Триптих

Мартышка. Они не молятся.
Фигура. Но они же на коленях…
Мартышка. Они хотят, чтобы им вернули их дом…
Фигура. Чего-чего?
Мартышка. Требуют компенсации.
Крик попугая.
Фигура. Люблю своего попугая! Единственное живое существо, не искажающее моих лозунгов! Я его нашел в одном горящем доме. До чего преданная тварь! Надо будет посадить его себе на правое плечо, когда опять отправлюсь на землю.
Анна и Мартышка снимают третье облачение.
А теперь, лапочка, мой фрак.
Анна. Как вам угодно.
Фигура. А вы, доктор, давайте сюда велосипеды. Помните? Два ржавых велосипеда.
Мартышка и Анна с поклоном выходят.
Бидерман. Вилли!.. Да это же Вилли!.. Я Готлиб, ваш друг. Вилли, ты что, забыл?
Фигура снимает с себя четвертое, последнее одеяние.
Бабетта. Мы совершенно безгрешны, господин Айзенринг. Почему нас направили к вам, господин Айзенринг? Мы — жертвы, господин Айзенринг. Все мои драгоценности расплавились…
Фигура стоит в рубашке и носках.
Бидерман. Почему он делает вид, что не знает нас?
Бабетта. Ему неудобно, отвернись.
Анна вносит фрачные брюки.
Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо.
Анна собирается уходить.
Анна!
Анна. Что вам угодно?
Фигура. Принесите две бархатные подушки.
Анна. Как вам угодно.
Фигура. Для господ, что стоят на коленях.
Анна. Как вам угодно. (Выходит.)
Фигура надевает фрачные брюки.
Бидерман. Вилли…
Бабетта. Вы же нас помните, господин Айзенринг, наверняка помните. Мой гусь — мечта, вы сами говорили.
Бидерман. Гусь в бургундском!
Бабетта. И с каштанами!
Бидерман. И с красной капустой!
Бабетта. И candlelight, господин Айзенринг, candlelight!
Бидерман. И как мы все вместе пели…
Бабетта. Ах да…
Бидерман. Ты что, в самом деле забыл?
Бабетта. Был такой милый вечер…
Бидерман. Сорок девятый, Вилли, «Кав дель Эшанон»! Лучшая бутылка в моем погребе! Вилли! Разве я не отдал все для того, чтобы мы стали друзьями?
Фигура отряхивает фрачные брюки.
Ты свидетель, Бабетта. Разве я не отдал все, что было у нас в доме?
Бабетта. Даже спички.
Анна вносит две красные бархатные подушечки.
Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо!
Анна (дает подушечки Бидерману и Бабетте). Что-нибудь еще?
Фигура. Мой жилет, лапочка, мой белый жилет!
Анна. Как угодно.
Фигура. И парик!
Анна выходит.
(Повязывает галстук.) «Кав дель Эшанон»?..
Бидерман кивает, лицо его озаряется радостной улыбкой.
Я все помню, Готлиб, отлично помню, как только черт умеет помнить. Ты чокался с нами, чтобы выпить на брудершафт, и дошел до того, что целовал черта в щеку — даже вспомнить стыдно, какая сцена!
Крик попугая.
Бидерман. Мы же не знали, Вилли, что вы черти. Честное слово! Если бы мы знали, что вы на самом деле черти…
Появляется Шмиц в обличье Вельзевула — с лошадиным копытом, козлиным хвостом и рогами; в руках у него большая лопата для угля.
Вельзевул. Ну в чем тут дело?!
Фигура. Не ори.
Вельзевул. Чего это ты переодеваешься?
Фигура. Нам нужно опять на землю, Зепп.
Анна вносит белый жилет.
Спасибо, лапочка, спасибо. (Надевает жилет.) Ты потушил котлы?
Вельзевул. Нет.
Фигура. Делай, что тебе говорят.
Пламя разгорается еще ярче.
Вельзевул. Угли-то уже там!..
Анна уходит, затем вносит фрак.
Фигура. Минуточку, лапочка, минуточку! (Застегивает жилет.) Я только что с небес…
Вельзевул. Ну и что?
Фигура. Уж с кем только я там не встречался, чего только не испробовал — никакого толку. Ни одного не отдают. Это безнадежно.
Вельзевул. Ни одного?
Фигура. Ни одного.
Анна держит фрак.
Доктор!
Мартышка. Слушаю вас.
Фигура. Зовите пожарников.
Мартышка с поклоном выходит.
Вельзевул. Ни одного не отдают?
