Притворись, прошу! (СИ)

— Ты и сейчас молодая и красивая.
— Ой, не льсти, — печально улыбнулась она.
— Нет, серьезно! Если бы не река слез и твоя оплывшая боевая раскраска, у меня бы прямо сейчас на тебя встал!
— У тебя очень сомнительные комплименты, но, как ни странно, мне полегчало! — Смех Сары больше не отдавал вязкой голодной безнадегой. — Спасибо, Кэмерон… Выпьешь со мной? Я не осилю целую бутылку сама: покупала для нас с Гэвином…
— Я уже набрался виски. Если понижу градус, меня нокаутирует.
— Да ладно, не будь рохлей. Ты десять лет пил с Отисом, но теперь вы встречаетесь, и, значит, я — твой друг, ты должен теперь пить со мной.
Ее расстроенно-поддатой логики я не понял, но звучало так убедительно! Сара приставила горлышко винной бутылки к моим губам, я же, делая глубокие глотки, сумел дотянуться до виски и подержал бутылку для нее — в итоге у нас получился какой-то совершенно неправильный брудершафт.
— О, это ужасно, — смеялась Сара, вытирая с шеи и груди скатывающиеся капли виски. — Отвратительный вкус! Зачем вы это пьете? Вино же вкусное хотя бы — настоящий виноград! А это — фу!.. Будто чистый спирт!
— Ты просто не привыкла. Когда впервые пьешь, всегда «фу», а потом рецетпт… рецетопо…
— «Рецепторы»! — хохотнула Сара.
— Да, они самые… перестраиваются, приноравливаются — и вуаля!.. В-вауля?.. Как там… правильно…
— Да тебя, похоже, и правда развезло! Надо было мне тебя слушать и не давать вина. Можешь встать? Обопрись на меня — я отведу тебя в номер.
Поднялся я и шел сам — Сара, обнимающая меня вокруг пояса, только направляла, чтобы мой путь не застопорился из-за вешалки или стены. Моя рука была свободно перекинута через ее хрупкое, но волевое плечо; от пышных волос Сары исходил аромат полевых цветов, и периодически я прикладывался к ним лицом, шумно вдыхал затапливающий легкие запах, а Сара смеялась и щипала меня за бока.
— Почему ты… почему ты оказалась так добра к нашей с Отисом… ситуации?
Лестница осталась позади, и Сара остановилась, привалив меня к стене.
— Мой отец, — мягко улыбнулась она. — Никто и не догадывался, но… мой отец был геем. Не би, как вы с Отисом, а именно геем. Он женился на маме — на своей самой близкой подруге… В то время к гомосексуалистам жестоко относились, поэтому «из шкафа» никто не выходил. Как-то раз я вернулась домой раньше времени и застала его с лучшим другом — посреди нашей гостиной. Меня не заметили, так что тайна по-прежнему осталась таковой, но для меня все встало на свои места: почему он был так грустен, когда мама проявляла к нему симпатию, почему не обращал внимания на ее прихорашивания и наряды, почему практически каждый день пил с таким выражением лица, словно попал на похороны… Он был очень тихим и скромным человеком и умер достаточно рано от заболевания, развившегося на нервной почве… Мне всегда казалось, что он был бы до сих пор жив, не иди он против самого себя — позволь общество ему открыто любить… Так что… как я могла поступить с Отисом так, как поступил весь мир с моим отцом?.. Никто не виноват в своей непохожести на большинство — и не должен быть осуждаем за это или нести какую-то ответственность, наказание… Я никому не рассказывала об этом, — серьезно добавила она, — так что если все-таки не забудешь по пьяни, то держи язык за зубами и не трепись. А то Отис ляпнет еще моей маме, не дай Бог…
— Конечно, я — «могила», — кивнул я, заключая в ладони ее темно-синие (по вине туши) щеки. Сара одарила меня снисходительной полуулыбкой, и ее ногти царапнули мои ребра через рубашку. — Ты правда очень красивая…
— Спасибо…
— И пахнешь цветами…
— А ты пахнешь озерной водой и виски. Тебе надо в душ и отоспаться. Сегодня ты… повел себя как настоящий герой…
— Этот герой заслужил небольшую награду? — тихо спросил я, склоняясь ближе к ней.
