Охота на магов: путь к возмездию (СИ)
Утро не наступало. Серость летала между молчавшими домами, не давая просвету солнцу. Часы выдались страшные, и каждый чувствовал, что случается нечто серьезно, то, что способно несчастно воткнуть нож в горло, снять кожу, и разделать ее на маленькие, летающие обрывки. Здесь не замешаны обычные горожане, как и темное правительство, а напротив, чудовищно потустороннее. «Демоны на нас нападают!» — твердили беженцы. «И как же они правы! — подумывал Амери. — Кто же еще способен натворить такой дичайший смерч? Только маги, их воля настала!» Привычный смех вызывала попытка отомстить. Он и не верил, что чернокнижники в силах после чудовищного падения. И отчего же? Потому, наверное, что никто об этом в светских кругах не говорил. Недостойная тема — значит, молчать о ней. А он, хоть и хотел наблюдать издалека, но все же рвался познать, внести свое имя! Наплевательский народ свое добро никогда не спасет. Известно, что все они упадут на колени, да и прицепятся друг к дружке.
— Это уж я точно знаю… — губы его немо трепетали.
***
— Да мир с вами, Батюшка! А какое будущее, какое прошедшее? Все скоро сырым, мертвым станет, и не доглядим. Я бы не стал, Царь, надеется на слепую веру. Все ясно: чернокнижники вдруг посчитали, что имеют право заявить о себе. И я уверен, что такое ненастье настигло наших краев только косвенно. Все отыгралось на Улэртоне, — советник говорил спокойно, но все же нотки волнения слышались в голосе. — Это перешло уже все границы. Их поведение неприемлемо и наносит удар источнику.
— Черная магия? — не веря спросил камердинер. — А вы поглядели бы, что у них в писаниях написано. А написано то, что не позволено никакому представителю идти вперед своего стада. А стадо у них тихое, еле передвигается. Этак, значит, зря мы на них наговариваем. Тут есть более сильное и способное…
— Просчитались Вы, — сказал Царь. — В тех же писаниях они заявляют, что вольны и следовать ничему не должны. Отсюда и вытекает их глупость. И напрасно Вы говорите, что дело коснулось нас косвенно, — обвиняющий взгляд. — Напротив, правительство Улэртона теперь будут винить нас. И все понятно. Сколько они лет терпели нас и сколько раз порывались напасть? Прежде всего, достанется по щам нам.
Камердинер стоял, оперевшись левой рукой об спинку дивана. Советник, сидящий напротив Грифана, вцепился сильной хваткой в край рубашки, и все сдерживался, чтоб не выплеснуть все мысли свои. Царь это хорошо видел и нарочно не давал ему высказаться, нервируя его до крайности: «Нам нужно молчать! И тогда только не привлечем лишних бед. Если вступим хоть немного на чужие дела, то нас посчитают виновниками,» — эти слова бесконечно крутились в голове. — И кто мы такие, чтоб знать, что писали десятки лет назад и давно забыто? Снова он эту тему поднимает!» Жадный взгляд кинулся на камердинера. Снова он заладил про запрет, но слушать более его было невозможно. Советник ждал своей минуты, ибо его суждения верны и приведут к благополучию. Позиция эта не взята из воздуха, а основана на многолетнем их умиротворении. Лучше не подавать о себе и признаков жизни, а то врагом обзовут. Царь становился угрюмее: еще немного и папироса бы пеплом полетела на пол. Советник все сидел перед ним в сильном волнении, создавая неприятные импульсы тревоги. Но борьба совести и самолюбия была продолжительна и губительна. Не вытерпев, мужчина вскочил и с жаром выплеснул свою тираду:
— Все бессмысленно! Как Вы не поймете? Сейчас у нас никакой политики, мы мертвы, и стоит только хвост показать, как и совсем конец. Если дано жить в стенах, так и живите, милостивый! Не понимаю Вас совсем. Погубить, верно, хотите нас? И вот, даже сейчас Вы ведете себя, как предатель. Поджимаете к неверным решениям, и ждете, пока они нас придавят. Царь, да разве я зла Вам желаю? — он повернулся к Грифану. — Только добра и мира. И я до сих пор благодарен, что Вы меня избрали. Очень признателен. Но посмотрите на наше положение: боевой готовности никакой. Нас снесут, и мы не заметим, — глубоко вздохнув, выдавил более тихо. — Почему меня слушать не хотите? Терпеть такое не позволю. И на что я Вам тогда? Чтоб время скоротать? Извините, но я и так натерпелся быть бесполезным.