Фигура. Каждый, кто в униформе или был в униформе, когда убивал, или обещает носить униформу, когда надо будет убивать или приказывать убивать, — спасен.
Вельзевул. Спасен?!
Фигура. Не ори.
Вельзевул. Спасен?!
Слышно эхо с небес: «Спасен».
Фигура. Слыхал?
Эхо: «Спасен. Спасен. Спасен».
 
Вельзевул тупо смотрит наверх.
Надевай свои шмотки, Зепп, надо нам опять приниматься за работу.
Входит хор.
Хор.
Горе! Горе! Горе!
Бабетта. Готлиб!
Бидерман. Тише ты!
Бабетта. А этим что тут надо?
Хор.
Житель города, зри,
Как мы бессильны:
Города стражи верные,
Тушенью обученные,
В касках сверкающих, ах,
Обречены мы
Вечно взирать на адское пламя,
Где корчится в дьявольской топке житель
Мирный.
Фигура. Господа, тушите преисподнюю!
Хор онемел.
Ну что вы стоите?
Хор.
Мы наготове.
Тщательно свернуты шланги красные,
Все по инструкции,
Блещет каждый ворот,
Из меди сделанный.
Каждый место знает свое.
Блещет, проверен тщательно,
Чтобы напора хватило,
Насос наш,
Тоже из меди сделанный.
Корифей.
А пожарные краны?
Хор.
Каждый место знает свое.
Корифей.
Мы наготове.
Фигура (оправляет фрак). Ну, валяйте.
Отсветы пламени разгораются снова.
Корифей.
К шлангам!
К насосу!
К лестнице!
Пожарники мчатся по своим местам, возгласы: «Готов!»
Мы начеку.
Фигура. Прекрасно.
Слышно шипение пожарных кранов, отсветы пламени бледнеют.
Мартышка. Вот видите, господин Бидерман, так оно и есть, как я предполагал…
Фигура. Доктор!
Мартышка. Слушаюсь.
Фигура. Велосипеды!
Мартышка. Слушаюсь.
Фигура. И парик, парик!
Анна. Слушаюсь.
Фигура. И попугая!
Мартышка и Анна уходят.
Вельзевул. Мои детские мечты! Мои детские мечты! Не убий — ха-ха! И я в это верил. Во что он превратил мечты моего детства!
Фигура чистит себе ногти.
Я, сын угольщика и цыганки, не умевший читать, только и знавший, что десять заповедей, — я продался черту. Как так? Да просто послал к черту все заповеди. «Катись ты к черту, Зепп!» — все мне так говорили, я и покатился. Я стал лгать, потому что тогда сразу жить становилось легче, и продался черту. Я крал, где хотел, и продался черту. Спал с кем придется — с замужними и незамужними, — потому что это мне доставляло удовольствие, и прекрасно себя чувствовал, когда пересплю, и продался черту. И в моей деревне они передо мной дрожали — я был сильнее всех, потому что я продался черту. Я подставлял им ножку, когда они шли в церковь, потому что это доставляло мне удовольствие, и поджигал их конюшни, пока они там молились и пели, потому что это доставляло мне удовольствие, и смеялся над их Господом Богом, который ни разу не пришел мне на помощь. Кто свалил ель, которая убила моего отца — среди бела дня? И моя мать молилась за меня и умерла от горя, и я попал в сиротский дом, чтобы поджечь его, и в цирк, чтобы поджечь его, потому что мне это все больше и больше доставляло удовольствие, и я устраивал поджоги во всех городах — просто мне хотелось продаться черту. Делай то-то! Не делай того-то! Делай то-то! У нас ведь не было там в лесу ни газет, ни радио — одна Библия, вот я и решил, что человек продается черту, когда он убивает, насилует, плюет на все заповеди и уничтожает целые города. Вот как я решил!..
Фигура смеется.
Ничего смешного тут нет, Вилли!
Анна приносит парик.
Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо.
Мартышка приводит два ржавых велосипеда.
Вельзевул. Ничего смешного тут нет, мне блевать хочется, когда я вижу, куда все идет. Что они сделали с мечтами моего детства! Я съесть столько не могу, сколько мне хочется выблевать.
Фигура (прилаживает парик). Собирайся. (Берет один из ржавых велосипедов.) Страсть как хочется повидать своих старых клиентов — знатных господ, которые никогда не попадают в ад, и снова их пообслуживать. Страсть как хочется!.. Снова искры, и треск пламени, и сирены, которые вечно воют с запозданием, лай собак, дым, вопли — и пепел!