Смущенно-польщенное лицо Сары говорило сразу же и «да», и «нет». Но цепляющиеся за мою рубашку руки перевесили чашу весов… Я целовал ее неторопливо и ласково, наслаждаясь хмельной взаимностью, пропитывающей каждое движение Сары. Эти губы целовал Отис… По этой талии скользили его руки… Этот сладкий язык со вкусом вина касался его тела… Отис входил в нее… Почему от одной этой мысли у меня возникает желание сделать то же?.. Цепляясь друг за друга в пьяном угаре, мы кое-как добрались до двери и ввалились в номер, рухнули поперек кровати. Сара лежала на мне, грудью я чувствовал ее упругий бюст, третья пуговица блузки сдалась сама собой и тем самым обнажила кружево белого лифчика. Жестокая, болезненная хватка сжала мои запястья и оторвала руки от оголившихся бедер Сары. Женский вскрик меня отвлек от собственного падения на пол — за одну секунду Отис свез меня с кровати и с чувством пнул в живот. Мать твою… Я думал, Саре хватит мозгов притащить меня в ее номер… Но хотел ли я с ней спать на самом деле?.. С ней?..
 
— Прости, мне так жаль! — взмолилась Сара, поправляя задравшуюся юбку. — Боже, Отис, я не знаю, что на меня нашло! Меня бросил Гэвин, а Кэмерон был мил, и мы выпили, и… — Не договорив, она разрыдалась пуще прежнего, и Отис, перешагнув через затихшего на полу меня, обнял ее. Вместе они вышли из номера.
========== Глава 17 ==========
В номере отеля было темно: подсвеченный вечер за окнами превратился в ночные сумерки, а включить свет в комнате я не мог. Почему? Потому что Отис зарвался. Потому что Отис — неблагодарная свинья. Потому что Отис заслужил капельку мести.
Под дверь просачивались звуки чужих шагов по коридору, сухих скрипучих разговоров. Всякий раз, слыша тяжелую поступь, я ожидал, что Отис вот-вот завалится в номер, но дверь оставалась закрытой еще пару десятков минут. Я практически заснул, когда наконец щелкнула дверная ручка, и на пол из коридора пролился мягкий желтый свет. Отис замер, вероятно, приглядываясь к пустующей кровати, закрыл дверь и сделал несколько шагов, прежде чем взволнованно окликнуть меня и упасть на колени рядом со мной, по-прежнему лежащим на полу.
— Кэм! Кэм, очнись!
Теплые сухие ладони коснулись моих щек и повернули лицо к потолку. Мои глаза были прикрыты, но веки — не сомкнуты, и в щелки между ними я более-менее отчетливо видел страх в широко распахнутых глазах Отиса. Я планировал врезать ему. Как угодно. Двинуть головой в лоб или зарядить кулаком в грудную клетку, чтобы он содрогался от боли у меня в ногах. Он слишком часто меня бил за этот ненормально длинный день. Но ощущая жар его ладоней, не сумел заставить себя отплатить ему той же монетой. Моя левая рука медленно скользнула по его запястью к пальцам, сильнее вжимая их в мою кожу, и испуг на лице Отиса сменился гневом.
— По-твоему, это смешно?
— Да. Ты просто оставил свое чувство юмора на озерном дне.
Отис выпустил меня молниеносно, и, неподготовленный держать голову навесу самостоятельно, я слабо приложился затылком о пол. Поделом. Дернув за шнурок, Отис включил торшер — в комнате стало ненамного светлее, — и присел на мелодично скрипнувшую кровать. Рядом оставалось место для меня, но вместо этого я повернулся на спину и развалился на полу в более свободной позе. Давненько мы с Отисом не бывали в походах, не лежали на голой земле… Комфорт современного быта изредка душил, однако, окажись мы с ним в палатке где-нибудь в лесу, пока я маниакально болен новой идеей, поход обратился бы постановкой ярчайшей сцены «Горбатой горы»…
— Ну как, утешил Сару? — оскалился я, и Отис, подперевший подбородок замком из пальцев, бросил на меня осуждающий взгляд.
— Утешил. Все с ней обсудил, обнял и уложил спать сразу же, как она, в слезах, попыталась меня поцеловать от глубокого отчаяния. И ты должен был поступить так же, Кэм…
— Тоже поцеловать тебя от глубокого отчаяния?
— Шут гороховый. Сложно разве удержать член в штанах, если речь идет о ней? Твой мир сейчас разорвет от шока, но, представь себе, если женщина целует тебя, это не всегда означает, что она горит желанием попасть в твою постель. Ты должен был не поддаваться, а успокоить ее.