Охота на магов: путь к возмездию (СИ)

— Отец ничего не говорит мне. Я обрадую тебя хотя бы одной хорошей новостью. Я поеду без сопровождения отца. Ему становить плохо с каждым днем, да и Дарья больше не сообщает ничего, — уж было поджав губы, он хотел было закончить, но выдавил из себя успокоительное: — Обычно, как я знаю, Генри и твоя мачеха всегда идут на такие мероприятия в сопровождении друг друга. И всегда присылают письма, так что мала вероятность.
— Я надеюсь, — уныло сказала Розалинда, будто уже наперед знала о ее приходе.
— Не нужно себе такой чепухой портить настроение! Ну же, Розалинда, что-то Вы опять погрустнели, а я говорил, что не нужно такие речи замогильные разводить, — обвиняющий взгляд на Филгена. — Я уже успел сходить к Царю. Так сказать, поздороваться, руку пожать. Он человек дельный, хороший, не первый год его знаю.
Розалинда только головой поворотила от него, дав понять, что ей этот совсем не интересно. И вправду, его связи со знатными и влиятельными людьми известны многим, и чего же очевидное говорить таким тайным тоном?
***
Гулким эхом отразились от стен наполняющегося зала шаги и разговоры народа. Поднимаясь по ступеням, дамы размахивали веерами, подавали руки мужчинам и, сверкая улыбками, направлялись к столикам, а кто-то сразу оставался посреди зала, ожидая мелодию. Большими богатствами блистали и столы, из углов уже разносилось бряканье бокалов, гости разливались радостью. Было ясно, что все пришли лишь забыться от всей внешней суматохи. Уставшие лица, негодовавшие, бранящиеся тут же сменялись праздностью. Теплый свет изумрудной люстры обволакивал их светящиеся глаза, озарял парочек, смущенных и уже выпивших. Розалинда мало знала о Ларцерин, только слухи одни и твердили, что господин — любитель пышных выездов, но часто натыкался на подножку нынешних происшествий. Все его любили, благородное сердце! А значит, и не грех сходить на бал, а какая музыка — симфонии Цергена! В музыке плавно текла его жизнь, то развеселая, легкая, что можно оставить бокалы и взять за руку партнершу, то унылая, тянущаяся и громкая, благо, играла не вся симфония. Дежавю накрыло девчонку: будто так уже было когда-то — ушедшей весной. В своем доме она была гостем, нежеланным и незамеченным, а здесь каждому рады, даже обслуга улыбалась и деликатно интересовалась:
— Вам еще принести, господин? — услышала она, как девушка подошла к высокому мужчине, хлебавшему вино, как воду.
— А давайте, несите!
Вдруг на зал сокрушился теплый, сумрачный свет. Мужчина, повернутый спиной, облаченный во фрак, сжимал в пальцах дирижёрскую палочку. Один взмах — и мелодия полилась из инструментов, растекаясь по всему залу. Точно по зову, все расступились, давая проходу парам, трепещущим и наслаждающимся в любовном экстазе. Сколько радости и беззаботности — нетронутый народ! Дирижерская палочка в руках правительства — вот, что по-настоящему пугает. Большие шляпы, ленты, взмах веера, все это кружилось в объятьях кавалеров. Будто в отдельном мирке, темном и неизведанном кипел танец теней в окнах, на стенах, на лицах завидующих людей. Но Розалинда доселе не была вспыльчива, она только молча, сложа руки за спину, наблюдала за светскими утехами. Прерывать волнующую мелодию не желалось. Вот только, у уха раздался шепот.
— Нужно выйти, срочно, — зашептал Филген, беря ее за руку. — Кажется, твои опасения насчет Дарьи сбылись.
— Сбылись? — не веря его словам спросила Розалинда, уставившись на него, как на безумного. — Где, где она?
— В другом конце. Но чувствую, что скоро и сюда придет. Пойдем, Розалинда, не тяни.
Поддавшись его порыву и резкому всплеску волнения, побрела за юношей, не смея и оглядеться. Вдруг поймает ее взгляд, как на зло, как бывает. Благо, из зала можно было выходить на балконы, или в буфет, в каком и так столпились люди, особенно дети с купюрами и монетами. Вышли на балкон, просторный и тихий. Эхом доносилась музыка, стук каблуков и возгласы прохожих. Солнце уже садилось, сменяясь серебряным месяцем. Сплошные молочные тучи покрывали все небо. Ветер свистел и взвизгивал, гоняя их. Филген затворил двери и дернул ручку напоследок, чтоб уж удостовериться. Розалинда была обеспокоена, и тревога ее лезла из глаз. Этот бал, это ощущение, этот шепот, возвещающий об опасном — все ново, все волновало, все твердило, что вечер оборвался! Развязка приближалась медленно, поджидая, и как рванула, что сердце чуть не прихватило. Филген втайне смущался духом, хотя никто бы не подумал, глядя с какой сосредоточенностью и равнодушием он скрещивал руки на груди, а глаза водил на дверь. Молчанию не находилось места. Балкон утопал под мелодией заплаканной скрипки, под черно-белыми клавишами фортепьяно в мрачной дымке серых облаков. Известно, от чего тайный трепет Розалинды так оборвался! И что же, теперь они заточили себя в ловушку, в клетку?
