Охота на магов: путь к возмездию (СИ)

— Нашел вас! Ишь, попрятались! — запыхавшись, упрекал Амери. — Никто мне не сказал. Не разочаровывайте хоть Вы меня, Розалинда, — подойдя к ней, он жалостливо выдавливал из себя. — И не представляете, сколько я бродил то по залу, то по буфету, и лишь потом догадался, что Вы уединились!
— Не кричите… Не нужно.
— Да как же не кричать, Розалинда, милая? — взяв ее руки в свои, пролепетал он. — Представьте, как я волновался, что мысль закралась, что Вы сбежали. Уж хорошо, что этого не случилось. Честно, я очень рад и впредь будьте осторожны… Я же и тебя искал, Филген! А вот ты здесь, смотришь на меня, будто убьешь.
Он робко коснулся губами пальцев, и негодование спало с лица. Так и ликовало в его глазах: «Вы — мое успокоение!» Гордая и безутешная радость. Подправив волосы, он выпрямился и, оперевшись об перила, положил на пояс правую руку, пряча ее в карманах.
— Успел и господина Ларцерина встретить. Похорошел в отставке, что не узнать. Вы его видели?
— Нам было не до него, — ответила Розалинда, вновь повернувшись к закату. — Я даже и не знаю, что теперь делать. Филген увидел издалека Дарью Амеан, вот почему мы так быстро бежали. А как иначе? Наверняка, у нее глаза зоркие и всех ими обметает.
— Хм, понимаю! А я ее и не встретил, все сбивает! И музыка, и танцы, и еда. Вино, кстати, отменное. На балы только за этим и можно приходить. Да так люди напиваются, так торжествуют, что ахинею несут! А каковы фразы пускают! — воскликнул Амери недовольно и сердито. — Наткнулся на своего приятеля. Я с ним вместе учился, и то, он меня в плечо толкнул, а я и не узнал. Вот так люди меняются. Хотел разговориться, как его вдруг женщина утащила, видимо, жена. Я и подумал, ну, брат, уходи! Дорога скатертью! А насчет Вашей мачехи… Я слышал ее имя. Но не встречался. Наверное, это и к лучшему, ведь такое иногда сказать может, что ночь потом не спишь.
— Это что же такое? — промолвила Розалинда. — Что-то пугающее?
— Скорее юродивое, сон безумца!
Она ничего не ответила, лишь глаза улыбнулись и зажмурились от порыва ветра. Их донесение о мачехе очень расстроило. Теперь наверняка можно понять, что между ними было что-то невысказанное, что-то неладное, что сбивало с мысли. «Бал окончен. По крайней мере для меня. А они как думают? — посмотрела она на серьезное выражение лица Филгена, будто озадаченное, и на Амери, которому, видимо, вовсе безразличны были ее опасения. — Каждый о своем». Иногда девчонка до того гневалась на Дарью, что ее чуть не подмывало и вполне соблазняла мысль поколотить ее румяное, цветущее лицо. И когда все успело так перемениться? Давешние годы они были семьей. Любящими и ценящими друг друга людьми, но что же сподвигло расколоть их отношения? Теперь между ними пропасть, и шагнув хоть шаг вперед, земля под ногами начнет сыпаться.
— Знаете, — начал Амери, — а я ведь не могу задерживаться. То есть я хотел бы побыть еще в Вашей компании, но уже наобещал одному человеку личную встречу. Отпустите, милая, — он посматривал на нее со странным, лукавым выражением в глазах… «Вру я вам, — говорил он будто про себя. — От того и личность скрываю! Наскучила мне эта тишина!»
— И что же это за человек? — сомнительным тоном сказал Филген. — Я не ошибусь, если скажу, что твоя любовница? Или совсем не так? «Просто встречная незнакомка, очаровавшая меня…» — цитировал его слова. — Так ведь?
— Конечно, нет! Не думаю, что мужику можно прослыть за «очаровательную незнакомку». Опять вдохновляешь меня на глупые шутки. Тебе то, Филя, несомненно, можно прослыть моей музой! Та самая «незнакомка» обещал мне вернуть деньги. Оказался в бедственном положении, малый… Времени совсем нет. Я прощаюсь с вами… на пока.
Амери торопливо распрощался с Розалиндой, поклонившись. Филгену и руку не пожал, зная, что все равно вскоре увидятся. Он стиснул девичью руку, и, прошептав слова прощания, бросился к двери. Странным делом его уход показался Филгену. Как будто выгоняли… Взглянув на Розалинду, сердце забилось и сильно растрогалось в груди: печаль ощущалась в тех черных, отчужденных глазах. И не мог он понять, из-за чего. Право, из-за оборвавшегося бала? Но тому радоваться нужно, а не слезы лить. Расспросить сил не было. «Не хочу навязываться, — с горечью заявил себе он. — И так многое узнал. Но может это не так уж и плохо? Если поинтересуюсь лишний раз, то усугублю ее печаль. А как иначе? Я хочу помочь, а для помощи нужно знать причины…» Весь разговор между ними носил бы особый отпечаток. Только вот, хороший ли?
