Охота на магов: путь к возмездию (СИ)
Все же, трактирчик она нашла. Резвились там опьяненные мужики-рабочие, заигрывая с молодой официанткой, на чьих щеках порой вспыхивало негодование и злость. Как только приносила она еду на подносе, тут же чувствовала на плече своем сильную, широкую ладонь, и, любезно требуя прекратить распутство, отчужденно вырывалась и уходила под сопровождение смеха и выкриков.
— Так прямо и дала? — недоумевающе спросил один другого, харкая на пол.
— А что же не дать? Это ты, урод чертов, тебя все избегают. И помрешь ты с этой бабкой черномазой! — насмешливо выкрикнул мужчина, покуривая папироску.
— А ты язык не распускай свой! Гнида этакая…
— Только ты здесь такой олух безбабный, вишь ли, — обратился он к товарищу, показывая на тощего мужчину. — Еще и хвастается, что холостой! Да ты нормальных не видел. Знаю я, где молоденькие водятся…
Отвращение подступало к горлу, мучая и удушая. Смотря на эти пьяные, уродливые лица, хотелось лишь поскорей уйти, не попадая под прицел горящих взглядов. Они вновь засмеялись всей гурьбой, толкая друг друга в плечи. В первые секунды, как Розалинда замерла у порога трактира, опасливо спускаясь по скрипящим ступеням, она, обойдя их, упряталась, как можно дальше, садясь за круглый столик в темном углу. Поджав под себя ноги, девчонка нервно покусывала губу, оглядываясь: желтый свет исходил от висящей лампы, отбросив тусклый светлый круг по центру. На потертых стенах отражались тени завсегдатаев — тех самых рабочих, устраивающих перепалки, однако все это делалось для веселья. Помимо них, смирно склонив голову, в кресле развалился дремлющий старик, и на вздымающейся груди его лежала раскрытая газета. Столик пустовал: видимо, он пришел, как и следовало многим лишившимся жилья беднягам, греться в таких захудалых местах. Содержатели, чаще всего разбогатевшие крестьяне, не выгоняли и даже не обращали никакого внимания, как и люди, забегавшие за выпивкой. Если харчевня не была приютом нищих, то странное, очень странное дело! Тогда, полагать нужно, что содержатели неблагосклонных нравов и кушанье подают за золотые монетки. Неприемлемо! Оттого и владельцы жалеют всех завсегдатаев и, когда разгорается буйство и нешуточная ссора, то за шкирку выбрасывают за дверь буянов, попутно бросая им вслед кушанье недоеденное.
Все те восклицания и разговоры их были непонятны. Один мужик толкнул взбодрившегося товарища, мерзко улыбаясь и показывая на Розалинду, ехидно что-то шепча и бессознательно перебирая грязными, жирными пальцами. Потом снова и снова, и показалось ей, что на болтливых языках вертелось пошлое обсуждение ее вида. Стыдясь вздернуть взгляда, Розалинда оперлась щекой о ладонь, мотая ногами, и старалась избежать всех тех развратных откровенностей, сыплющихся бесконечным потоком из их обмазанных мясом губ. Наконец-то появилась девушка приятной наружности: низенькая, с покрасневшими щеками, большими голубыми глазами, в которых душа ее вторила об унынии и недовольстве.
— Чего желаете? — ласковым голосом спросила она, заправляя прядь волос за ухо.
Ее прекрасное, открытое и добродушно-наивное лицо с первого взгляда привлекло к ней девичье сердце. Пусть и в этих прогнивших стенах царил настоящий хаос, она казалась Розалинде единственным нетронутым существом всякого разврата и пьянства. Заикавшись, девочка кое-как внятно смогла объяснить свою просьбу, от того, видимо, что очаровательность официантки поразила и полюбилась ей. Спустя некоторое время, принеся на подносе паштет и чашку чая, та вдруг наклонилась, говоря на ухо:
— Вам лучше поскорей уходить отсюда, — взглядом она показала на постояльцев, — в такое время они буйствуют.
— Мне некуда уходить, — пожала она плечами.
— Я думала, что Вы девушка из знатных семей, — улыбнувшись, она хихикнула. — Небось украли.