 
— Ты точно ее видел? Не прогадал? — спросила она, уходя к перилам. — Я-то растерялась, ничего с собой поделать не могла. А ты?..
— Что же я, Розалинда? — вдруг прошептал ей на ухо, подойдя со спины. Розалинда лишь опустила голову, покрываясь с головы до пят внезапной дрожью. Теплое дыхание ощутилось на шее. — Это случайно вышло. Но, честно, я рад такой случайности. Иногда они и вправду полезны…
— И куда она пошла? Хотя бы с кем была?
— Этого я не видел, к сожалению, — опечаленно вздохнул Филген, облокотившись об перила. — Я даже на минуту подумал, что она нас, по крайней мере меня, заметила. Но нет, я спутал ее с другой женщиной. Если даже и увидела меня, то не подойдет. Сомневаюсь, что Дарья Амеан видит сквозь толпу. А ты роста невысокого, так что…
— Давай не будет больше об этом. И так волнительно. Но спасибо, что успокоил.
Розалинда произнесла это с ровным, почти беззвучным голосом. Он сразу понял, что болтать об этом не стоит и смолчал. Так и простояли они мгновение в полнейшей тишине. Но время это тянулось, каждая минута была приятна, и вовсе не напряженной и не гнетущей! И не усомнилась бы она никогда, что с Филгеном и молчать приятно. Попросту знать, что он рядом и в любой момент, как верный пес, готов слушать и вникать в каждое слово. Разве не райское наслаждение? Разве заслуженное? А ведь, чем же, каким поступком? «Нет, это не заслуживают, — тут же опровергала она себя. — Это нужно просто принять. Как должное, с распростёртыми объятьями…» Желанное чувство, наконец, настигло ее: понимание того, что вскоре и пустые говоры не будут странны, а, напротив, на вес чистейшего золота, как и это томящее молчание. Но внезапно и оно оборвалось:
— Как тебе музыка, эта симфония? — спросил Филген, глядя на девчонку. — Я знаком с биографией композитора и не раз присутствовал на оркестрах. В этот раз симфония показалась мне какой-то… Ненастоящей? — с вопросом проговорил он, усомнившись в собственным словах. — Поддельными были именно чувства, история. Будто некоторые моменты переписали, и сделали это ужаснейшим образом. Понимаешь? Вроде бы и музыканты хорошие, но это слишком странное чувство.
— Я не знаю, — пожала она плечами. — Я не музыкант вовсе. Не смею судить.
— Понимаю, Розалинда. Я уже говорил, что бывал на выступлениях самого композитора, и под его дирижёрством все складывалось так, как должно быть. Впрочем, не будем об этом.
— А ты увлекаешься музыкой? — спросила, скорее не ради интереса, а чтоб заглушить волнение.
— Да. Когда-то я брал уроки фортепиано, но вскоре перегорел. Надеюсь, что когда-нибудь снова займусь. Знаешь, иногда появляются мысли, что не мое это дело. Есть множество занятий, а влечет именно к этому. Как же так? — с легкой улыбкой проговорил парень. — Очень странно. И не могу объяснить…
— Ты очень интересный, — без преувеличения сказала Розалинда. Искренние мысли, не испорченные. — Правда, ты многое умеешь. С тебя только и брать пример.
— Спасибо, Розалинда.
Больше он не смог сказать, да и слов не было. Если и были мысли, то с удовольствием Филген заполнил бы пустоту, не стал бы тратить столько времени на молчание. Но, кажется, Розалинда и не против была, наоборот, радовалась каждому мгновению: «Моей компании? — спрашивал он сам себя, надеясь найти ответ. — Или тишине?» Лучи заката ложились на ее поблеклое лицо. Потухшие искорки в глазах не бушевали, исчезли. Хлопая ресницами, глядела на соседние балконы, пустующие и ожидающие пар. Беззаботная тишина тянулась, и как же не хотелось обоим слышать ее конец! Но вскоре бесшумно ворвалось и третье лицо. Тот, кого и ожидать нельзя, но тот, кто больше и не способен удивить.