 
— Понимаешь ли, — промолвил он не громко, совсем рядом, — мы знает о друг друге не много. Впрочем, нам известно лишь то, что можно сказать любому. Это сравнимо с именем. И мне хотелось бы узнать, доверяешь ли ты мне вполне, Розалинда?
Все вокруг вновь затихло. Его ожидание будто натягивало и разрывало струны, превращая прекрасную мелодию в всплеск неприятностей. Пристальный ее взгляд, точно солнечное пекло, прожег в нем дыру, через которую можно управлять нитями чувств и разума. Воспользуется ли? Филген и понятия не имел. В счастливое и томительное мгновение все доселе важное теряет свою значимость. Одно слово способно осчастливить и воскресить из мертвых.
— Доверяю ли? — повторила Розалинда, отходя от перил. — Да. Доверяю. Как другу — хорошему и верному. Я и не сомневаюсь, что ты таковым и являешься. Но, знаешь ли, — прибавила она после долгожданного раскола в его душе. — Мне это тяжело дается. Кажется, что не мое. Понимаешь?
— Как это не твое? Это присуще каждому. Можно отвергать, или наоборот… Впрочем, слышишь? — отвлекая и себя, и ее от разговора, сказал он, и тут же пожалел. — Началась третья часть симфонии. Честно, мне она по душе больше всего. Не хочется терять такое время… Может, потанцуем?
Именно эти слова едва ли не сделались плодом для сожалений. Удивленные, не верящие глаза Розалинды вцепились в него, потупившегося на грани мук судьбы о невозвратных моментах. «Станцевать вальс, — было подумала она. — А ведь всерьез говорит… Не мог он пошутить так по-детски, издевательски». И аккуратно, точно к драгоценности она коснулась кончиками пальцев его ладони, и тихо, чтоб никто не услышал прошептала: «Да, давай». Филген еще долго мялся, борясь с нравственными устоями. «Если уж предложил, то имей смелость выполнить, — упрекал он сам себя, сжимая ее ладонь в своей. — Что же я, трус? — мысль эта полыхала ненавистью, разъедавшей мозг. — Или глупец? Но смириться с этим не могу. Розалинда, она ведь ждет. Не нужно так опускаться». Силы скапливались в груди, жгучей иглой уколов сердце. Прильнув к нему, Амеан схватила его руки и повела в центр балкона. Не смея и глаз поднять, юноша и не заметил, как мелодия закрутила их в тихий, сладкий вихрь. Голос неизвестный разлился в чудной симфонии, ласкающей уши и сердце. Закат медленно затухал: ветер стих. Природа вкушала золотые минуты их близости, юношеской и неловкой. Ели, покрытые сумраком, застыли, впивали в себя, будто соки, звуки вальса… Ласковые, милые ему глаза не прекращали улыбаться. На зарумянившихся щеках появились ямочки: смущение достигло пика и вновь прильнуло ко дну. Вечерний холодок гулял по оголенным девичьим плечам. Ладони жутко потели, точно прилипли друг в другу. Часто дыша, она улыбалась ему, что-то невнятно шепча, однако Филген спрашивать не стал. Еще и еще симфония уносила их в свою историю, в свой мир, что они и тел собственных не чувствовали, полностью отдаваясь сознанию происходящего.
— Музыка и вправду хороша, — проговорила она ему на ухо. И как сладостен и волшебен был этот голос! Встрепенувшись, Филген посмотрел ей в глаза, сильнее обнимая ее за талию. — Доселе я не знала ее ценности. Теперь, кажется, она появилась.
Не подобрав слов, Филген лишь кротко улыбнулся, вглядываясь в наступающий сумрак. Последние лучи больше не озаряли его воздушных, нежных волос, больше не сверкали и его глаза. Тишину прорезала трель флейты, заныла скрипка, и смычковые вступили низкими голосами, просачиваясь в легкие и буря дыру в сердце. Одинокие, несмелые, они то исчезали, то возникали вновь, страшась света, но последнее появление сделалось мощным ударом — возрождение костяного мира! Прорезались воспоминания о создании симфонии, и о смерти мира, пепельного и покинутого. Этот вальс, этот головокружительный круговорот длился вечность. Розалинда была уверена и знала, что тому суждено было закончиться, но и думать об этом не хотелось! Что же тогда сделается с ними? Чувственные движения уходили в глубину души, и, затвердев, наконец придавливали засохшие корни чреватых ощущений. Верный друг не отпускал, напротив, прижимался и постукивал каблуком в такт.