Приручить Сатану (СИ)

— Не навестит, будь спокойна. Я лично об этом позабочусь.
Саваоф Теодорович медленно поднялся, поставил стул на место, задвинул его и, вернувшись к кровати Евы, выключил светильник.
Всё мгновенно погрузилось во мрак. Девушка тут же снова включила ночник, однако комната была пуста, и ничто, кроме аккуратно задвинутого стула, книги на столе, едва различимых царапин от лезвия меча на ламинате и чёрного пёрышка около лампы, не напоминало о ночных гостях, словно их и не было. Однако они были. Это было безумством, но Ева была уверена в этом, как никогда раньше. С какой-то особенной пустотой в груди, взявшейся непонятно откуда и почему, она перемотала у себя в памяти, словно на плёнке, разговор с Саваофом Теодоровичем, и не смогла поверить сама себе. Неужели?..
Она…
Она…
Влюбилась.
Глава 15. Обезьяна, заключившая договор с Дьяволом
Влюблённость стала для Евы настоящей трагедией. Наутро она не находила себе места: сначала она, чувствуя себя совершенно разбитой после бессонной ночи, на протяжении пятнадцати минут рассматривала отсутствующим взглядом обложку оставленной на столе Ранелем книги, хотя её мысли находились довольно далеко от темы литературы. В голове по большей части было пусто, лишь изредка в ней вспыхивали неясными огоньками кое-какие обрывки фраз, однако те почти сразу же угасали, так и не превратившись в единое предложение. Ева, словно в бреду, слонялась по квартире от кухни до спальни и обратно, зачем-то заходила в ванную комнату и тут же из неё выходила, даже не заметив лишнего поворота на своём пути, если таковой вообще был. Она забыла и не хотела вспоминать, нужно ли ей было куда-то идти или нет, не смотрела на часы в попытке узнать время, не делала совершенно ничего, чтобы хоть как-то сориентировать себя в пространстве; всю её душу и разум охватила какая-то странная апатия, с которой она даже не пробовала бороться, либо же попросту не замечала её.
Наконец, в её мыслях будто прозвенел настойчивый звонкий колокольчик: она встрепенулась, тряхнула головой, прогоняя противное непонятное состояние безвольной амёбы и уже более вдумчиво прочитала название книги: «О. Ранель Гутанг. Обезьяна, заключившая договор с Дьяволом». Он был здесь сегодня ночью; да, да, он был здесь, в её квартире, ходил по этому коридору, зажигал на кухне эту одинокую лампочку, сидел за этим столом и раскачивал этот тяжёлый маятник напольных старинных часов. Ранель говорил с ней, в конце концов, и это был вовсе не сон. И все они здесь тоже были: и Мария, и Гавриил, и Михаил, и… Он. Он склонялся над ней этой ночью, словно коршун над беспомощной жертвой, которая ещё жива, ещё понимает безвыходность ситуации и ничего не может сделать; он впивался в неё взглядом своих графитовых глаз, которые в свете лампы превращались в несколько горьковатый гречишный мёд, в надежде увидеть в её небесной синеве безмолвный ответ на интересующий его вопрос; он, в конце концов, беззвучно смеялся над ней этой ночью, смеялся губами, глазами, движениями, всем своим существом над её таким сокрушительным поражением, как может смеяться только хитрый лукавый змей, незаметно подползший со спины и нейтрализовавший свою жертву одним метким ударом в спину.
А для Евы это выглядело именно так: влюблённость была для неё именно сокрушительным поражением, причём до ужаса стыдным, потому что, по сути, она сдалась без боя, дав невидимому противнику обыграть её на раз-два. О, как правы были все те, кто так ненавязчиво намекал на любовь: и Кристиан, и Бесовцев, и Мария… Как они правы! А значит, правы и в том, что её можно прочитать, как открытую книгу. Вот так живёшь себе и живёшь изо дня в день, тихо, спокойно, размеренно, никого не трогая, а тут подходит к тебе кто-то и напрямую спрашивает: «Не влюблены ли Вы в меня, прекрасная дама?» Что ж скрывать? Да, влюблена.
