просто столько этой премьеры ждали, и просто обидно будет, если пропущу.
— Бальтазар, если так сильно в театр хочется — то надо было полтора часа назад головой думать. — Зависла секундная пауза. — Ладно, прости. Знаю, уже перегибаю, но, в любом случае, Бальтазар, на мой взгляд — театр будет лишним. Всё-таки у тебя и без этого день был более чем насыщенным. Ты… Ты так сильно в него хочешь?
— Ну… Не сказать, чтобы слишком, но, тем не менее, я тут подумал, что спать буду после этого лучше. Ты же знаешь, он же наверняка еще и бал после этого закатят, а там уже…
— Я просто немного не уверен насчёт твоего ранения. Оно хоть и не слишком глубокое, но еще совсем свежее. Хотя… Могу что-то сделать.
— Можешь? — Зиг не ответил, но глубоко задумался.
— Точно хочешь? Сильно?
— Да, сильно. — Бальтазар и сам не знал, что его так сильно несло тогда в тот злополучный театр. Казалось бы — обычная постановка, каких до этого было миллион, но что-то внутри безудержно трепетало, и оно бы ни в коем случае не простило бы, если бы Бальтазар из-за своей собственной оплошности пропустил это представление.
 
— Ну ладно, ладно. — Наконец согласился Зигмунд. — Схожу буквально на десять минут к себе. Напоим тебя обезболивающим и, вроде-как, беспокоить тебя ближайшее время рана не должна. Только ты всё равно за этим следи, резких движений не делай, а то мало ли.
— Спасибо. — Принц искренне улыбнулся.
— И, да, Бальтазар. — Юноша вновь заострил своё внимание. — Возвращаясь к тому, с чего мы начали: в мире полно людей, мнение которых расходится с твоим. Их не надо за это винить и пытаться как-то исправить. Всё, что требуется от тебя — это быть хотя бы немного смелее. Только так окружающие поймут, что ты из себя представляешь. Знаю, что говорил это тебе не раз, но по-другому нельзя. Я же тебе буду помогать. Понимаешь меня?
— Понимаю… Папа.
Лицо Зигмунда непроизвольно растянулось в улыбке. Да, он был безумно тронут тем, что для какого-то существа на этой земле он смог стать чем-то настолько родным. Но, несмотря на это, он прекрасно понимал, что у мальчика есть своя собственная семья, причём очень даже благополучная и вообще в целом хорошая, и он должен быть с ней. Проблема лежит исключительно во взаимопонимании. Родители не понимают интересов своего сына. Они не то что не понимают, они просто не знают, как на такое надо реагировать. И в этом плане они приняли не самую лучшую позицию: игнорирование. По их мнению, лучше уж смиренно ждать и ничего не говорить, а там уж чадо как-нибудь само сообразит. Разумеется, Зигмунд не один десяток раз пытался поговорить с ними на эту тему и объяснить им, что такая тактика лишь усугубляет всю ситуацию, но королевская чета лишь отмахивалась, либо же давала ответ, в котором косвенно слышалось стереотипное: «Мы родители, мы знаем лучше».
Пусть практически превращенный в камень из-за сотни перемазанных чем-то пахучим слоев бинта торс и доставлял некоторые неудобства, но Бальтазару это не помешало всё-таки осуществить своё намерение и приехать со своими родными на сегодняшнюю премьеру.
Помпезный зал, как и ожидалось, был похож на кипевший адским варевом, плещущимся во все стороны, муравейник. Так было испокон веков: в театр приходили в большей части для общения, а пьеса служила скорее просто фоновым сопровождением. Ведь только здесь удобнее всего обсудить со своим товарищем, на какой час лучше назначить приём и какое вино каждый из них предпочитает, только здесь миловидной барышне с верхних ярусов удобнее положением веера и лисьим взглядом блестящих глазок послать своему ухажеру знак, когда мужа нет дома, только здесь можно вдоволь наболтаться молодым студентам, не стесняясь заваливающим ноги на передние, пока что не занятые, сидения. Всё, почему-то, удобнее делать лишь в самых неподходящих для этого «всего» местах… Уж такова природа человека.
Поднявшись в ложу, располагавшуюся прямо по боку от сцены, и предназначавшуюся специально для королевских сыновей, Бальтазар наконец-то смог плюхнуться на бархатное сидение и расслабить уже начинавший подвывать шрам. Тут же на своё место примостился самый старший брат, Принцен. Сел он ровно, не сгибал спины, будто к ней доска привязана. Сел, и так и просидел, смотря куда-то в пустоту отсутствующим взглядом томных глаз, не обращая внимания ни на что на свете. Тут же, не прекращая оживленного разговора, к креслам подлетели Говард с Худэпином. А разговор у них шел, как понял Бальтазар по обрывочным фразам из их диалога, которые они даже будто бы и не пытались скрыть от посторонних ушей, о самом сладком и сакральном, что во многом относилось к сегодняшнему женскому театральному составу. Темноволосый принц ещё в самые юные годы уяснил: никаких принцесс принцы не любят. Они любят разукрашенных, точно обезьяны, девчулек с красной улицы, а также молоденьких служанок в коротеньких юбочках. А те только рады во всём потакать двум симпатичным молодым особам, которые еще и имеют столь значительные корни. Видимо, делают они это, преследуя цель повторить сказочную судьбу нынешней королевы.