— Я услышал тебя, — коротко ответил царь. — И услышал его, — папироской указал он на раскрасневшегося камердинера. — Да, ты прав. Мы не имеем никаких сведений о том, что творится за границами. Я и так держался позиции не влазить в дела, меня не касающиеся. И не касающиеся наших земель… Что происходило ночью? — отвечал он холодным тоном, требовательно смотря на советника.
— То, о чем было сказано. В ночь прибыла гостья со своим господином. Это все, что, по крайней мере, касалось нас.
— Кто доложил?
— Прибывший к Вам гость. Он отвел господина Филгена в гостевую комнату. Как мне известно, на втором этаже в левом крыле. Прибыли на карете, кучер остановился у горы, — отчитался советник. — Им сказали, что Вы отдыхаете. И тревожить Вас никто не стал.
— Позовите его в час обеда.
***
Мало-помалу стало рассветать. Нервы успокоились. Всего лишь четыре часа легкого сна, и тысячи пробуждений. Розалинда посмотрелась в зеркало: мучительная бессонница оставила следы тусклой бледности. Глаза, окруженные тенью, блистали неумолимо, жаждая примкнуть к кровати. Гудящий ветер бил по крыше яростно; в страшном ознобе она выглядывала в окно — ужасная картина. «Хорошо, что мы успели, — думала, зевая. — Так бы ни за что не добрались. И извозчик бы нас вышвырнул». Холодно и скучно! Ветер до сих пор свистит и колеблет ставни. Прошедшая ночь ярко и резко отлилась в памяти, к несчастью. Хотелось забыть. Стереть и никогда не вспоминать. Она помнит, что по возращению на носках ходила по комнатке и не спала ни минуты. Даже не пыталась. И взяла в руки роман, лежащий у нее на тумбе. Читала сначала с усилием, хотела бросить, но после увлеклась замыслом. «Только началось что-то интересное, но оказалось, что волшебства нет. Нуднейшая книга из всех нуднейших!».
После завтрака, на котором, впрочем, Филген не появился, девчонка пошла к нему. Из-за стола вышла она бодрой и полной сил, хоть танцуй! Вспоминая комнату, она бродила по коридору, смотря на совершенно неотличимые двери: и в какой он? «Но ведь гостевые комнаты и на первом этаже. Может, когда я уходила, его отвели туда?» Положив руку на ручку, она посмотрела вниз: свечи не зажжены, шторы открыты, вот только, света никакого. Все скучно, все грязно, все уныло. Боль разлилась в голове от такой обыденности. И вот, раздался скрип. Служанка выходила из комнаты, с пустыми руками: личико блестит, улыбается, точно заменили ее. Розалинда задумалась на минуту, и потом сказала, приняв грустный вид:
— Не знаете, где комната господина Филгена?
Служанка встретила ее взгляд: в нем бегала просьба, твердая, и чуть ли не приказная. Пальцем она указала на комнату, из которой только что вышла, и обвела ее трепетно-подозрительным взглядом:
— Прошу, милая госпожа… — ответила она с вынужденной улыбкой, и стремительно быстро ступила по лестнице. Видимо, не терпелось рассказать о визите гостей и позволить себе пообсуждать зарождающийся роман.
Розалинда кивнула, и, стоя у двери, легонько постучала. И тут в дверной щели показались ее любопытные глазки. Филген сидел, повернутый спиной, чуть сгорбившись, и, услышав стук, нервно обернулся. Он посмотрел на нее пристально, качнул головой и впал в задумчивость, улыбаясь: ясно было, что у него есть, что сказать, но начать — настоящая беда.
— Доброе утро, — проговорила Розалинда, затворяя за собой дверь. — А ты… только проснулся?
Он сидел, скинув ноги с кровати. Сонливость бродила на этом лице: на правой, покрасневшей щеке пропечатались линии. Волосы лезли на глаза, воздушные и не расчёсанные. «Вот, кому удалось поспать!» — завидовала она. Но, правда, вид у него был не бодрый, напротив, изнеженный и вяловатый. Уголки губ дрогнули, и, сжав плечи, он тихо сказал:
— Здравствуй, Розалинда. Да, от стука, — схватившись пальцами за покрывало, он потянулся. — Как-то… необычно. Я сначала рассердился, но потом стало неудобно. А ты, садись, если хочешь, — он слегка похлопал по кровати. — Ты беспокоилась?