Никогда ещё Ева не злилась на себя так сильно и никогда ещё не чувствовала себя настолько уязвлённой. Она металась из стороны в сторону, словно раненый зверь, не давая к себе подходить ни одному живому существу, даже если те горели искренним желанием помочь, в то время как Ева хотела только одного — побыть в абсолютном одиночестве, чтобы, пока затягиваются раны, не навредить тем, кто не имеет ко всему этому никакого отношения, и уже потом с новыми силами браться за старое дело.
 
Боюсь, как бы читатель не понял меня неправильно. Не стоит думать, что Ева находила любовь чем-то вроде неизлечимой болезни, выводящей из строя важнейшие мыслительные функции, вовсе нет: она всегда считала это чувство одним из всего того самого прекрасного, на что только способен человек. В конкретной ситуации Ева была обижена именно на тот факт, что все в её окружении заметили ту порой едва различимую перемену, которая происходит с человеком, когда тот влюбляется. Заметили все, кроме неё, и это было обидно.
Ева устало откинулась на спинку стула и решила пока оставить мысли о влюблённости, которые, к тому же, могли оказаться и ложными. Сейчас её больше интересовали события прошедшей ночи: про себя она уже твёрдо решила, что все визиты были в реальности, потому что книга, которую она до сих пор держала в руках, была тому существенным доказательством. Ей оставалось выяснить, каким образом все эти гости оказались у неё в квартире (потому что она совершенно не помнила момента, когда она открывала входную дверь и впускала их к себе), почему приходили по одиночке, хотя каждый из гостей, насколько поняла Ева, знал о визите предыдущего и даже слышал часть разговора, почему в столь позднее время, и, что самое главное, зачем? Был ещё, конечно, длинный список побочных вопросов, однако их Ева не задавала даже самой себе, потому что прекрасно понимала, что ответ на них в ближайшее время никто не даст.
Естественно, был другой вариант развития событий, гораздо проще и короче — принять всё, произошедшее ночью, за очередной кошмар и плоды разыгравшегося больного воображения, однако Ева уже давно поняла, что это был тупиковый путь: так и с ума сойти недолго. Да и как объяснить книгу в её руках? Девушка ещё раз внимательно и сосредоточенно прочитала имя автора и название: «О. Ранель Гутанг. Обезьяна, заключившая договор с Дьяволом». Невольно ей вспомнились слова Ранеля: «Но это всё ничто иное, как очень искусная игра слов ради одноразовой шутки». «Искусная игра слов, говорите? — подумала Ева, с любопытством разглядывая обложку, на которой была изображена большая чёрная обезьяна. — Что ж, вызов принят, господин Ранель. Я верну Вам книгу не позже субботы, и мы вместе посмеёмся над Вашей шуткой, которую до этого никто не удостоился чести понять».
Ева смело открыла книгу на первой странице. Вначале, после аппарата явно иностранного издания и не очень длинного оглавления шло предисловие, в котором автор вкратце объяснял суть и концепцию своего произведения. Выходило, что перед Евой лежала художественная биография, то есть жизнь настоящего человека была изложена по типу тех историй, в которых рассказывают о приключениях выдуманных персонажей и не очень задумываются над их правдоподобностью, ставя перед собой главной целью интерес сюжета, а не соответствие реальности. Далее шли всего пять, но очень больших глав: «Детство», «Отрочество», «Юность», «Зрелость» и «Безвременство». Последняя часть с несколько странным, но очень поэтичным названием была гораздо объёмнее остальных, что уже создавало определённую интригу, а потому Ева, поставив рядом с собой кружку с чаем, погрузилась в чтение.
С Вашего позволения, дорогой читатель, я не буду помещать сюда все те сотни страниц, которые прочитала Ева тем понедельничным утром. Если Вы захотите подробнее ознакомиться с трудами моего коллеги по увлечениям, я уверена, Вы сможете это сделать, когда он сам того пожелает и его произведение появится в более широком доступе. А пока я лишь могу Вам сказать, что книга Ранеля Гутанга — это тоже книга, такой же труд, как и любого другого человека, и поэтому бессовестно переписывать чужие мысли мне не позволят мои внутренние моральные убеждения. Единственное, что я могу сделать — это предоставить Вам краткий пересказ того, что прочитала Ева, в надежде на понимание со стороны Ранеля, однако этот вопрос я буду решать уже лично с ним.