Розалинду поразила эта немыслимая фраза, и тут же спрашивала она себя: «Как официантка могла подумать о воровстве и сказать об этом так спокойно и непринужденно?» Как оказалось, воровство в таких кварталах дело обыденное, и порой прохожий, если уж и заметит, как жадно тянутся руки разбойника к кошельку или дамской сумочке, промолчит и безразлично пойдет своей дорогой. Она уж было обиделась, что кто-то обвинил ее, боявшуюся и содрогавшуюся что-то стащить.
— Нет! Я никогда ничего не крала, — сказала она, поджав губы.
— Извините, я ошиблась…
Девушка неловким взглядом посмотрела на нее, еще раз извинившись; услышав, как окликнули ее имя, тут же бросилась к барной стойке. Это был содержатель: толстый, лысый мужчина, особо жестикулирующий при разговоре. Официантка склонила голову, кивая, и, когда тот скрылся за дверью запасного выхода, встала к раковине, намывая грязную посуду до блеска. Долго Розалинда не могла здесь задерживаться. По ясному небу солнце, заходящее за крыши домов, разбрасывало яркие краски, брызгая на облака, облачая их в сине-розовую вату. Постепенно вечерело. Люди на улице упрятались в своих квартирках, зажигая свечи в окнах; бродячие собаки выли и сливались в целые стаи, обнюхивая каждого мимо проходящего. Трактир наполнялся народом. Отвратительные запахи парили над головами, резкий звон ложек и вилок отдавался болью в висках. Спустя мгновение Розалинда, доедая кушанье, обернулась на звон колокольчика. Тут же ввалились внутрь две пьяные женщины, придерживающие друг друга за плечи, и след за ними последовали и смех и топот. Взгляд полных страха глаз встретился с настоящим безумием. Поскорей хлебнув чая напоследок, она робко поднялась, поглядев на официантку прощальным взором, и, прижимаясь к стене, пошла к двери. Затаив дыхание, девчонка, несколько раз передернувшись от испуга, силой тела своего отворила дверь, бросаясь на улицу.
— Господи! — вырвался ужасный вопль из груди ее. Бессильно она упала на скамейку вдоль трактира, но через мгновение быстро поднялась, подгоняемая мыслью, что пьяницы всей гурьбой тотчас же выйдут наружу. Подправив складки платья, Розалинда нервно сглотнула и отчаянным взглядом хотела уловить, высмотреть какую-нибудь последнюю надежду вдали.
«А ведь за мной, наверное, идут поиски… — думалось ей. — Интересно, как сильно Дарья переживает и заметила ли мою пропажу? Если и ищет кто меня, то нужно держаться на окраине. Больше я туда ни за что не вернусь… Нет».
А все-таки ночь была приветливее дня!
Вышла она из нищих кварталов поздно, когда пробил уже седьмой час. Дорога ее шла по набережной, на которой сейчас и не встретишь живой души. Хоть и испуганная неизвестностью своего будущего, девочка шла и распевала ту песенку, что исполнял старичок на рынке. Эти непонятные слова приелись и слились с душой воедино. Когда радость неожиданно накрывала, Розалинда не могла сдержать веселье и непременно бормотала что-то очень тихо, как бывает у тех одиночек, каким невозможно с кем-то разделить свою радость. Вечер вдохновлял и мучил. Внутри нудило чувство опасности вместе с ощущением свободы и возможностей.
Прислонившись к перилам и облокотившись на решетку, она не отводила взгляда от мутной воды. Как хочется стать ближе к ней! Наверное, когда-нибудь это точно случится. Розалинда не шевельнулась, затаив дыхание с сильно забившимся сердцем. Не послышалось ли? Точно, звук чьих-то шагов раздавался все ближе и ближе! Вдруг остановившись, как вкопанная, девчонка посмотрела назад и заметила дрогнувшую фигуру в темноте: сердце сжалось, хотелось глухо зарыдать, но звук застыл в глотке. Сделав вид, что она вовсе никого не заметила, развернулась вполоборота, идя неспешно вдоль перил. Человека настолько поглотила темнота, что выглядел посреди двух домов он, словно привидение. Но шаги стали быстрее… Сердце трепетало, как у пойманной птички. Розалинда искоса поглядывала в сторону, взглядом никого не уловила. Кому она так вдруг стала нужна? Она шла торопливо и робко, будто бы спешила домой, отмахиваясь от предложений господина под руку довести ее до ворот. Внезапно тело ее расколола сильная дрожь. Послышался знакомый голос, такой знакомый, что хотелось сейчас же броситься, словно стрела во мрак, и раствориться с этих глаз.